В русском фольклоре невесту часто сравнивают с покойницей. Обеих провожают в «последний путь» и льют по ним горючие слезы. Попробуем разобраться, с чем связана эта традиция..
Горькие слезы
В народе говорили: свадьбу играют – воют-плачут, хоронить повезли – опять воют. Это подтверждает, что и для свадьбы, и для похорон ритуал оплакивания являлся обязательным. С той лишь разницей, что перед свадьбой причитали и родственники с подружками, и сама невеста. А на похоронах – лишь родственники, либо приглашенные плакальщицы. По мнению О. Никифоровой, изучавшей обрядовые причитания на материалах нижегородских говоров, оплакиванием пытались восстановить привычный порядок жизни, который нарушался при уходе невесты от родителей и при переходе умершего в мир мертвых.
Причитать девушка начинала сразу же, как узнавала, что просватана. Вплоть до самой свадьбы она оплакивала девичью волю и беспечную жизнь в родительском доме. Каждая невеста знала, что после свадьбы для нее в семье мужа начнется другая жизнь. Какой она будет – неизвестно, но ждать от нее беззаботности точно не стоило.
По содержанию причитания самой невесты не были аналогичны похоронным. Девушка «вопила» о нежелании покидать родительский дом, вопрошала родителей, за какие грехи они отсылают ее из дома на чужбину. Зато в плаче родных по усопшему и причитаниях родителей невесты использовались почти идентичные фразы: «На кого же ты нас покидаешь? Как же мы теперь жить без тебя будем?». Нередко подружки упрекали невесту в измене, винили в том, что она променяла девичью свободу на бабье счастье, что отныне будет называть чужого отца батюшкой, забудет своих подруженек.
Тесная связь
Общего у невесты и покойницы больше, чем может показаться на первый взгляд. В статье «Эстетика «смертной» одежды» С. Просина обращает внимание на то, что у многих славянских народов свадьба и смерть сближаются похожими ритуалами и атрибутами. Например, «смертный узел», в который при жизни каждый собирал погребальный наряд, ассоциировался у наших предков с приданым невесты. Его она тоже тщательно собирала в течение многих лет для «новой жизни».
При установлении связи между свадебным и поминальным обрядом В. Артемов выявляет другие критерии. До свадьбы невеста ходит в «печальной» одежде – в похожих на те, в которые требовалось облачаться при соблюдении траура. За неделю до свадьбы девушку «завешивали» фатой, которую сравнивали с погребальным покровом для закрытия лица умершего.
Накануне свадьбы невеста с подружками ходила в баню, что являлось аналогом омовения покойника. Даже поведение невесты сближалось с состоянием умершего человека. Ей запрещалось говорить, есть за общим столом, показываться чужим. Со сватовства невеста вела полностью затворническую жизнь, а в некоторых селах Рязанщины ей даже запрещалось посещать церковные службы.
«Смерть» и воскрешение
По представлениям наших предков невеста обязана была пережить «временную смерть», отгородиться от мира, облачиться в траурные одежды, чтобы затем «возродиться» в новой жизни. Поэтому оплакивание невесты-«покойницы» идеально вписывалось в концепцию ее «умирания».
После «воскрешения» траурное одеяние менялось на праздничное, а скорбные вопли-причитания – на радостные песни. После свадьбы «рождалась» новая замужняя женщина – и это в обрядовой практике оформлялось ритуальными «поисками молодой». Этот обряд, к слову, аналогичен тому, что проводят перед поминками. В некоторых селениях и сегодня принято обходить дом и «искать покойника».