— Тетенька, не бейте нас! Мы просто кушать хотели! — доносится до меня тонкий, испуганный детский голос.
— Вы только посмотрите на них! Бесстыжие малолетки! — отзывается женщина грубым, резким тоном.
Морозный воздух обжигает лицо, обостряя мрачное настроение. Снаружи так же холодно и сурово, как и у меня на душе.
На звук разгорающегося спора поворачиваю голову. И замираю, будто ударившийся о невидимую стену. Что-то щемит в груди, словно удар током проходит по телу.
У входа в небольшой продуктовый магазин стоит громоздкая женщина с ярко-фиолетовой прической. Она грубо держит за вороток девочку, а рядом, подпрыгивая от беспомощного гнева, пытается защитить сестру маленький мальчик.
— Отпустите её! — угрожающе машет кулачком мальчишка, маленький, щупленький, но готовый драться за сестру.
— Ты мне угрожаешь, сопляк? Да я тебе уши оторву! Научишься, как воровать у чужих! — рычит женщина, её толстые пальцы намертво впились в детскую одежду.
— Не надо, пожалуйста... — плачет девочка, глаза блестят крупными слезами.
Сам не понимаю, что меня подталкивает, но через мгновение уже оказываюсь рядом, резко отдёргиваю её руку и сжимаю крепко, да так, что женщина морщится от боли.
— Ты совсем страх потеряла? Оставь детей в покое, — рявкаю прямо в её одутловатое лицо.
— Ты кто такой вообще? Пшел отсюда, не лезь, куда не просят, — огрызается она, но в её глазах уже мелькает страх.
— Помогите, пожалуйста... — девочка смотрит на меня большими карими глазами. Слёзы текут по её запачканному лицу, оставляя светлые дорожки на щеках. У неё потрескавшиеся губы, замёрзшие руки.
Что-то сжимается внутри, глухая боль просыпается в груди. Этот взгляд цепляет меня за живое.
— Закрой рот и исчезни, — отталкиваю женщину в сторону. — Шла бы обратно в магазин, пока цела, — киваю на дверь.
— Да они наглые воришки! Они заплатят за это! Я не для того свой бизнес строила, чтобы малолетняя шпана меня обворовывала! — выкрикивает женщина, упираясь руками в бока, словно готовая накинуться на меня.
— Ещё слово — и лишишься бизнеса, — предупреждаю, сжимая кулаки.
Ударить женщину не могу, принципы не позволяют, но злюсь настолько, что едва сдерживаюсь. Её самодовольное лицо вызывает непреодолимое желание врезать ей по полной.
— Мы только булочку взяли... Сестра очень хотела есть, — мальчик снова заслоняет собой девочку, прячет её от опасности, несмотря на то, что сам дрожит от холода. В лёгкой, порванной курточке, он едва держится на ногах. Но всё равно защищает её. Мороз на улице, а дети так одеты, словно поздняя осень, а не суровая зима. Где же их родители?
Во мне просыпается что-то новое, странное, непривычное. Желание защитить, уберечь, разорвать в клочья любого, кто осмелится к ним прикоснуться. Это яркое чувство вспыхивает внутри, отгоняя привычный холод и пустоту. Давно я не чувствовал ничего подобного, только вечную зябкость и безразличие. А сейчас — словно оживаю. Смотрю на этих детей, и взгляд отвести не могу. Будто цепляют меня за сердце своими маленькими ручками.
— Это не приют, а магазин! — верещит женщина. — После таких, как вы, только дезинфекцию делать! Блохи везде!
— Скоро ты сама станешь попрошайкой, — говорю ей тихо, но с угрозой.
— Ты что, угрожаешь мне?
Я достаю телефон, набираю номер.
— Пётр Николаевич, отправьте проверку на этот адрес, — называю место. — Полная инспекция, по каждому пункту, и по хозяйке в том числе. Жду отчёт к вечеру.
— Ты кто вообще такой?! — её глаза расширяются, тени под ними зловеще сверкают.
— Скоро узнаешь, — усмехаюсь, с удовольствием отмечая страх в её глазах.
Это только начало. Время поставить её на место.
Беру детей за руки и уводя их прочь. Чувствую, как их маленькие, холодные пальчики цепляются за мои ладони. Впервые за долгое время ощущаю себя живым, а не холодной машиной, без эмоций и чувств.
— Спасибо! — говорят они хором, их взгляды пронзают меня до глубины души.
