— Пап, а почему ты никогда не рассказываешь про Лизу? — Сонька подцепила вилкой разваренную морковку из супа и задумчиво посмотрела на отца.
Он вздрогнул, словно его ударило током. Ложка замерла на полпути ко рту, и несколько капель супа упали на скатерть, расплываясь рыжими пятнами.
— С чего это ты вдруг? — его голос звучал хрипло, будто простуженный.
— Да так... — Сонька пожала плечами. — Просто я в тот город поступила, где она живёт. Думаю, может...
— Нет! — отец резко отодвинул тарелку. — То есть... — он помолчал, разглаживая невидимые складки на скатерти. — Понимаешь, всё сложно.
Сонька угукнула, не поднимая глаз. Она знала этот тон — так отец говорил всегда, когда речь заходила о его первой семье. Словно захлопывал дверь перед самым носом.
Но сегодня что-то было иначе.
— Подожди здесь, — он встал из-за стола и быстро вышел из кухни.
Сонька слышала, как он гремит чем-то в своём кабинете. Затем его шаги — тяжёлые, медленные — снова приблизились к кухне.
— Вот, — он положил перед ней пожелтевший конверт. — Это письма... от её мамы. Когда я в армии служил.
Бумага была тонкой, почти прозрачной от времени. Почерк — летящий, торопливый, буквы прыгали и спотыкались друг о друга.
"Милый мой, родной! Как же я скучаю..."
Сонька почувствовала, что краснеет — читать чужие письма казалось неправильным. Она аккуратно сложила листок.
— А вот здесь, — отец протянул ей вырванный из блокнота листок, — адрес. Лиза там живёт, с сыном своим. Ванькой его зовут вроде.
— Вроде? — Сонька подняла брови. — Ты что, даже внука своего не видел?
Отец отвернулся к окну.
— Я алименты платил. Всегда, без задержек. А больше... — он махнул рукой. — Новую жизнь начал, с твоей мамой. Зачем старое ворошить?
Сонька смотрела на его спину — широкую, сутулую. Какой-то он вдруг старый стал, будто разом лет на десять постарел.
— Может, съездишь к ней? — он обернулся, и в глазах его была почти мольба. — Просто... узнаешь, как она. Я бы сам, но...
— Боишься? — вырвалось у Соньки.
Он кивнул, и от этой честности у неё защемило сердце.
Весь вечер она крутила в руках листок с адресом. Буквы расплывались перед глазами, складываясь в бесконечное "стоит — не стоит".
Спальный район, старая пятиэтажка. Облупившаяся краска на стенах, облезлые кошки на лавочке у подъезда. Сонька стояла перед дверью, не решаясь позвонить. Звонок — древний, с витой проволочкой вместо кнопки.
"Может, просто уйти?" — мелькнула трусливая мысль.
Но пальцы уже нащупали проволочку, дёрнули. За дверью раздалась трель, и почти сразу — торопливые шаги.
— Кто там?
Голос был низкий, чуть хрипловатый. Такой мог бы быть у актрисы, которая много курит.
— Я... — Сонька запнулась. — Я Соня. Дочь... — она снова запнулась. — Вашего отца.
Тишина за дверью стала густой, как кисель.
— Вот как, — наконец произнёс голос. — И зачем пожаловала?
— Просто... познакомиться хотела.
Щёлкнул замок. Дверь открылась.
На пороге стояла женщина — высокая, худая, с короткими тёмными волосами. Глаза — точь-в-точь как у отца, только с какой-то затаённой горечью.
— Ну, знакомься, — она криво усмехнулась. — Я Лиза. Твоя сестра, как ни крути.
В квартире пахло свежей краской и кофе. На стенах — дешёвые обои в цветочек, но наклеены аккуратно, старательно. В углу — детские игрушки: машинки, конструктор, плюшевый заяц с оторванным ухом.
— Ванька! — крикнула Лиза. — Иди сюда, гостья у нас.
