Все части повести здесь
У Марины было грустное выражение лица. Катя заметила, что она чуть не плачет. Петя держался как-то отстраненно от жены, больше был рядом с мужчинами. Она отвела подругу в сторону, чтобы поговорить.
– Мне кажется, у Пети любовница – грустно заявила Маринка – он стал... другим...Мы ссоримся все чаще, и это от того, что у нас нет малыша, Катя.
– Марин, ты ведь не знаешь этого точно, а уже обвинениями раскидываешься. Или он тебе так и сказал – что у него кто-то есть?
Часть 76
Огромное чувство жалости овладело ей, когда она увидела подругу. Бледное личико Любки в коричневых пигментных пятнах покрылось бисеринками пота, казалось, она еле сдерживается, чтобы не заплакать в голос. По ее лицу катились маленькие капельки слезинок, ей было страшно и тяжело, и сдерживало от всплеска эмоций только одно – нахождение в палате других беременных, которые то и дело бросали на нее испуганные взгляды.
Катя молча села рядом с подругой, утерла ее лицо платочком, накрыла одеялом и постаралась успокоить.
– Катя... Я умру... ты прости – услышала она тихий шепот.
К горлу подступил тугой жгучий комок, в сердце словно плеснули колотый лед, который рассыпался и острыми льдинками вонзился в каждую его клеточку. Сказала бодро:
– Люб, да ты что?! Ну-ка, давай, заканчивай это нытье! Ты же у нас боец, Любка! И мужа своего любишь, а потому должна, нет, ты обязана родить ему здорового малыша и выжить сама.
– Катя, Кать, ты послушай... – Любка схватила ее за руку горячей рукой, глаза ее лихорадочно блестели – ты послушай меня... Если со мной что-то случится – не бросай моего мальчика, слышишь?! Не бросай! Я хочу, чтобы он вырос хорошим человеком, Катя... И вот еще что – обязательно передай моему отцу, обязательно, слышишь, что я очень, очень люблю его несмотря ни на что...
– Вот еще – выдумала! – резко ответила Катя – прекрати сейчас же эту истерику! Не ты первая рожавшая и не ты последняя! Поживешь еще и сына еще воспитаешь хорошим человеком, и дочку еще родишь. И слова эти – о любви – сама своему отцу скажешь, поняла?! А если вдруг ты задумаешь на тот свет отправиться – Катя низко склонилась к ней и зашипела зло – так и знай, я тебя из преисподней вытащу! Вытащу и отмудохаю хорошенько!
Услышав эти ее слова, Любка вдруг задохнулась от возмущения и... успокоилась. Катя, уже немного жалея о том, что она сказала, спокойно села в Любкино изголовье, положила подушку на свои колени, а на подушку – голову подруги, и стала гладить ее по волосам, в другой руке сжимая горячую Любкину ладонь.
– Все будет хорошо, Люба... Скоро тебя отвезут в родильное отделение, там ты родишь здорового ребенка, нам всем на радость, и будешь самой счастливой мамой на свете. Ты слышишь меня? И не вздумай сделать так, чтобы что-то пошло не так, как я говорю! Не думай о плохом, представь своего малыша, разговаривай с ним и проси его не капризничать, чтобы не причинять тебе боль...
Она говорила и говорила, не в силах остановиться, и сама не понимала, кого утешает и успокаивает – себя или подругу.
Через несколько минут в палату вошел врач, за ним два санитара катили каталку. Он поздоровался с Катей, мельком осмотрел Любу, сам помог ей подняться и перелечь, и дал указания санитарам ехать в родильное, но не по улице, а через другие отделения.
– Пойдемте – коротко сказала Катя своим в коридоре. Она продолжала держать подругу за руку, так как Любка не желала отпускать ее.
Около двери отделения она, умоляюще глядя на доктора, спросила:
– А можно, подруга со мной пойдет?
– Да вы что, милочка?! – удивился тот – это же родильное отделение, а не проходной двор! Конечно, нельзя! – и усмехнулся – многие мужей с собой требуют, а эта – подругу, гляди-ка!
– Доктор, две минуты – умоляюще попросила Катя и склонилась к Любке – Люба, послушай, тебе нужно взять себя в руки и не раскисать. Мы все очень тебя любим и переживаем за тебя, ты должна сейчас думать о малыше. Ты взрослая, а он совсем еще крошка, и ему страшнее и хуже, чем тебе. Ты же можешь, Любка, ты сильная, сама не представляешь, насколько! Думай только о себе и о ребенке, поняла?!
