Баба Дуся
Рабочий посёлок Красный насчитывал больше ста домов, была своя школа, где учили до пятого класса. В январе 1941 года мне исполнилось четырнадцать лет, теперь меня могли допустить к работам в каменоломне. Техники и всяких механизмов там было много, и само собой это всё ломалось. Отец был механиком, устранял поломки, взял к себе в помощники. Мама сидела дома с моими младшими сестрой и братом.
Местные были в каменоломне на подхвате, так как рабочих специальностей не имели. Из района на пятнадцать дней приезжала бригада человек двадцать. Вот они там и трудились, а потом их меняли другие. Пыли при дроблении камня было настолько много, что в конце рабочего дня мужчины сплёвывали её кусками.
Жила в посёлке баба Дуся. Старушка как старушка, но умела она гадать на свечном воске. Забеременела женщина, сразу к бабке с вопросами: «Здоров ли ребёнок будет? Какого пола?». Говорили, что гадалка никогда не ошибалась.
Собрались мы как-то с ребятами зайти к ней в гости. Пусть нам погадает, смеха ради. Увидели бабу Дусю, идущую от колодца с ведром воды. У других смешки, а я взял из её руки ведро.
- Посмеяться пришли?! Смейтесь! Вот ты, Мишка, на руках ходить будешь, а Стасик в тюрьму попадёт! Весело? Тебе ничего не скажу, - повернулась бабка в мою сторону.
Через неделю в каменоломне случилось происшествие, ослабший ремень слетел с валов дробилки. Мишка как раз проводил рядом уборку, удар по его ногам был такой силы, что парня отбросило метров на пять. В районе доктора ничего другого не придумали, как ампутировать обе ноги по самое не хочу. При разбирательстве бригадир указал на Станислава, мол, это он ремень натягивал. Стасику уже было семнадцать, получил пять лет тюрьмы.
Первых немцев я увидел в конце сентября. Когда шёл к колодцу, ко мне подъехали три мотоцикла. Немецкие солдаты трясли пустыми фляжками, ясное дело – воды хотят. Налил им, куда деваться. Скоро в посёлке появились полицаи, трое из местных пошли на службу к немцам. Бригада, которая работала в каменоломне, выведя из строя все механизмы, ушла в лес, с ними и мой отец.
Дорога в посёлок была тупиковой, видимо, поэтому к нам не зашли отступающие бойцы Красной армии и немцы обошли нас вниманием. Четыре дня мы грузили немецкие машины щебнем и гравием, враг отсыпал ими дорогу в десяти километрах от нас. За работу нам никто не платил, толстый полицай только и знал, что подгонять нас плёткой.
В воскресенья арестовали бабу Дусю. Из её дома вывели трёх раненых красноармейцев, которых здесь же расстреляли. Бабку увели в контору каменоломни, там теперь находилась комендатура. Васька, сын одного из местных, который пошёл служить врагу, рассказывал так: «Баба Дуся стояла, высоко подняв голову. Немец и старший полицай допрашивали её, желая знать, где ещё есть раненые бойцы Красной армии. Баба Дуся сначала молчала, а потом предложила им погадать. С её слов получалось так, что полицай и немец сегодня ночью умрут, а она останется живой! Это предсказание вызвало гнев. Бабу Дусю расстреляли поздно вечером возле склада, а ночью кто-то забросал гранатами контору. В живых там почти никого не осталось». И это предсказание бабки сбылось.
Вывезя из посёлка всё, что можно было, немцы оставили у нас десятерых полицаев. В один из дней на улице послышался шум. Не скрываясь, по дороге бодро шла баба Дуся. Увидев её, полицаи бросились наутёк, рядом с большаком их догнали партизаны. Все десять предателей были уничтожены. До самого освобождения от оккупации, посёлок жил без немцев и полицаев. Пекли партизанам хлеб, лечили раненых, шили и штопали одежду.
Один день в Варшаве
В начале января 1945 года стрелковый полк, в котором я командовал ротой, занял позицию на подступах к польскому городу Варшава. Мы уже знали, что восстание там прошло крайне неудачно, погибло много как польских военных, так и гражданских людей. Командованием Красной армии было принято решение помочь полякам в освобождении их столицы. Место, где предстояло действовать моей роте, было мне хорошо известно, удалось раздобыть карту города. Больше получаса я изучал направление своего удара. Но одно дело воевать на карте, другое на улице. Дома в городе были каменные и кирпичные, хорошо укреплённые противником, они представляли для нас опасность. Роте придавалось два танка, взвод миномётчиков, три огнемётчика, артиллеристы подойти ещё не успели. Первым нашим препятствием на улице, которая вела в центр города, была усадьба. У нас такие называют барскими, а там соответственно - панскими. Трёхэтажный дом был обложен бетонными блоками, мешками с песком, а вокруг три ряда колючей проволоки.
Я позвал командира взвода автоматчиков младшего сержанта Черчесова. В полку ходили разговоры, что если бы его не сдерживали, то он со своими бойцами был бы в Берлине ещё в 1942 году.