Из комнаты выглянул мальчишка лет пяти — вихрастый, с испачканным шоколадом носом.
— Здрасьте, — буркнул он и тут же скрылся.
— Стеснительный, — пояснила Лиза. — Садись, что ли. Чаю будешь?
Сонька кивнула. Руки дрожали, и она спрятала их под стол.
Лиза гремела чашками на кухне, что-то бормотала себе под нос. Наконец поставила перед Сонькой кружку с отколотым краем.
— Ну, рассказывай, — она села напротив, закурила. — Как там... папаша наш?
Это "папаша" прозвучало как пощёчина.
— Нормально, — Сонька стиснула горячую кружку. — Работает. С мамой живёт. То есть... с моей мамой.
— Понятно, — Лиза выпустила струйку дыма. — Счастлив небось?
— Наверное...
— А я вот помню, — Лиза затушила сигарету, не докурив, — как он от нас уходил. Мне тогда столько же было, сколько сейчас Ваньке. Стоял в дверях с чемоданом и говорил: "Я скоро вернусь, доча". Вот только "скоро" всё никак не наступает. Двадцать лет уже прошло.
Сонька молчала. Что тут скажешь?
— Да ты не переживай так, — Лиза вдруг улыбнулась — неожиданно тепло. — Я давно уже не злюсь. Жизнь — она разное подкидывает. Главное — самой правильно поступать.
После той первой встречи Сонька стала захаживать к Лизе почти каждую неделю. Сначала неловко, будто извиняясь за само своё существование. Потом — всё свободнее, словно пробираясь по тонкому льду и постепенно понимая: выдержит.
Однажды вечером, когда Ванька уже спал, а они сидели на кухне, Лиза достала старый фотоальбом.
— Глянь-ка, — она ткнула пальцем в выцветшую фотографию. — Вот здесь мне четырнадцать. В пионерлагере снимали.
Сонька всмотрелась: худенькая девчонка в застиранной футболке улыбается в камеру. Улыбка — знакомая, отцовская.
— А вот это, — Лиза перевернула страницу, — мама моя. То есть... — она запнулась. — В общем, твоя не-мама.
На фото была красивая женщина с усталыми глазами. Она обнимала маленькую Лизу за плечи, и обе смеялись чему-то.
— Красивая она у тебя.
— Была, — Лиза захлопнула альбом. — Три года назад умерла. Сердце.
Она встала, загремела чайником.
— У меня тоже... того. С сердцем не очень, — бросила через плечо. — Наследственное, врачи говорят.
Сонька похолодела: — Серьёзно?
— А то! — Лиза хмыкнула. — Таблетки горстями глотаю. Но ты не думай, я ещё долго протяну. Мне Ваньку на ноги поставить надо.
Она говорила об этом легко, почти весело. Но Сонька видела, как подрагивают её пальцы, когда она насыпает заварку.
С того вечера что-то изменилось. Будто стена между ними дала трещину.
Лиза стала рассказывать — о себе, о матери, о жизни. Как работала на трёх работах, чтобы Ваньку в садик устроить. Как по ночам шила на заказ, пока хватало сил. Как отказывала себе во всём, лишь бы сыну купить что нужно.
— Знаешь, — говорила она, — я ведь долго не могла забеременеть. Врачи говорили — нельзя мне, с моим-то сердцем. А я уперлась. Думаю: вот оно, моё счастье, теперь или никогда.
Ванька рос смышлёным пацаном. Льнул к Соньке, просил почитать сказки, рисовал ей каракули-подарки. Однажды спросил:
— Тёть Сонь, а ты правда моя тётя?
— Правда, — она погладила его по вихрастой макушке.
— А почему ты раньше не приходила?
Сонька замерла. Но Лиза, хлопотавшая у плиты, обернулась:
— Потому что у взрослых всё сложно, сынок. Иди лучше мультики смотри.