– Кать, но ты пообещай мне все же... Ты отцу скажи... Я его очень... Катя, и сын, мой сын, пусть он хорошим человеком вырастет...
– Ты сама всем все скажешь, и сама вырастишь своего сына вместе со своим мужем. Ты и ему нужна сейчас сильная и смелая, готовая все преодолеть, ему тоже сейчас плохо, и он переживает. Люба, думай о вашей семье. С отцом ситуация разрешима, но сейчас все твои мысли и действия должны быть направлены только на ребенка.
Она отпустила руку Любы, и к ней подошел бледный и испуганный дядя Федор.
– Любушка, тебе и правда так тяжело? Скажи, чем я могу помочь, я горы сверну, слышишь, Люба?!
– Папа... Помирись с папой!
Она отпустила руку мужа, и каталку закатили в дверь.
– Доктор! – окликнула Катя – на пять минут вас можно?
Он согласно кивнул и подошел к ней.
– Что с ней? – обеспокоенно спросила она его – что-то серьезное? Она плохо выглядит.
– Плод слишком крупный. Боюсь, придется кесарить, а у нее на этот счет от ее врача противопоказания. Но вы не переживайте – мы найдем выход.
– Мы что-то можем сделать? От нас нужно что-то?
– Нет. Телефоны мы забираем, потому звоните на пост медсестры.
– Мы здесь будем, никуда не уйдем.
– Тогда вот сюда, тут за дверью окошечко – можно передавать то, что написано в списке из продуктов и узнавать состояние роженицы. А теперь извините – нужно идти.
Катя осталась в коридоре со своими. Посмотрела на их хмурые лица – все внутри нее взбунтовалось.
– Ну че вы носы повесили-то? – спросила их – о Любке думать надо, а не слезы лить. Вот вы, баба Оля, в Бога верите, чем тут сидеть, лучше бы сходили, прогулялись до церкви и свечку поставили за здравие внучки и ее ребенка! Все пользы больше было бы.
Женщины удивленно посмотрели на Катю, переглянулись и синхронно встали.
– А и правда, мама, пойдемте – сказала Зинаида Алексеевна – прогуляемся, свечки поставим, молитвы закажем и вернемся.
Когда они ушли, Катя участливо погладила отца по плечу.
– Пап, ты же с рейса только... Поехал бы ты домой, отдохнул.
– Нет, Катюш, ты что?! Я... не смогу... Она тут, мучается, а я буду дома отдыхать?
– Пап, ну ты ей ничем сейчас не поможешь, пойми...
– Кать, тут отца ее нет, которого она так ждала, и еще я уйду, да?! Нет, я Любу не оставлю! Да и не смогу я отдыхать сейчас!
Катя то сидела, то ходила по коридору. Минуты тянулись бесконечно медленно. Уже вернулись женщины из церкви и теперь тихо разговаривали, сидя рядом. Катя иногда подходила к стойке медсестры и спрашивала о состоянии Любы. Но получала один стандартный ответ:
– Пока не родила. Ждите.
Когда она собралась в очередной раз поинтересоваться, ее обогнал мужчина с представительной внешностью и изысканной сединой в темных волосах. Он почти по плечи сунулся в окошко медсестры и спросил:
– Девушка, как там Лещева? Я ее отец!
– Лещева еще не родила! – ответила та привычным, металлическим каким-то, голосом – ждите!
– Как не родила? – спросил тот, а потом добавил громким голосом – она уже давно родить должна! Вторые сутки пошли, вы понимаете, или нет, вторые! Что вы за врачи? Человек вторые сутки мучается, а вам хоть бы хны!
– Мужчина! – медсестра подняла на него большие глаза – отойдите от стойки, а то я сейчас охрану вызову. Это что такое? Врачи делают все возможное, а вы только работать мешаете, ходите тут!
Из коридора в открытую дверь удивленно заглядывали сидящие там люди. Мужчина покачал головой и вышел в коридор.
Катя отправилась следом за ним, и подойдя к своим вдруг громко сказала:
– Ну все, хватит, достаточно! Зинаида Алексеевна, он дома?
– Кто? – непонимающе спросила та.
– Кто?! Муж ваш, Любкин отец!
– Дома, а где ж ему быть!
– Я скоро приеду!
Она пошла на выход, не слыша за спиной окриков, обернулась только и сказала:
– Будьте здесь и никуда не уходите!
