Все части повести здесь
Они переговорили о том, какие документы должен подготовить дoктoр к завтрашнему утру, что должна собрать сиделка, и попрощались. Сняв тот же номер в гостинице, сразу улеглись отдыхать, отказав себе в ужине.
На следующее утро Катя вошла в палату матери, когда ее вещи уже были собраны и сумки стояли в коридоре. Глянула в глаза Алевтины – что-то было в них такое, что вызвало странный толчок в сердце Кати. Какая-то обреченность, что ли...
– Прcти... – услышала невнятный шепот, казалось, только по губам поняла, что она произнесла именно это слово.
Часть 75
Будучи хоть и жесткой по характеру, Катя все-таки считала себя достаточно добрым человеком. Она редко испытывала чувство ненависти или неприязни к кому-либо. А сейчас смотрела на сильно изменившееся, опухшее лицо матери, утопающее в белой подушке, и чувствовала, как эта самая ненависть бурей поднимается в ее душе. Хотелось сделать шаг назад, открыть дверь, уйти из этой больницы и больше никогда сюда не возвращаться. Будь что будет...
Отеки на лице женщины, еще довольно молодой по возрасту, но выглядящей, как старуха из старого фильма «Вий», превратили ее глаза в узкие щелки, кожа на лице была сине-лилового цвета, губы вздулись, как от укусов насекомыми, а опавшие некогда щеки бугрились ужасными синяками. Редкие волосы серого мышиного цвета пробивались сквозь бинт, которым была обмотана голова, видимо, на макушке, на месте удара, они были выбриты, а по краям их оставили, чтобы уж совсем не делать из женщины персонажа фильма ужасов. Некогда привлекательная, с округлыми формами, фигура матери, сейчас под одеялом напоминала скелет.
Она лежала, прикрыв глаза, и Катя, остановившаяся рядом с ее кроватью, несколько минут просто стояла, глядя на ее лицо. Видимо, почувствовав пронзительный взгляд дочери, та наконец открыла глаза, и чуть повернула голову в ее сторону. Там, где было ухо, Катя увидела на бинте запекшуюся кровь.
Женщина сначала словно не узнала ее, или долго пыталась вспомнить – кто же это стоит сейчас перед ней. Но потом в глазах ее появилось какое-то подобие просветления, губы шевельнулись, и Катюша услышала тихий голос:
– Катя...
Она не знала, что ей сказать, просто стояла и молчала. Ненависть, вспыхнувшая было в душе, так и не превратилась в жалость, которую по идее, должен был испытывать любой человек, когда видел перед собой страдания другого. Катя ждала, что вот сейчас ворохнется что-то внутри нее, сердце сожмется от волнения и переживаний за мать, но этого не происходило, внутри было пусто и гулко, как в огромном металлическом барабане.
Алевтина с трудом высвободила из-под одеяла руку и медленно протянула ее в сторону дочери, то ли желая прикоснуться к ней, то ли погладить и приласкать. Эта сухая, с обвисшей кожей рука с грязными, переломанными и надкусанными ногтями, показалась Кате каким-то нелепым щупальцем уродливого животного, и она непроизвольно отшатнулась.
Казалось, что стоя здесь, в этой палате, она задыхается от запаха лекарств, больницы и смрадного духа, исходящего от матери. Видимо, алкоголь окончательно не покинул ее организм, она настолько была проспиртована за все время его непрерывного употребления, что теперь каждая ее клетка источала этот «аромат».
Рука матери бессильно упала на одеяло, Катя, наконец, пришла в себя и снова стала той, кем и была до этого – сильной, волевой и жесткой.
– Давай только без этих уже никому не нужных телячьих нежностей – сказала она – тебя будут лечить, сначала здесь, потом перевезем тебя в город. Здесь нет того нужного количества медикаментов и лекарств, которые тебе нужны, потому я считаю, что будет удобнее и лучше, в первую очередь, для меня, чтобы тебя лечили именно в городе. Пока мы будем договариваться о твоей транспортировке и помещении в больницу, здесь с тобой будет нанятая мной сиделка. Не вздумай просить у нее алкоголь – мы дали ей строгие указания относительно этого. Все необходимое для твоего пребывания здесь я приобрела. Это все, что я хотела тебе сказать. Чем быстрее ты поправишься, тем быстрее избавишь меня от хлопот, понятно?!
Та кивнула еле заметно, и опять прикрыла глаза, словно сильно устала слушать ту речь, что говорила Катя.
– Я вернусь через несколько дней за тобой.
Больше пока ей нечего было сказать этой женщине. Может быть, когда-нибудь она и найдет силы с ней поговорить, но не сейчас.