Вечерами, когда Ванька засыпал, они говорили. О разном — о мужчинах, о работе, о мечтах.
— Вот выучусь, — делилась Сонька, — буду дизайнером. Может, своё агентство открою.
— Молодец, — кивала Лиза. — Только смотри, не как я — чтоб потом локти не кусать.
— А ты о чём жалеешь?
Лиза затягивалась сигаретой: — Да много о чём. Институт бросила — дурой была, думала, любовь важнее. Замуж выскочила за первого встречного. А он... — она махнула рукой. — Как узнал про беременность — только его и видели. Ладно хоть алименты платит, и то спасибо.
— Как папа? — вырвалось у Соньки.
— Как папа, — эхом отозвалась Лиза. — Только папа хоть честно ушёл, сразу. А этот... — она поморщилась. — Обещал золотые горы, а сам...
Однажды Лиза спросила: — Слушай, а он... счастлив с твоей мамой?
Сонька задумалась: — Вроде да. Только... знаешь, иногда смотрю на него и думаю: будто груз какой-то тащит. Особенно в последнее время, как я к тебе ходить начала.
— Совесть, — усмехнулась Лиза. — Поздновато проснулась, конечно, но лучше поздно, чем никогда.
Прошло полгода. Сонька уже не могла представить жизнь без этих вечеров на Лизиной кухне, без Ванькиных объятий, без долгих разговоров ни о чём и обо всём сразу.
А потом она встретила Его.
Миша работал в рекламном агентстве, куда Сонька устроилась на практику. Высокий, улыбчивый, с ямочками на щеках. Он позвал её в кино, потом — в кафе, потом — к себе домой.
— Влюбилась? — спросила Лиза, глядя на её сияющее лицо.
— Ага, — Сонька плюхнулась на табуретку. — Знаешь, он такой... такой...
— Особенный? — подсказала Лиза с какой-то странной интонацией.
— Да! Именно! Он...
— Стой, — Лиза подняла руку. — Дай угадаю: красивый, умный, весёлый. Обещает любить вечно и носить на руках. Так?
Сонька кивнула, недоумевая: — А откуда ты...
— Да всё они такие поначалу, — Лиза закурила. — Только потом... — она осеклась. — Ладно, не слушай меня. Я старая ворчунья. Может, у тебя всё по-другому будет.
Но через месяц Миша позвал Соньку замуж и предложил переехать в другой город — там открывался филиал его агентства.
— Уезжаешь? — Лиза как-то разом осунулась, постарела.
— Да, — Сонька виновато мяла в руках чашку. — Но я буду писать! И звонить! Честно-честно!
— Конечно, — Лиза улыбнулась. — Все так говорят.
— Я не все! — вспыхнула Сонька. — Я правда...
— Верю, — Лиза притянула её к себе, обняла крепко-крепко. — Только знаешь... жизнь — она такая штука. Затягивает. Сначала свадьба, потом работа, потом дети пойдут...
— Лиз, — Сонька всхлипнула, — я не хочу тебя терять. Ты же... ты же мне как...
— Знаю, малыш, — Лиза погладила её по голове. — Знаю.
Жизнь закрутила Соньку как в водовороте. Новый город, новая работа, новый дом. Сначала она правда писала — длинные путаные письма о том, как скучает, как непривычно всё вокруг, как трудно привыкать к чужому городу.
Лиза отвечала коротко, но тепло. В основном про Ваньку — как он растёт, как пошёл в школу, как выбил молочный зуб.
Потом письма стали короче. Реже. А потом и вовсе прекратились.
"Завтра напишу", — думала Сонька каждый вечер, падая в кровать без сил.
"На выходных позвоню", — обещала она себе, разбирая очередной завал на работе.
Пять лет пролетели как один день.
Однажды вечером, разбирая старую шкатулку, Сонька наткнулась на пожелтевший листок с адресом. Сердце ёкнуло.