Попрыгала вниз по ступенькам, потом села в машину и поехала в сторону поселка. По пути, думая о Любке, вспоминая ее лицо и молящие глаза, старалась как можно сильнее себя разозлить. «Ишь, гордый гусь нашелся! Папаша, тоже мне! Я даже сейчас не посмотрю, что ты меня старше – такое устрою, что мир с овчинку покажется!». Она действительно очень сильно злилась, да так, что все прибавляла и прибавляла скорость. Потому мимо сельпо пролетела так, что ветер в ушах засвистел у двух местных продавщиц, которые курили на ступеньках. Они переглянулись, и одна спросила у другой:
– Это кто?
– Судя по машине, Катька Гущина. Правда, она замужем сейчас... фамилия какая-то другая у нее...
– Интересно, куда так несется?
И они уставились в ту сторону, куда уехал автомобиль.
Катя резко затормозила у дома Любкиных родителей, шины взвизгнули, из-под них полетел фонтанчик снега, она быстро поднялась по ступенькам дома и вошла в большую комнату. Тяжелые портьеры на окнах были закрыты, Михаил Андреевич спал. Не обращая на это внимания, Катя включила свет, и тот тут же проснулся.
– Катя? – хрипловатый его голос после сна был удивленным – а ты что здесь...
Он не успел договорить.
– Спим, значит, да? – язвительно спросила его она – спокойно спим, да? Ничего не мучает, сны снятся замечательные...
Она вдруг подошла к нему совсем близко и подняла его за футболку. Глаза мужчины стали большими и круглыми.
– А ничего, что там твой ребенок мучается, родить не может? Нормально это, да, вот так спокойно спать, пока там твое продолжение рода на свет с трудом появляется?!
– Катя... – удивленно произнес мужчина.
– А ты мне тут не катькай – рявкнула она – я уже почти двадцать семь лет Катька! Не думала я, что когда-нибудь мозги тебе буду промывать! Но видимо, придется! Мать моя такая же была, только с самого моего раннего детства, а теперь и ты... Вот уж не думала, что такой умный мужик, и таким ничтожеством станет! Надо же, какая у него тонкая душевная организация – не выдержал он того, что дочка замуж вышла за человека старше себя! Надо же, какие страдания! А ты о ней подумал? Или только о себе и привык думать?! Ей сейчас родить надо спокойно, о ребенке переживать, а она о тебе, старом дураке, переживает, просит меня, что если умрет, я тебе сказала бы, как сильно она тебя любит! Да лучше бы тетя Зина от тебя сразу ушла, чем терпеть такого недомужика!
Слова лились из уст Кати таким грязным потоком, что она сама себе удивлялась, но остановиться уже не могла. Высказала ему все, что было у нее на душе, все, что думала она о нем. А как он хотел? Надеялся, что Любка долго не проживет с дядей Федором, и виноватая, явится назад в родительский дом и прощения просить у него будет? На коленях ползать, умолять, чтобы принял папочка обратно в семью? А Любка-то, наоборот, еще крепче стал их союз, и вот уже внук на подходе, а Михаилу Андреевичу все неймется.
– Взрослый человек – и так себя ведете! – наконец закончила она свою гневную тираду.
А он, который стоял до этого перед ней, как виноватый школьник, вдруг опустился на диван, на котором спал до этого, и заплакал. Скупые мужские слезы капали на ковер на полу, просачиваясь сквозь пальцы рук, которыми он закрывал лицо. Сквозь эти рыдания Катя слышала прерывистое:
– Я ведь для нее добра хотел, для Любушки своей... Думал, поживет она с ним, да домой... А у нее дитя... Да она сама дитя еще...
– Михаил Андреевич – Катя говорила теперь более мягко – ваша дочь – взрослая, сильная женщина. Любой родитель хочет добра и счастья для своего ребенка, но неужели вы думаете, что если бы ей было плохо с дядей Федором, она бы с ним жила? Разве Люба мазохистка? А она даже замуж за него вышла, и скоро на свет появится их ребенок. Почему вы не можете понять, что нужны ей и внуку?
Она постояла над ним, потом сказала:
– Я жду вас в машине.
И вышла.
Через пять минут он вышел, закрыл на ключ ворота и сел рядом с Катей. Спросил у нее, словно не веря:
– Ей правда очень плохо?
Катя кивнула – не было смысла скрывать истинного положения вещей.
– И она говорила обо мне?
