Тонкий юмор всё равно толще плоского.
Осторожно! Приступы сильного смеха могут вызвать сердечный приступ.
Оффенбах
Когда в Петербурге с большим успехом прошла премьера оперы "Прекрасная Елена" Жака Оффенбаха один провинциальный антрепренёр прислал в столичную театральную библиотеку запрос относительно стоимости оркестровки, партитуры и либретто сочинения. Библиотека ответила, что оркестровка и партитура стоят 300 рублей, а либретто 50 копеек. Тогда антрепренёр телеграфировал:
- Высылайте либретто, музыку подберём сами.
Орф
Однажды один критик начал спорить с Карлом Орфом, яростно ругая его произведения:
- Почему Вы так увлекаетесь шумом? Вспомните Моцарта: сколько нежности в его музыке! Само имя его говорит об этом. Послушайте: Mozart. Вы же немец, знаете, что zart - это нежный.
- Ну, и что? - возразил Орф, - а Вы послушайте, как звучит моё имя:
- Orff, оканчивается на ff. Вы же музыкант, знаете, что это означает - фортиссимо!
Паганини
Однажды перед концертом завистники Никколо Паганини подрезали ему на скрипке все струны кроме одной. Однако, скрипач блестяще сыграл и на одной струне. Узнав об этом восторженные поклонники поинтересовались:
- Маэстро, а совсем без струн вы могли бы сыграть!
- Пара пустяков, - усмехнулся композитор и, с присущей только ему виртуозностью, исполнил пиццикато на барабане.
Английский король Георг Четвёртый согласился уплатить за выступление Паганини лишь половину требуемого им гонорара. Знаменитый скрипач разозлился:
- Его величество может послушать меня и за ещё меньшую сумму, если посетит один из моих публичных концертов!
Говорят, что Паганини никогда не отличался склонностью к благотворительности, а в последние годы жизни превратился в настоящего скрягу. Но однажды, прогуливаясь по улочкам Вены, он наткнулся на несчастного мальчика, терзающего старую скрипку. Композитор узнал, что он своей игрой пытается заработать на содержание больной матери и нескольких младших братьев и сестёр. Паганини, тронутый бедственными обстоятельствами мальчика, взял его инструмент и начал играть в своей чудесной виртуозной манере. После того, как собралась толпа, он сам обошёл всех со шляпой и набрал приличную сумму, а потом добавил к ней все деньги, которые были у него в карманах.
В последние годы жизни алчность Паганини росла вместе с его популярностью. Достигнув вершины славы, он утратил остатки щедрости. Друзья великого скрипача, зная, что его публично обвиняют в корыстолюбии, задумали смягчить слухи, инсценировав благородный поступок.
В это время молодой Гектор Берлиоз испытывал недостаток денежных средств. Было решено, что Паганини подарит нуждающемуся композитору двадцать тысяч франков, и это будет провозглашено невероятным проявлением щедрости. Прекрасно зная, что скрипач не согласится расстаться даже с двадцатью франками, необходимую сумму заговорщики собрали сами и только умоляли Паганини разрешить использовать его имя, на что тот услужливо согласился.
В итоге каждый получил своё. Берлиоз - деньги, а Паганини пунктик "братской доброты" в биографию.
Прокофьев
Как-то раз в московском "Кафе поэтов" композитор играл свою пьесу "Наваждение". Там же находился Маяковский, который сидел за столиком и что-то увлечённо рисовал. В конце вечера Прокофьев получил свой портрет с надписью "Сергей Сергеевич играет на самых нежных нервах Владимира Владимировича".
Когда Пётр Кончаловский писал портрет композитора, тот сочинял "Мимолётности", подходил к роялю, наигрывал куски. Однажды во время такого музицирования художник заметил:
- Сергей Сергеевич, вот тут бы подольше надо, продлить бы ещё ...
- В том-то и хитрость. Как раз потому, что вам хочется здесь подольше, я и меняю тональность, - ответил с улыбкой Прокофьев.