Вышла в коридор и тут же попала в объятия мужа. Он посмотрел в ее непроницаемое лицо и спросил:
– Ну, как она?
– Шансы есть – ответила Катя и отвела взгляд
– Она говорит?
– С большим трудом.
Они еще немного поговорили с сиделкой и врачом, Катя дала понять сиделке, что ни в коем случае она не должна поддаваться на уговоры матери, если та начнет просить выпивку, и вообще, держаться с ней надо так, чтобы она безропотно выполняла все указания: когда надо поесть – ела, когда нужно спать – спала, когда нужны перевязки, обтирания и прием лекарств – делала все это и не ерепенилась.
– Поймите, эта женщина, даже будучи слабой и беспомощной, умеет настоять на своем, она жутко упряма, а потому не нужно быть с ней мягкой в вопросах дисциплины.
– Я вас поняла – ответила сиделка – она не первая у меня такая, так что уж поверьте, я умею с такими справляться.
– Мы на вас надеемся. Если что – звоните. Попросим доктора, чтобы в эту палату больше никого не подселяли, тогда у вас будет возможность отдыхать на второй кровати. Если нужно будет за это заплатить - заплатим.
Еще раз поговорив с врачом и убедившись, что они действительно ничего не забыли приобрести из нужного, Катя и Артем собрались в обратный путь.
Дорога в город показалась Кате какой-то чересчур длинной и тянущейся. Она даже попросила Артема дать ей руль, на что тот с трудом согласился. Катя же уговорила его поспать в дороге, и через некоторое время он спокойно дремал. То и дело бросая на спящего мужа благодарные взгляды, она думала о том, какой же он все-таки у нее... За что ей такое счастье? Разве заслужила она?
Первым делом заехали за Андрюшей, который бросился обнимать их и, несмотря на заверения о том, что соскучился, все же тут же убежал играть с Павликом. Евгения Дмитриевна, не слушая их возражений, усадила пару за стол, поставила перед ними по тарелке наваристого борща на говяжьем бульоне, заправленного щедро сметаной, и вопросительно всматривалась в их усталые и озадаченные лица. Когда Катя и Артем вместе объяснили ей ситуацию, вздохнула:
– Ребят, вы понимаете, да, во что ввязываетесь? Вам ведь покоя теперь не будет... Запомните оба – алкоголики быстро пропивают все человеческие качества. Совесть, сдержанность, ответственность – это не про них... Зачем вам этот груз, когда у вас своя семья?
– Мам, мы не собираемся у себя ее селить. Выздоровеет – пойдет туда, где жила до этого. И никаких денег. Не выздоровеет – поедет в интернат, в дом престарелых, в любое заведение, которое будет готово ее принять.
– Кать, вот по мне, так ты уже допустила слабость... Алкоголики знают, на что давить, они хитры до невозможности, и она такая же... Будет постепенно, осторожно, давить на жалость и другие чувства, особенно на чувство долга, подсаживая тебе комплекс вины...
– Мам, ну, я тоже не лохушка какая... Так что ничего у нее не выйдет. Вряд ли у нее получится воздействовать на мою совесть, учитывая то, какой образ жизни она вела.
Решили, что с больницей попробует договориться Артем, так как он немного знал главврача. И вообще, за те годы, что он провел в их городе, он успел обзавестись достаточным количеством «нужных» знакомых. Сам он тоже, если что, готов был помочь в какой-либо ситуации, будь то, например, банкет или благотворительные запросы.
На следующий же день, когда Катя отправилась в ресторан, он поехал сначала в больницу, предварительно убедившись в том, что главврач будет на месте.
В ресторане были и Люба, и Маринка, и обе тут же пришли к Кате в кабинет, чтобы узнать новости. Но Катя лишь вскользь задела тему матери, немного рассказав о том, что они планируют делать, и тут же перевела тему на Любкино самочувствие. Но у той в этом плане все было в порядке, а потому разговор быстро перешел на Марину и Петю, которые с августа месяца наблюдались в клинике. Врачи не могли сказать, почему у них никак не получается с ребенком – ни у одной, ни у второго не было выявлено никаких патологий.
– Знаете, что нам врач посоветовал? – грустно сказала Марина – разводит руками и говорит: «Может, возьмете ребеночка из детского дома? Многим помогает...». А я не верю, что от этого может что-то зависеть... Да и Петя не хочет... Все-таки неизвестно, какая там наследственность будет, да и вообще, не хочется чужого воспитывать.
– Вообще – ввернула Любка – я слышала про такое, одна мамочка рассказывала, когда я к гинекологу сидела... Тоже, говорит, детей с мужем не было, неизвестно, по какой причине... Оба здоровы, никаких отклонений. Ну, им и присоветовали взять малыша, мол, осчастливите сироту, а там, глядишь, и свой появится. Они взяли девочку, грудничка. Семь лет ей исполнилось – она забеременела.
– Надеюсь, они после этого первого ребенка не сдали обратно? – спросила Марина – а то я и про такое слышала.
– Нет, ты что! Они же нормальные люди, да и девочку с самого, считай, рождения, воспитывают, она для них своя.
– Может быть и правда, не стоит Пете вот так сразу отказываться от этого варианта, да и тебе тоже? – спросила у Марины Катя.
– Не знаю – та вздохнула – муж пока категорически против, и слышать ничего не хочет. Ладно, разберемся, может быть, время еще не наступило.
– Кать – Люба посмотрела на подругу вопросительно – ну, а ты-то чего тянешь?
Катя подняла глаза от бумаг.
– С чем?
– Ну, Артем наверное тоже хочет наследника? Или наследницу.
Катя пожала плечом:
– А куда нам торопиться? Время есть еще. Это, кстати, не мои слова, а как раз Артема. У него кое-что в планах, как только он с этим разберется, не без моей, конечно, помощи – так сразу и задумаемся о наследнике или наследнице.
– Ну, смотрите сами. Только ведь мы не молодеем...
– Люб, ты так скоро всех нас в старухи запишешь. Двадцать шесть – это вообще не возраст.
Вечером в спортзале, лежа на соседних скамьях с гантелями, они с мужем поговорили о больнице и Катиной матери.
– Договорился я – Артем выдохнул и положил гантели на пол – он сказал, езжайте туда за день до нас, все подготовишь к транспортировке, и мне позвонишь, я сам машину отправлю к вам. Конечно, заплатил ему – кто же такое за бесплатно делает. Бензин казенный, сотрудникам зарплата опять же... Одна скорая, считай, с линии сходит...
– Я понимаю все, Тем – Катя как-то приуныла. Ей казалось, что как раз после того, как они привезут мать в город, начнутся самые большие проблемы.
– Катюш – муж улыбнулся ей подбадривающе – да ты не переживай – все хорошо будет! Ну, и врачу сразу надо сказать, чтобы документы все подготовил к следующему дню.
– И когда поедем?
– Договорились с ним, что машину он сможет в среду отправить, то есть во вторник нам выехать надо с утра.
– Через три дня – буркнула Катя – что же, хорошо...
– Я вижу, что ты как будто сомневаешься, что ли...
– Да я, Артем, все думаю – может быть, мама права... В смысле, Евгения Дмитриевна... Но это всего лишь мысли, заднюю я уже сейчас включать не буду, конечно.
Больше за три дня они к этому разговору не возвращались. Катя старалась как можно реже думать о матери, и уж тем более, решила, что с внуком ее знакомить совершенно ни к чему, лишнее это. Все равно, если та поправится, близкими людьми они уже не станут. Никогда...
Пару раз ей звонил дядя Федор – ему хотелось от Кати услышать все про Алевтину, все-таки когда-то он любил эту женщину, а Любка ему дала довольно скудную информацию.
– Может, мне с вами поехать? – спросил он.
Катя удивилась:
– Пап, а зачем? Там от прежней Алевтины Викторовны мало что осталось. Не стоит это того, да и Любка может разволноваться, а в ее положении это очень опасно и нежелательно. Мы сами справимся, не переживай.
– Просто я подумал – может быть, она увидит меня и как-то воспрянет духом?!
Катя рассмеялась:
– Вот любите вы, мужчины, свое эго потешить! Она уже забыла тебя давно, пап, извини, конечно. Да и не любила никогда. Потому что вообще вряд ли кого-то любила, кроме себя.
Поселок встретил их дождем с мокрым снегом, холодные капли падали на стекло машины и были похожи на слезы. Когда подъехали к больнице и вышли на улицу, Катя поежилась и подумала, что нужно было бы надеть куртку потеплее... Все, больше вряд ли тепло уже вернется, дело осторожно движется к зиме.
Они прошли к доктору и тот доложил им о состоянии Алевтины, заметив, что на поправку она идет очень медленно – организм ослаблен алкоголем, иммунитет убит им же.
– Боюсь, что в городе вам придется провести ее полное обследование. Она очень худа, мне кажется, что там уже что-то серьезное. Если до этого все на спирту у нее держалось, то теперь заболевания обострились. Мне не следует такое говорить, но боюсь, что ей нужен будет длительный уход.
Катя и Артем переглянулись. В принципе, Катя примерно понимала, о чем хочет сказать ей врач. Он, видимо, думает, что она испытывает чувство вины по отношению к матери, и теперь все бросит к ее ногам. Но она холодно заметила:
– Что ж, если это так, никто не отменял интернаты и дома престарелых.