– А вы думаете – я вам соврала? Ей будет легче, если она будет знать, что вы, ее отец, рядом.
До города они добрались еще быстрее, чем Катя приехала в поселок. Михаил Андреевич первым преодолел ступеньки и вошел в отделение, в ту часть, где сидели родные рожениц. Увидев его, Зинаида Алексеевна вскрикнула, подошла к мужу и обняла. Он тоже крепко обнял женщину.
– Миша, ты приехал – шептала та сквозь слезы – спасибо тебе, Миш! Спасибо!
– Ну, что ты, Зиночка, что ты! Катя права, может, Любаше легче будет от того, что я здесь.
– Конечно легче, Миша!
После мужчина подошел к дяде Федору, и, помедлив, протянул ему руку. Они обменялись крепким рукопожатием, и Михаил Андреевич спросил:
– Новости-то есть? Пока мы ехали... не родила она?
– Пока нет – ответил дядя Федор – я уже дважды спрашивал.
Катя что-то быстро царапала ручкой на листке, вырванном из блокнота, потом пошла к окошечку медсестры.
– Девушка! – обратилась она – девушка, я понимаю, что у вас много работы, но прошу – исполните мою просьбу, это очень важно.
Та вздохнула:
– Что еще?
– Передайте вот эту записку одной из рожениц – она назвала данные Любки – прошу вас! Она... очень переживает из-за отца... подробности не важны, а она должна о ребенке думать.
Медсестра приподняла по модному выщипанные и накрашенные брови, а потом спросила насмешливо:
– Вы всерьез думаете, что это поможет ей родить?
Катя кивнула.
– Поможет, вот увидите. Я не суеверна, но... это поможет, думаю.
Записку медсестра взяла.
– Подождите тут – бросила коротко и ушла.
Вернулась через несколько минут, протянула Кате клочок бумаги:
– Она вам между схватками ответ написала.
– Как она вообще? – спросила Катя.
– Врачи пока решают, что делать. Но вы не переживайте, они найдут выход.
Медсестра посмотрела на нее как-то по особому тепло.
– А как она на записку отреагировала?
– Как ни странно, но мне показалось, что она даже духом воспряла, прочитав ее.
Катя развернула клочок бумажки и отошла в сторону.
«Катюш – писала Любка прерывистым почерком – спасибо тебе огромное за то, что привезла папу. Я знаю теперь, что он любит меня, и просто счастлива. А когда я обниму своего сыночка, стану еще в сто раз счастливее».
Катя показала записку Михаилу Андреевичу и тот опустил взгляд. Было такое ощущение, что ему немного стыдно за свое предыдущее отношение к дочери, и теперь он всячески старается загладить вину. С его глаз словно шоры упали, и теперь он был прежним Михаилом Андреевичем, тем, каким его знали все раньше.
Время близилось к вечеру. В ожидании хоть каких-то подвижек в коридоре собрались уже Артем, Евгения Дмитриевна с Сергеем Карловичем, и Марина с Петей.
Когда Катя позвонила мужу и описала ему обстановку, тот сразу поехал в больницу. Андрюшка уже оставался дома самостоятельно, так что беспокоиться был не о чем – он был парнем сообразительным, сам свободно разогревал себе еду и чайник, и даже мог приготовить что-то нехитрое. То же самое и Павлик, которого дома оставили Евгения Дмитриевна и Сергей Карлович.
У Марины было грустное выражение лица. Катя заметила, что она чуть не плачет. Петя держался как-то отстраненно от жены, больше был рядом с мужчинами. Она отвела подругу в сторону, чтобы поговорить.
– Мне кажется, у Пети любовница – грустно заявила Маринка – он стал... другим...Мы ссоримся все чаще, и это от того, что у нас нет малыша, Катя.
– Марин, ты ведь не знаешь этого точно, а уже обвинениями раскидываешься. Или он тебе так и сказал – что у него кто-то есть?
Маринка потерла лоб.
– Любящая женщина всегда это почувствует.
– Мариш, слушай... Но если у вас не получается с ребенком естественным путем... И из детского дома брать не хотите... Может... я не знаю... Медицина же не стоит на месте. Сейчас вот ЭКО начало развиваться, суррогатное материнство. Если денег не хватает – я могу занять, как сможете, так отдадите.
Марина хотела что-то сказать, но в этот момент из дверей показался врач...
Продолжение здесь
Спасибо за то, что Вы рядом со мной и моими героями! Остаюсь всегда Ваша. Муза на Парнасе.