— Алло? — голос в трубке был незнакомый, старческий. — Вам кого?
— Здравствуйте, — Сонька сглотнула комок в горле. — Мне бы Лизу...
Тишина в трубке стала вязкой, тягучей.
— Лизонька... — старушечий голос дрогнул. — Нет больше нашей Лизоньки. Четыре года уже как...
Мир покачнулся. Зазвенело в ушах.
— Как... четыре? — Сонька опустилась на пол, ноги не держали. — Но... когда?
— Да почитай сразу после твоего отъезда, — голос принадлежал, видимо, Лизиной свекрови. — Сердце. Врачи говорили — нельзя ей волноваться, а она всё равно работала как проклятая. Ванечку бы только поднять...
— А Ванька? — голос срывался. — Он как?
— Да ничего, растёт. У меня живёт. В четвертый класс пошёл, представляешь? Вылитая мать — такой же упрямый.
Сонька положила трубку и завыла — глухо, по-волчьи. Било в висках: "Не успела... не успела... не успела..."
Вспомнились Лизины слова: "Жизнь — она такая штука. Затягивает".
Через неделю Сонька стояла перед знакомой пятиэтажкой. Только краска облупилась ещё сильнее, да лавочка у подъезда совсем развалилась.
Дверь открыл высокий худой подросток. В глазах — знакомая отцовская искра.
— Ванька? — выдохнула Сонька.
Он прищурился: — А вы...
— Я Соня. Твоя тётя.
Узнавание мелькнуло в его глазах: — А, та самая. Что уехала и пропала.
От этих слов — простых, без упрёка — стало ещё больнее.
— Проходите, — он посторонился. — Бабушка будет рада.
В квартире всё было по-прежнему: те же обои в цветочек, тот же запах кофе. Только фотографий на стенах прибавилось — и на всех Лиза: молодая, красивая, живая.
— Чай будете? — Ванька хозяйничал на кухне с какой-то недетской серьёзностью. — У нас печенье есть.
Сонька смотрела, как он греет чайник, достаёт чашки — уже не те, старые, с отколотыми краями, а новые, глянцевые. В каждом движении — что-то неуловимо Лизино.
— Знаете, — вдруг сказал он, не оборачиваясь, — мама часто о вас вспоминала. Всё говорила: "Вот Сонька приедет..."
Что-то горячее покатилось по щеке.
— Она верила, что вы вернётесь, — он наконец повернулся. — И я тоже верил.
— Прости, — Сонька всхлипнула. — Я должна была... я хотела...
— Знаю, — он пожал плечами совсем по-взрослому. — Жизнь — она такая штука. Затягивает.
От этих слов — Лизиных слов — у Соньки перехватило дыхание.
С тех пор она стала приезжать каждый месяц. Помогала Ваньке с уроками, возила на экскурсии, покупала книжки. Пыталась быть тем, кем не смогла стать для Лизы.
Однажды, листая старый фотоальбом, она нашла конверт. Внутри — письмо, написанное знакомым летящим почерком:
"Сонька, родная! Если ты читаешь это письмо, значит, меня уже нет. Не вини себя — я знала, что так будет. Врачи предупреждали давно, просто я не хотела тебя пугать.
Знаешь, ты стала для меня настоящим подарком судьбы. Той сестрой, о которой я всегда мечтала. Спасибо тебе за это.
Береги Ваньку, ладно? Он хороший парень, только очень уж гордый — весь в меня. Расскажи ему, когда вырастет, как его мама была счастлива последние месяцы своей жизни — благодаря тебе.
И передай отцу... передай, что я его простила. Давно уже. Жизнь слишком коротка для обид.
Твоя Лиза"
Сонька прижала письмо к груди и заплакала — впервые за долгие годы. Не от горя — от любви. От благодарности. От понимания, что иногда самые важные встречи случаются слишком поздно.
А может, как раз вовремя.
Интересный рассказ: