На Кинопоиске вышли четыре серии одного из самых ожидаемых сериалов осени — «Преступления и наказания», снятого по мотивам одноименного романа Федора Достоевского. Режиссер Владимир Мирзоев условно перенес повествование в наши дни. Осовременивание классики — задача заведомо провальная. Но с новым «ПиН» получилось хорошо.
«Преступление и наказание» Мирзоева обитает в мире «Мастера и Маргариты», «Майора Грома» и сериала «Фандорин: Азазель». В российском кинематографе формируется отчетливый образ имперских столиц и лубочных провинций – и образ этот не обязательно должен соотноситься с Российской империей, он может относиться и к советскому, и к российскому периодам. Этот образ характеризуют прежде всего точные детали существующих городов, чуть приукрашенные – цветокоррекцией или самой историей. Его отличает масштаб, съемка сверху, длинные кадры, что позволяют увидеть размах картины. В этом образе герои существуют в неясном времени без маркеров, современность накладывается на прошлое, а надо всем отчетливо реет «орел имперский». Это приятные образы, и их главные выразители – мистические силы, Мефистофели, Рок, Фатум, принявший человеческое обличье. Мистическое, неизведанное — та сфера, где легко и удобно строить новое, особенно, если ты располагаешь декорациями и духом рухнувшей империи.
«Преступление и наказание», выбирая наследовать именно этому метафорическому ряду, одновременно выбирает и привычный киноязык, и встраивается в ряд картин, с которыми его можно сравнивать. В пользу «Преступления и наказания».
Петербургский текст – сложная и ответственная конструкция. «Преступление и наказание» наследует ему тревожно, зыбко, туманно и в духе «brat’ya Karamazovy autumn», хотя на экране – холодное питерское лето. Уже, пожалуй, в этом сериал отступает от первоисточника с первых минут. В оригинале у Достоевского стоит невозможная жара.
Визуальный язык ленты точен и превосходно выверен. Некоторые детали – горящие верфи у Тучкова моста позади Родиона, танцующая в саду Юлия Снигирь, – до того восхитительны, что хочется их пересматривать. Важно, что они не существуют сами по себе, оторвано от картины, только бы украсить, но и формируют ее особенный стиль – стиль легкого безумия, неправильности, угловатости. На это настроение важно намекать именно визуальными средствами, чтобы не было необходимости проговаривать такие вещи в лоб, напрямую.
Иногда кажется, что метафор и образов, пожалуй, слишком много, но их переизбыток парадоксальным образом облегчает сериал, снимает с него многотонную нагрузку Достоевского. Клиповость хорошо отвечает требованиям современного зрителя.
У фильма – отличный актерский каст. Во многом именно вдумчивая работа актеров и спасает «Преступление и наказание» от того, чтобы стать проходным и ненужным переосмыслением. Любовь Аксенова с каждой серией только лучше (разве можно быть еще лучше, если ты Аксенова?). Тихон Жизневский, мы скучали по твоим кудрям. Вокруг Жизневского режиссер строит систему аллюзий на другие его актерские работы, получается любопытно. Томный, уставший, лихорадочный Янковский немного сумбурен в кадре, но, как и все мужчины его семьи, неизменно очарователен – камера любит Ивана. Все актеры моментами играют очень театрально, ломано, но от этого общий дух сумасшествия — а именно на ощущении безумия и построен весь нарратив ленты, – выглядит лишь более концентрированным.
От «Преступления и наказания» в сериале остаются только штрихи, намеки и общая атмосфера — и слава Богу. Родион Раскольников задумывает убить старуху, но в образе исполнителя главной роли Ивана Янковского привычного нам Раскольникова довольно мало. Именно поэтому сериал интересно смотреть. Он не вторичен, смел, тревожен – и сохраняет не букву, но дух Достоевского. Пока, правда, гораздо интереснее наблюдать за поместьем Свидригайловых в Томске, но оно и закономерно, сам по себе материал «Преступления и наказания» довольно бессобытиен.
На самом деле, «Преступление и наказание» в нынешнем виде, конечно, не осовременивание классики. Хотя бы потому, что в сериале нет ничего современного. Да, Раскольников ходит с рюкзаком доставки, а Дуня носит модные очки, но в остальном фильм сохраняет солидную дистанцию с проблематикой настоящего. Именно поэтому он кажется похожим на «Мастера и Маргариту» или «Майора Грома», фантастические, по сути, произведения. В нем хранится не слепок нашей действительности, но ее мираж, отражение в луже после дождя, с радугой или солнечным гало, что-то мерцающее, осциллирующее — в духе метамодернизма.