- Аслан, этот дом большая для нас помеха. Миномётчики вас поддержат, а дальше сами.
- Я понял, командир. Пленных брать?
Я отвернулся, не ответив.
- Всё понял. Когда?
- Сейчас.
Два залпа миномётов особого разрушения дому не причинили, да я на это и не рассчитывал, главное было напугать противника, прикрыть атаку. Взвод Аслана зашёл со стороны сада. Возле аккуратно подрезанных деревьев осетина встретил пулемётный огонь из дома.
- Жорин, тебе идти! – крикнул я командиру другого взвода.
Через тридцать минут хорошо укреплённая усадьба была в наших руках, но бой за улицу только начинался, и радоваться было рано.
С тяжёлыми боями нам удалось, где выбить, а где уничтожить противника засевшего в двух домах на правой стороне улицы дальше усадьбы. С левой стороны улицы, из окон, нас обстреливал противник, сил моей роты явно не хватало, я запросил подкрепление. Через час до меня добрался боец из роты старшего лейтенанта Агафонова, он сказал, что его командир приказал атаковать дома на левой стороне. Несколько раз мы со старлеем стреляли друг в друга. В грохоте боя невозможно было услышать, кто ведёт бой. Чтобы исключить подобное, я категорически запретил использовать трофейное оружие. Один из бойцов нашёл в комнате отрез материи красного цвета, мы распустили её на лоскуты. Как только нами захватывался этаж или даже одиночное окно, то на нём сразу крепился такой лоскуток. Дружеский огонь прекратился.
Ближе к вечеру к немцам подошло подкрепление: три танка и до роты пехоты. Несмотря на мой запрет, бойцы открыли по противнику огонь из немецких автоматов и пулемётов, тем, кто шёл за передовыми группами, оставалось только ориентироваться на направления стрельбы. Неожиданно танки стали подрываться на минах, но кто их там поставил?! Позже выяснилось, что это дело рук взвода Черчесова. Он нашёл склад с противотанковыми и противопехотными минами. Вкручивая в них взрыватели, бойцы его взвода выбрасывали мины под танки прямо из окон. Кому-то из роты Агафонова тоже повезло, пять трофейных фаустпатронов сделали своё дело, общими усилиями танки удалось остановить и нанести серьёзный урон пехоте противника.
Стемнело. Я приказал прекратить стрельбу. В полной темноте, когда улица была освещена только светом из окон горящих домов, было сложно определить, где свой, где чужой. Видимо немцы пришли к такому же выводу, бой прекратился. Так закончился мой первый день в Варшаве.
В поисках оставшихся в домах раненых солдат противника, бойцы разошлись по этажам. Ко мне подошёл один из них:
- Товарищ командир, в подвале есть люди, - доложил он.
- Кто?
- Не знаю.
Соблюдая осторожность и держа оружие наготове, я с пятью бойцами спустился в подвал дома. В углу горел костёр, его дым выходил в пролом в потолке, но дышать всё равно было трудно. По нам не стреляли, было только слышно шуршание, здесь явно кто-то был. Включив фонарик, я осветил группу детей, они прятались за грудами кирпичей, деревянных балок. Возле костра сидела женщина, она палкой помешивала варево в котле.
- Здравствуйте. Кто с Вами? – спросил я.
Женщина ответила молчанием, я подошёл ближе. В мутной жидкости котла плавали кусочки картошки.
- Нас накормите? – обратился я к женщине, которая всем своим видом показывала, что не боится.
- А что? В Красной армии есть нечего? – спросила она, смешивая русские и польские слова.
- Есть, но охота горячего.
- У меня четырнадцать детей из детского дома! Это еда всё, что у меня для вас есть! – женщина ногой придвинула ко мне большой таз с водой.
- А у меня четырнадцать бойцов погибло, пока мы до вас добрались! – высказался я в сердцах.
- А кто просил вас сюда приходить? – разговаривая со мной, женщина не поворачивала в мою сторону голову.
- Ваше правительство!
- Которое из двух?
- Разговор наш бессмысленный, - сказал я, - а на такой пище долго не протянешь! Ребята, добавьте в котёл жиров!
Бойцы открыли три банки тушёнки, раскрошили в воду сухари, получилась довольно-таки густая каша.
- Прошу, пан командир, прощения! – женщина стала раскладывать еду в чашки, дети ели жадно, многие руками, - мы здесь вторую неделю. Удалось найти немного картошки, но это только на ужин. Днём дети пьют сладкий компот. Другого у нас ничего нет. Пусть Ваши солдаты приходят, тут на всех хватит.
Утром ко мне пришёл Черчесов, он доложил, что от взвода у него осталось восемь человек, но и те все ранены. Я дал ему десять бойцов, снабдил боеприпасами, которые доставили нам ночью. Начинался новый день, а значит, снова будет бой.
1945
В начале лета 1945 года я поступил в техникум в городе Киеве. Чудом уцелевшее здание какой-то конторы находилось на окраине города. Занятия проводились на первом и втором этажах, а в полуподвале жили такие, как я - иногородние. В августе меня вызвали в военкомат, я очень удивился, так как имел отсрочку от службы в армии. На моих руках были больная мама и две маленькие сестрёнки.