– Знаете, она как-то посветлела за эти последние два дня, глаза стали другими – сказал доктор – какими-то... осмысленными, что ли...
Но ей было все равно.
Они переговорили о том, какие документы должен подготовить доктор к завтрашнему утру, что должна собрать сиделка, и попрощались. Сняв тот же номер в гостинице, сразу улеглись отдыхать, отказав себе в ужине.
На следующее утро Катя вошла в палату матери, когда ее вещи уже были собраны и сумки стояли в коридоре. Глянула в глаза Алевтины – что-то было в них такое, что вызвало странный толчок в сердце Кати. Какая-то обреченность, что ли...
– Прсти... – услышала невнятный шепот, казалось, только по губам поняла, что она произнесла именно это слово.
– Сейчас приедет машина скорой помощи из города, и мы перевезем тебя в больницу – сказала ей, сама не заметив, что тон ее стал чуть теплее по сравнению с прошлым разом.
Помолчала и добавила:
– Я прощаю...
Женщина закрыла глаза, по ее лилово-желтой от синяков щеке скатилась одинокая мутная слеза, и тут же что-то запикало на аппарате рядом с кроватью. Катя открыла дверь, выкрикнула в коридор:
– Доктора!
И скоро в палате появились врач и медсестра. Несколько тщетных попыток откачать Алевтину не дали результата. Доктор повернулся к Кате:
– Мне очень жаль...
Слова его одиноко повисли в воздухе, Катя вышла в коридор.
– Артем, позвони, скажи, чтобы машина возвращалась в город. Она умерла.
Муж обнял ее.
– Держись, Катюша!
– Да все в порядке. Я ничего не чувствую, кроме пустоты и, как бы это жестоко не звучало, облегчения.
Похоронить мать она решила в поселке, недалеко от дедушки. Место рядом с ним было уже занято Полиной Егоровной, потому пришлось выбрать другое. На поминках присутствовали только они с Артемом и дядя Федор. Катя решила, что остальным это не нужно – несмотря на то, что близкие любят ее, мать они не знали, так что ни к чему отрывать людей от их дел. Любе она тоже запретила приходить, хоть та и знала Алевтину - сейчас ей нужны были только положительные эмоции.
Посидели в доме Артема и Кати за столом, помянув киселем не только Алевтину, но и Виктора Ильича с Полиной Егоровной, и поехали в город.
Вскоре из Грузии приехал Андрей – Сергей Карлович и предполагаемые родственники того, кто был похоронен на кладбище, всеми правдами и неправдами добились эксгумации и проведения экспертизы. Присутствие Андрея было необходимым. Результаты, которые были озвучены позже, никого не удивили – это был сын этих людей. Как оказалось, у него помимо матери и отца, осталась семья – жена и сын. Он не был солдатом-срочником, а служил по контракту и имел звание. Его родители, рано постаревшие люди, благодарили Андрея и Сергея Карловича за то, что те, приложив неимоверные усилия, нашли их, и теперь тело сына будет лежать в родной земле. После эксгумации и получения результатов экспертизы оно было передано родным для захоронения в цинковом гробу.
Перед отъездом в Грузию Андрей спросил у Кати разрешения на зимние каникулы забрать сына к себе – познакомить с братьями, показать страну. Катя колебалась, но Артем посоветовал ей, во-первых, спросить у сына, поедет ли он, а во-вторых, если Андрюша согласится, не препятствовать этому.
– Катюш, ты должна смириться с тем, что ты теперь не единственный родитель, и Андрей, как отец, тоже имеет право общаться со своим ребенком. Ну, и потом, если он согласится, ему будет очень интересна эта поездка.
Катя еще немного сомневалась, но ситуация разрешилась наилучшим образом – тесть Андрея пригласил Евгению Дмитриевну и Сергея Карловича в гости, и те решили, что поедут в одно время с внуком, тоже на зимние каникулы.
Февраль обещал быть беспокойным месяцем - Любке подошел срок рожать, ее положили в отделение патологии – по прогнозам ее врача, роды должны были быть тяжелыми. Катя навещала подругу каждый день, и когда приехала в очередной раз, увидела в коридоре отделения дядю Федора и Любкину маму с бабушкой.
– Что случилось? – спросила она. Показалось почему-то, что с подругой произошло что-то плохое.
– В родильное сейчас ее на каталке повезут – устало сказал дядя Федор – ты пройди к ней, пока можно...
Продолжение здесь
Спасибо за то, что Вы рядом со мной и моими героями! Остаюсь всегда Ваша. Муза на Парнасе.