Когда 21 января 1916 года в Петрограде состоялась премьера "Скифской сюиты", один из виолончелистов оркестра сказал:
- Если бы у меня не было жены и троих детей, которых нужно кормить, я никогда бы не стал играть этот ад.
Однажды американский пианист Абрам Чейзинс давал концерт в каком-то южном штате США. В программе была заявлена новая фортепианная соната Сергея Прокофьева. К ужасу исполнителя в первом ряду сидела городская учительница музыки с раскрытыми нотами и внимательно следила за ходом выступления.
Чейзинс занервничал и у него случился провал в памяти. Ничего не оставалось делать - он начал импровизировать. Преподаватель с удивлением переворачивала страницы вперёд и назад. Наконец пианист собрался с мыслями, нашёл нужное место и продолжил.
После концерта учительница зашла за кулисы. Она похвалила его за концерт, но спросила, использовал ли он другое издание сонаты Прокофьева, чем у неё.
Как-то раз Игорь Стравинский нарисовал свою ладонь в альбоме одной светской дамы, обведя контуры пальцев карандашом. Прокофьев, увидев эскиз, не мог не потроллить оппонента: "Когда я начну обучаться игре на духовых инструментах, то нарисую свои лёгкие".
А эта история о композиторском хулиганстве Прокофьева от Мстислава Ростроповича:
В нём была масса юмора. Он над инструментами иногда просто подсмеивался. Никогда не забуду, как Прокофьев рассказывал мне о второй трубе, которая в его Симфонии-концерте играет одну низкую бубнящую ноту. Я пытался показать Прокофьеву свою эрудицию: "Не слишком ли это низко в быстром темпе?"
Он ответил: "Да что вы! Вы ничего не понимаете! Вы не представляете, какой трубач будет сидеть красный во время игры! Как он будет надуваться!"
Пуччини
В опере "Мадам Баттерфляй" есть эпизод, в котором американский консул Шарплес, обращаясь к ребёнку Чио-чио-сан, спрашивает его имя. В одном из провинциальных театров немую роль ребенка исполнял сын костюмерши.
И вот однажды местные шутники пристали к мальчику:
- Послушай, дружок, ты уже совсем большой, а поступаешь нехорошо. Раз к тебе дядя обращается с вопросом, ты должен ему ответить. Только нужно сказать это громко, отчётливо, во весь голос, чтобы тебя все услышали.
Юный актёр блестяще справился с заданием. Когда на очередном представлении Шарплес задал ему традиционный вопрос, мальчик, набрав побольше воздуха, звонко крикнул: "Алёша!"
Успех был грандиозный!
Все знают оперу "Богема" Пуччини, а вот опера Леонкавалло на тот же сюжет и с тем же названием практически не ставится. Между тем, композитор начал работу над ней гораздо раньше. Пуччини был прекрасно осведомлён о его планах, но, одержимый духом соперничества, тоже взялся сочинять, опередив товарища на год. Вот и дружбе пришёл конец.
Пуччини отговаривали браться за сюжет о Манон Леско, потому что до него оперу "Манон" уже написал Жюль Массне.
- У такой женщины, как Манон, должно быть больше одного любовника, – ответил композитор.
Однажды весьма посредственный композитор язвительно-амикошонски обратился к композитору:
- Ты уже стар, Джакомо. Пожалуй, я напишу траурный марш к твоим похоронам и, чтоб не опоздать, начну завтра.
- Ну что же, пиши, - вздохнул Пуччини, - боюсь только это будет первый случай, когда похороны освистают!
На Рождество Пуччини заказывал торт для каждого из своих друзей. Однажды, в канун праздника он поссорился с дирижёром Артуро Тосканини и попытался отменить предназначавшийся ему сладкий подарок. Но было уже поздно - торт отправили адресату. На следующий день Тосканини получил от Пуччини телеграмму: "торт был прислан по ошибке." Дирижёр тут же послал ответ: "торт был съеден по ошибке".