Жизнь — странная штука. Раньше дети не трогали меня, я всегда был далёк от подобных дел. А за этих грязных, замерзших малышей сейчас готов порвать любого. Сам себя не узнаю.
Но что делать с ними дальше? В голове каша. Завожу их в первую попавшуюся кафешку. Накормить, обогреть, расспросить. Дальше — как пойдёт. Может, найду их родителей и наведу порядок.
Мороз крепчает, а дети — в лёгких ветровках. За такое побить бы кого-то...
— Как тут красиво! — девочка восторженно осматривается.
Я удивлённо обвожу взглядом зал. Где она красоту нашла?
— Просто шикарно, — подхватывает мальчишка.
Кафе самое простое, обшарпанное, ничего особенно красивого здесь нет. Интересно, в каких условиях они живут, если это место кажется им красивым?
Усаживаю их на затёртый диван, накидываю на них свой пиджак. Жаль, что пальто оставил в машине. Хотел проветриться. Ну и прогулка...
Мальчик закутывает сестру в мой пиджак, сам прячется под рукавом, дрожа от холода, но сначала заботится о сестре. Этот маленький жест трогает меня до глубины души.
— Пиджак большой, вдвоём поместитесь, — придвигаю его поближе к сестре и помогаю закутаться.
Захотелось отвести их в магазин, купить всё, что им нужно, увидеть их счастливые лица. Меня буквально трясёт от эмоций.
— Заказывайте, — пододвигаю им меню.
Они жадно всматриваются в страницы, но заказывать ничего не решаются. Переглядываются, мнутся.
— У нас денег нет... Мы не можем заказать, — шепчет девочка.
— Я плачу. Берите всё, что хотите.
— Можно суп? А котлету? И вот эти вареники? — девочка озирается с восторгом, указывая пальчиком с чёрными от грязи ногтями на картинки.
— Я же сказал, всё, что хотите, — отвечаю, чувствуя, как предательски дрожит голос.
Официантка принимает заказ, а дети с каждым словом всё больше увлекаются, заказывают один пункт за другим, словно не ели много дней.
— И чай! И компот! А можно... тортик? Наполеон! — девочка прикрывает рот ладошкой, смущаясь.
— Не наглей, — строго говорит мальчик.
— Давайте все виды тортов, какие у вас есть, — добавляю официантке. — А мне — кофе.
— Спасибо! — расплываются в довольных улыбках дети, смотря на меня как на волшебника.
— Прямо сказка! — говорит мальчишка, подтверждая мои подозрения о том, что у них в жизни не так всё радужно.
— Как вас зовут? — мои губы сами растягиваются в лёгкой улыбке.
Кажется, я давно не улыбался.
— Екатерина, — гордо отвечает девочка.
Это имя словно открывает давно забытую дверь в моём сердце, за которой спрятаны старые, болезненные воспоминания.
«Девочку назовём Екатериной! Да, Екатерина Богдановна! Звучит великолепно!» — шепчет голос из прошлого, голос, который я пытался забыть.
Эти слова звучат в моей голове эхом, будто только вчера. Голос, который я так старался вычеркнуть из памяти. Голос Лизы — женщины, которую я любил и которая, как я тогда думал, любила меня.
— Николай, — мальчишка привстаёт и протягивает мне руку для пожатия, слишком серьёзный для своего возраста.
И снова прошлое захлёстывает меня, как волна.
«И сына тебе рожу, Николая! Маленькую твою копию! Будем самыми счастливыми родителями!» — Лиза смеялась тогда, её глаза блестели, полные надежд.
Эти слова сейчас отдаются выстрелами в груди, будто кто-то выпустил очередь из автомата прямо в сердце. Думал, я давно вытравил эти воспоминания, похоронил глубоко. Но дети, как призраки прошлого, вытащили всё наружу.
Я моргаю, стараясь прийти в себя. Просто совпадение. Это не может быть связано. Убеждаю себя, что это моя фантазия. Но они слишком напоминают её. Взгляд, жесты, даже эти имена, словно судьба решила пошутить.
— А вас как зовут? — спрашивает девочка, слегка склонив голову набок, с интересом разглядывая меня.
Жест до боли знакомый, словно сама Лиза смотрит на меня через эти детские глаза.
— Сер... Сергей, — отвечаю, внезапно осознавая, что произнести своё настоящее имя я уже не могу. Богдана больше нет. Я похоронил его вместе с прошлой жизнью. Теперь есть только Сергей. Ложное имя, но единственное, с которым я могу существовать.
— Дядя Серёжа, если бы не вы, та тётя точно бы нас в полицию сдала, — вздыхает девочка.
— И попали бы мы обратно, — кивает мальчик, глядя на меня со странной взрослой серьёзностью.
— А почему вы одни по улице гуляете? — спрашиваю, надеясь выяснить, откуда они и как им можно помочь.
Девочка хмурится, потом шепчет:
— Мы ищем папу. Чтобы он помог нам найти маму.
Эти слова окончательно выбивают почву из-под ног. Пытаюсь понять, что происходит. Может, они потерялись? Или сбежали? Вариантов много, но ни один из них не даёт ответов на мои вопросы.
— Мы больше не хотим возвращаться в детдом, — вдруг всхлипывает Катя, и её решительный взгляд пронзает меня насквозь. В ней есть что-то до боли знакомое, что-то, что заставляет сердце сбиться с ритма.
Она держит в руках кулон, теребя его пальчиками. Этот кулон... Что-то странное. Откуда у неё такая вещица?
Пытаюсь рассмотреть поближе, и тут меня пронзает догадка. Я резко подаюсь вперёд, разглядывая украшение. Не может быть... Это тот самый кулон! Тот, что я когда-то подарил Лизе, единственной женщине, которую любил.
Неужели это он? Я узнаю его. Простое украшение, но я бы узнал его среди тысячи других. Дарил с надеждой, что оно станет символом нашей любви, вечной и чистой, как тогда казалось.
— Откуда у тебя этот кулон? — мой голос звучит глухо, еле сдерживаюсь, чтобы не сорваться.
— Это от мамы, — пожимает плечами девочка. Она открывает кулон, показывая старую фотографию. На снимке мы с Лизой — молодые, счастливые, тогда ещё ничего не предвещало беды.
— Это она. Вы её не видели? — спрашивает Катя, протягивая мне украшение.
В горле пересохло, а сердце сжимается от боли. Старые раны, которые, как я думал, затянулись, начинают кровоточить. На этом снимке я сделал Лизе предложение, веря, что впереди у нас счастливая жизнь.
Но её «да» оказалось ложью. Она предала меня так, что до сих пор боль не отпускает. Я заставил себя забыть её, выжечь каждое воспоминание о ней, закопать всё это глубоко, но вот теперь всё возвращается.
— Можно? — дрожащей рукой беру кулон, стараясь не показывать эмоций.
Катя аккуратно передаёт мне его, прижимая пальчики к губам, словно боится, что я разобью его или заберу навсегда.
— Это всё, что у нас осталось от мамы, — шепчет она, опуская взгляд.
Я смотрю на пожелтевшую фотографию, на её улыбающееся лицо. Мои руки трясутся. Я почти чувствую, как стены вокруг сжимаются, душат меня.
Но тут мой взгляд выхватывает ещё одно слово, которое я не заметил раньше — «детдом». Эти дети из приюта? Как они туда попали? Где Лиза? Почему её дети, возможно, мои дети, скитаются по улицам?
— Вас как-то искать должны... — вырывается у меня. Слова звучат резко, и Катя вздрагивает.
— Нас никто не ищет, — отвечает Николай, сжимая кулаки. — Нам некуда возвращаться. Только мама. Мы должны её найти.
В этот момент во мне просыпается понимание, что я уже не смогу просто отпустить их. Это не просто встреча. Это, наверное, судьба. Внутри, под слоями льда, тлеет нечто тёплое, едва заметное, но отчётливое.
— Ладно, — выдыхаю я, пытаясь найти слова, чтобы не выдать растерянность. — Значит, так. Сначала поедим. А потом займёмся поисками. Договорились?
Катя кивает, её взгляд светлеет от надежды. Она снова держит кулон в руках, как драгоценность, и мне хочется обещать ей, что я найду её мать, даже если для этого придётся перевернуть весь город.
Смотрю на этих маленьких детей — Екатерину и Николая. Вижу в них Лизу, своё прошлое, ту часть жизни, которую считал мёртвой. А теперь, благодаря им, этот огонёк в душе вдруг снова вспыхивает.
***
Книга на вечер от меня:
«Две сироты для миллиардера», Александра Багирова ❤️
Я читала и плакала! Всех Ц.