В военкомате я встретил Вацлава, мы партизанили в соседних отрядах, были знакомы.
- Зачем вызвали, не знаешь? – спросил он.
- Нет. Может, тебя в армию хотят призвать?
- Поляков не берут. Пошли, нам на второй этаж надо.
На втором этаже, возле нужного нам кабинета, курил капитан. Увидев нас, спросил фамилии.
- Заходите, я сейчас, - повернув ключ в замке, он толкнул дверь.
Мы сели на стулья возле окна, через пять минут пришёл капитан.
- Здоров, Пётр Васильевич. СМЕРШ.
Что такое СМЕРШ мы знали, практически каждый партизан прошёл через эту организацию.
- Вы помните братьев Войтюк? – спросил капитан.
- Кто хоть раз с ними встретился, никогда не забудет! У него они всю семью вырезали, - я кивнул на Вацлава, - убили моих младших братьев. Мамка с сестрёнками чудом живы остались.
- Знаю. Есть возможность поквитаться с ними. Согласны? – капитан говорил тихо, почти шёпотом.
- Поймали?! Мы можем их расстрелять? – спросив, я вскочил со стула.
- Нет. Не поймали. Пока не поймали. Есть информация, что они со своим отрядом перешли из Польши на нашу территорию. Сейчас в Копчиках. Нужно их опознать.
- Там от деревни ничего не осталось, немцы и полицаи сожгли всё дотла.
- Но они там. Вы партизанили в тех местах, всё знаете. Предлагаю участвовать в операции по уничтожению банды.
- Я согласен! А ты как? – спросил я Вацлава.
- Конечно! – ответил тот, не раздумывая.
- Хорошо. Завтра полУчите обмундирование и оружие. В соседнем кабинете есть две койки. Выходить из здания запрещено.
Утром к нам без стука вошёл сержант. Он положил на стол два автомата, два вещмешка, две пары новеньких сапог.
- Одевайтесь. Через полчаса зайду, - приказал он.
Содержимое вещмешков обрадовало: тушёнка, кусок сала, буханка хлеба. Одевшись, мы накинулись на еду. Идя в военкомат, никто из нас съестного с собой не взял.
Сержант провёл нас в большой двор разрушенного дома, я увидел три тентованные полуторки, возле одной из них стоял капитан, вот только погоны на его плечах были сержантские.
- Я еду в первой машине, - капитан показал на меня пальцем, - ты - во второй, а ты - в третьей.
Усаживаясь рядом с водителем, я спросил:
- Что везём?
- А тебе какое дело? – ответил тот грубо, разговаривать у меня отпало всякое желание.
Дорога была дальней, деревня Копчики находилась в трёхстах километрах от Киева. Несколько раз колонна останавливалась, водители заправляли машины из канистр. Наконец выехали на поле, я помнил, что когда-то оно было засеяно рожью, но сейчас здесь был только бурьян.
- Автомат держи наготове! – посоветовал мне шофёр.
Впереди был лес, кусты и деревья подходили вплотную к дороге. Будучи в партизанах, я принимал участие в засаде на немецких карателей. Именно здесь мы их тогда атаковали, так что предупреждать меня не надо было. Как только грузовик поравнялся с первым деревом, по нам из леса открыли огонь.
- Прыгай, - крикнул мне шофёр и замертво упал на руль.
Я выскочил из кабины, выпустил в сторону кустов две длинные очереди. Тенты на машинах упали, на землю выпрыгивали красноармейцы, многие были вооружены пулемётами Дегтярёва, начался бой.
Пулемётно-автоматным огнём нам удалось оттеснить бандитов к логу, они отчаянно огрызались. Во многих местах, как с нашей стороны, так и со стороны противника, в ход пошли гранаты. Возле упавшей сосны я услышал крики, это был голос Вацлава. Две короткие перебежки и я на месте. Возле дерева стоял старший Войтюк, оскалившись, он размахивал ножом. Вацлав протянул в мою сторону руку.
- У меня патроны закончились. Дай свой автомат!
- Нет. Его судить будут! – крикнул я.
- А он кого судил?! Дай!
- Нет!
- Тогда сделаем так.
Сняв с ремня гранату, Вацлав пошёл в сторону бандита.
- Не дури!
Раздался взрыв. Осколок гранаты попал мне в локоть левой руки, она повисла плетью вдоль тела. Вацлав и старший Войтюк лежали на земле.
Бой закончился. Удалось пленить двенадцать бандеровцев.
- Не стреляйте, я немецкий солдат, ничего плохого не сделал! – кричал, ползая по земле, мужчина в немецкой форме.
Чтобы его не узнали, младший Войтюк испачкал лицо конским навозом, но это не помогло.
- Это младший, - сказал я капитану.
В техникум я вернулся только в октябре. Директор протянул мне документы об его окончании, но я предпочёл учиться, как положено.