Равель
Музыкальные способности Мориса Равеля стали проявляться рано. У мальчика был абсолютный слух, и он выучил ноты раньше, чем азбуку. Как-то раз, будучи с родителями в гостях, где по обычаям той поры не обошлось без музицирования, маленький Морис решительно вступил в спор со взрослыми.
Он утверждал, что нота, которую все принимали за "фа-диез", на самом деле - чистое "фа".
- Посмотри на клавиатуру, Морис, ты же видишь - это чёрная клавиша, а стало быть, это "фа-диез", - уговаривал отец.
- Значит, её нужно перекрасить известкой в белый цвет, - не сдавался малыш, - это "фа" чистое.
Позднее, когда хозяева проверили строй инструмента, оказалось, что рояль действительно был настроен на полтона ниже.
Пианист, решивший исполнить фортепианный концерт Равеля для левой руки, должен обладать уникальным чувством равновесия и безупречной техникой, причём его левая рука должна охватывать всю клавиатуру. Партия оказалась настолько трудной для исполнения, что заказчик сочинения Пауль Витгенштейн, потерявший правую руку во время Первой мировой войны, пытался изменить партитуру, внося в неё свои правки.
- Я старый пианист, и это не звучит! Я отказываюсь быть вашим рабом, - заявил он Равелю.
Язвительный ответ композитора не заставил себя ждать:
- Исполнители - рабы. Я старый оркестратор, и это звучит!
Однажды на официальном ужине Равеля посадили рядом с композитором, который не любил его музыку. Весь вечер прошёл в напряжённом молчании. Наконец Равель откашлялся и миролюбиво сказал:
- Дорогой коллега, Вы не возражаете, если мы теперь поговорим на какую-нибудь другую тему?
Рахманинов
Рассказывают, что как-то раз Владимир Горовиц выступал в присутствии Рахманинова и получил записку из публики с просьбой исполнить "специально для великого соотечественника" его "знаменитую прелюдию" (до-диез минорная Прелюдия - первый шлягер композитора). Горовиц сыграл две первые ноты вступления … Но, увидев выражение лица Рахманинова, моментально перестроился и исполнил Фантазию-Экспромт Шопена, которая начиналась примерно так же, но не вызывала у Рахманинова столь болезненных эмоций.
Рахманинова однажды спросили, почему он ничего не пишет для скрипки. На что композитор серьёзно ответил:
- Зачем сочинять для скрипки, есть ли виолончель?
Одна начинающая пианистка спросила у Рахманинова:
- Маэстро, правда ли, что пианистом нужно родиться?
Композитор снисходительно улыбнулся и ответил:
- Сущая правда, сударыня. Не родившись, невозможно играть на рояле.
Другая пианистка очень хотела, чтобы Рахманинов послушал её игру. Наконец ей удалось прорваться в его парижскую квартиру, где она исполнила ему сложнейший этюд без единой помарки.
Рахманинов внимательно слушал, недовольно бурча себе под нос:
- Ради бога, хотя бы одну ошибку! Хотя бы одну ошибку!
Когда пианистка ушла, композитор объяснил:
- Это нечеловеческое исполнение, это какая-то пианола, хотя бы один раз надо ошибиться ... был бы предмет для разговора. А так - хорошая пианола, не более.
Регер
После исполнения квинтета "Форель" Франца Шуберта немецкий композитор и пианист Макс Регер, исполнявший партию фортепиано, получил от поклонника в подарок целую корзину форели. Регер направил ему благодарственное письмо, в котором шутливо заметил, что на следующем концерте он будет играть "Менуэт Быка" Йозефа Гайдна.
В ночь с 10 на 11 февраля 1906 года у дома писателя и критика Рудольфа Луиса состоялась необычная акция протеста. Дело в том, что накануне Луис опубликовал в одной из мюнхенских газет разгромную рецензию на премьеру Симфониетты Регера. После этого ученики композитора пришли со своими инструментами к дому критика и сожгли несколько пачек газеты под аккомпанемент диких звуков. Луис ответил заметкой в утреннем выпуске, заявив, что мешавшая ему спать "кошачья музыка" была, вероятно, первой репетицией нового сочинения Регера.
