Давно я не был здесь. Лет восемь, пожалуй. С тех пор здесь мало что изменилось. Билет чуть подорожал, да посетителей стало ещё меньше, чем раньше. Сейчас будний день. Утро. Я всегда любил бывать здесь в это время. Всегда любил бывать здесь один. Там, за высокой деревянной оградой улицы, дома, в домах клетки квартир. В квартирах люди, одинаково счастливые, одинаково несчастные, видящие одинаковые сны в стандартных своих кроватях.
Звери все разные .
Я касаюсь рукой толстой решетки, и поджарый волк поднимает на меня жёлтый, загнанный, ещё не смирившийся с неволей, взгляд. Это другой, не тот, с которым я дружил, с которым перекликался долгими зимними вечерами, на потеху гуляющим. Но он видит во мне то, что сам я а себе не вижу уже, бреясь перед зеркалом по утрам. Волк бросает мясо, подходит к решетке, заглядывает мне в лицо и скалит белые молодые зубы.
- Привет, - говорю я.
И иду к следующей клетке.
Тяжеловесный, угрюмый лось с обломанными рогами жуёт свою вечную жвачку. Он не волк. Он не видит во мне хищника. Не замечает потенциального, подспудного. Он живёт сейчас, и вчера жил сейчас, и завтра. Говорить с ним о прошлом, будить в нем память бессмысленно. Я просто кладу ладонь на его, седую уже , морду, чуть похлопывая ладонью по тёплому, касаюсь мягкой нижней губы и иду дальше.
Играющие росомахи образуют, то и дело рассыпающийся, клубок. Их мощные челюсти с крупными, чуть желтоватыми зубами, щёлкают весело. Я задерживаюсь у клетки, потому что люблю их и ещё потому, что тяну время. Закуриваю. Наблюдаю за возней гибких, мягких, опасных, и думаю : зачем я пришел?
Тогда, первые два года я очень часто бывал здесь. Здесь были друзья, да и солидная доля злорадства примешивалась к каждому такому визиту.
Росомахам дым моей сигареты явно не по нраву. Я бросаю ее, недокурив, и медленно отхожу.
Следующий Эмму, старый болтливый дурак. Он наверняка помнит меня, и раскудахтается, рассыпая по вольеру длинные, раздвоенные перья. Из его загона всегда вонь. За это я долгое время не любил его. И только потом понял, что он привносит в атмосферу зоопарка живую, суетливую струю. Это много. И это нелегко.
Он сидел в углу, прикрыв пышным стогом перьев неправильно сломанные в коленях ноги. Увидев меня, даже не попытался встать. Так и ругался сидя. Визгливо, громко, взахлёб. Я разобрал не все, и то, что дошло до меня, было не обидно , скорее смешно, и преувеличенно правдиво. Стоять, выслушивая ругань старой птицы, было приятно. Можно отключиться, не думать об Эмму. А о чем думать? Зачем я пришел сюда?
Время не растянешь до бесконечности. Хватит. Я повернулся спиной к страусу, и быстро, как никогда никто здесь не ходит, пошел к ветхой избушке террариума .
За толстыми, небьющимися стеклами в искусственной Африке спали крокодилы, черепахи, вараны, змеи. Безмозглые, равнодушные ко всему. Я прошел мимо к последнему отсеку, забранному кроме стекла, ещё и толстой стальной сеткой. Сбоку маленькая железная дверь. Снаружи она выкрашена синим, под цвет стен, а изнутри покрыта узорами ржавчины.
Он заметил меня не сразу. У меня было время рассмотреть как следует чем стал он за десять лет. Мне понравилось. В клетке было чисто, и сам он был относительно чист. Волосы аккуратно заплетены в косичку , и редкая бородка не портит его. Может быть и мне отпустить? Остатки брюк превратились в шорты, а сам он поджар и сух. Похоже, следит за собой.
Наконец, он увидел, узнал меня.
Что я ждал, вспышки ярости, слез? Но он просто внимательно рассматривал меня, как я его минуту назад. На его загорелом под искусственном солнцем лице, появилась усмешка. Я ощутил как давит пояс на мой мягкий живот, как полные руки мои, вялые, влажные прячутся а карманы пиджака. Но куда деть одутловатое лицо, серые мешки под глазами, короткие седеющие волосы, обсыпанные перхотью?
Он принес из угла клетки пачку исписанных листов и показал ее мне через стекло. Гордо. Торжествующе.
В этот момент я понял зачем пришел. Торопясь достаю из кармана отмычку, одновременно стаскивая с себя пиджак, расстегивая брюки.
Я сам себя обманул десять лет назад. Я потерял эту клетку, думая, что обретаю свободу. А получил этот рыхлый живот, изжогу и множество людей вокруг, одинаково непонятных и враждебных.
Я открыл дверь и вошёл в клетку...
Я, держа в руке пачку черновиков, метнулся в угол...
Я бросил на чистый пол клетки одежду...
Я пиком выбросил одежду в открытую дверь. И вслед за ней, после недолгой борьбы, хозяина одежды...
Я ползал по шершавому проходу для посетителей, ругаясь и подвывая...
Он был сильнее. Он притворил дверь клетки и сел ко мне спиной.
Он радовался, как радовался я, когда втащил его за это стекло, сквозь эту стальную дверь десять лет назад.