Однажды Регер в ответ на очередной нелицеприятный отзыв на своё творчество Рудольфа Луиса послал ему записку следующего содержания:
"Я сижу в самой маленькой комнате своего дома. Газета с Вашей статьёй находится передо мной. Ещё мгновение ... и она окажется позади меня".
Респиги
Оркестр Романской Швейцарии под управлением Эрнеста Ансерме гастролировал в Москве. Исполнялось произведение Отторино Респиги "Фонтаны Рима", в последней части которого использовалась грамзапись соловьиного пения.
На репетиции выяснилось, что пластинку администратор оркестра не привёз. Кинулись по московским архивам, но ту самую пластинку, которая традиционно использовалась для сопровождения "Фонтан виллы Медичи при заходящем солнце", не нашли. В итоге было решено заменить запись аналогичной.
Во время концерта на фоне еле слышного аккорда оркестра раздалось шипение динамиков, и хорошо поставленный голос диктора объявил:
"Дрозд подмосковный", после чего раздалось соответствующее чириканье.
Римский-Корсаков
Первый урок контрапункта Николай Андреевич Римский-Корсаков начал так: "Сейчас я буду очень много говорить, а вы будете очень внимательно слушать. Потом я буду говорить меньше, а вы будете слушать и думать, и, наконец, я совсем не буду говорить, и вы будете думать своей головой и работать самостоятельно, потому что моя задача как учителя - стать вам ненужным".
Россини
Россини спросили мнение об опере Вагнера "Лоэнгрин".
- Нельзя судить о произведении после первого прослушивания, - ответил композитор - и я, конечно, не собираюсь слушать его во второй раз!
Несмотря на всю остроту языка, Джоаккино Россини по меньшей мере один раз остался безмолвным. В 1856 году он зашёл в музыкальный магазин в Париже и наткнулся на Франсуа Фетиса, знаменитого французского ученого.
- Возможно ли всё это изучить, cher, Фетис? - спросил Россини, указывая на "Трактат о контрапункте и фуге" Фетиса, лежавший на прилавке.
- Вовсе нет, - ответил Фетис, - и вы являетесь живым доказательством противоположного.
По признанию Россини, он плакал всего три раза в жизни: когда освистали его оперу, когда он слушал игру Паганини и когда нечаянно уронил в воду блюдо с индейкой.
Однажды композитор выиграл пари, ставкой в котором было его любимое блюдо - жареная индейка с трюфелями. Проигравший долго не отдавал долг, оправдываясь тем, что хорошие трюфели ещё не появились. Это выводило Россини из себя:
- Чушь, это всё чушь и ложные слухи, распускаемые индейками, которые не хотят быть нафаршированными.
Когда Россини исполнилось 30 лет, городской совет Милана решил установить ему памятник. К композитору прибыла делегация отцов города, чтобы получить согласие.
- Сколько будет стоить такой памятник? - спросил Россини.
- Триста тысяч лир.
- Тогда я вам предлагаю вот что: отдайте эти деньги мне, и я обязуюсь ежедневно до самой смерти по нескольку часов стоять на главной площади Милана.
Как известно, Россини терпеть не мог музыку Рихарда Вагнера. Однажды, когда после обеда в обществе композитора все уселись на террасе с бокалами вина, из столовой донёсся невообразимый звон, стук, грохот, треск, гул и, наконец, стон и скрежет. Гости замерли в изумлении.
Россини поспешил на шум, но через минуту вернулся с улыбкой:
- Слава Богу, это служанка зацепила скатерть и опрокинула всю сервировку, а то я подумал, что кто-то осмелился в моём доме сыграть увертюру к "Тангейзеру".
Какое-то время в Париже существовала традиция давать только один акт из "Вильгельма Телля", соединяя его с какой-нибудь другой оперой для заполнения театральной программы.
В один из таких вечеров директор парижской Гранд-опера сказал Россини, что сегодня запланировано второе действие его оперы.
- Что? - воскликнул рассерженный композитор. - Всё второе действие? Да вы с ума сошли!
И ещё посмеяться: