- Гоблин-Пучков про дедовщину в армии: «Вот, как взрослых нет, среди детей сразу лютая дедовщина», «когда у тебя мышцы как у дяденьки, а мозги как у двенадцатилетнего», «тебя бьют для того, чтобы унизить», «сама психологическая атмосфера, когда все с этим согласны», «ну это такие подростково-уголовные понятия».
- Максим Токарев: «Организация советского флота до боли напоминала места не столь отдалённые, в силу разных причин. Никто в этом особо не виноват, просто вот только таким образом можно было справиться с той социальной реальностью, в виде призывного контингента, который попадал на флот».
Все те, кто в сознательном возрасте застал советские времена, начиная с семидесятых годов двадцатого века (пожалуй, даже примерно с середины щестидесятых), наверняка слышали про то, что в вооружённых силах, существует такое явление как «дедовщина» («годковщина» на флоте). В течении последних тридцати лет существования Союза, это явление начало приобретать массовый характер.
Для начала, на мой взгляд, стоит определиться с самим термином «дедовщина». Думаю, не ошибусь, если скажу, что, произнося слово «дедовщина» большинство подразумевает - систему неофициальной внутренней иерархии, в замкнутых коллективах, основанную на физическом насилии и унижении более сильными более слабых. Явно, такая система неофициальной внутренней иерархии, основанная на физическом насилии и унижении более сильными более слабых (далее в тексте «дедовщина»), «изобретена» не в Союзе. Дедовщина возникает в замкнутых коллективах всегда, когда формальные правила взаимодействия людей в этих коллективах, либо «не работают», либо их просто нет. И происходит это в любом коллективе, в любой стране. Так или иначе, как биологический вид, во многом, мы всё ещё остаёмся приматами. И в условиях «цивилизованного» существования мы существуем не более семи тысяч лет (по современным данным). Уже упомянутый Гоблин-Пучков часто в качестве примера «дедовщины», часто приводит книгу «Повелитель мух».
Подавляющее большинство из тех, кто проходил срочную службу в период начавшийся примерно с середины шестидесятых, так или иначе, сталкивались с этим явлением. Но увы, серьёзных исследований на эту тему, в Союзе не проводилось (по крайней мере автору этой статьи, ни о каких серьёзных исследованиях на эту тему слышать не приходилось). Да, как и многие другие проблемы, эту проблему в «высоких кабинетах» предпочитали просто не замечать. Разумеется, термин был неофициальным. В тех, не таких уж частых случаях, когда этот «всем известный секрет» вылезал наружу, в документальном обороте «дедовщина» имела официальное название «неуставные взаимоотношения». Формально, «неуставные взаимоотношения» считались воинским преступлением, и в тех случаях, когда факт неуставных взаимоотношений доходил до военной прокуратуры, виновные срочники отправлялись в дисциплинарные батальоны (дисбат), служба в которых не входила в общий срок службы. А для командиров воинских частей, в каких выявлялись «неуставные взаимоотношения», такая запись в личном деле могла стоить понижения в должности, понижения в звании, да и вообще закрыть путь на высокие должности. Разумеется, и речи быть не могло ни о каком признании того, что внутренние порядки в значительной части воинских коллективов определяются не уставом, а подростково-уголовными понятиями. И уж точно, дедовщина никак не совпадала с «моральным кодексом строителя коммунизма».
Если пытаться разобраться в причинах того, почему при декларируемом в Союзе - «человек человеку - друг, товарищ и брат», оказавшись в государственном институте с которого для большинства парней начинается взрослая жизнь, молодой человек на практике сталкивался с порядками где «человек человеку - волк», то пожалуй, главных причин можно выделить три (разумеется по мнению автора, повторюсь ни о каких серьёзных исследованиях этого вопроса, автору неизвестно). И на мой взгляд, первая причина, которую стоит отметить – это реальное отсутствие понимания, задач какие могут возникнуть перед ВС СССР в случае реальных вооружённых конфликтов. Здесь для руководства ВС СССР увы, очень справедливо высказывание - «генералы готовятся к прошедшей войне».
Алексей Исаев: «1941 год стал родовой травмой для Красной армии». Примерно про это-же говорил автору этой статьи и полковник войск связи, работавший в штабе округа в восьмидесятые, и довольно много общавшийся с гениралитетом занимавшим высокие должности: «Была сделана ставка на ядерное оружие. В остальном-же «альфой и омегой» военной мысли, был бесценный опыт Великой Отечественной Войны». Но служил он в семидесятых-восьмидесятых. Когда и техника вышла на другой уровень, и конфликты уже не могли иметь тот-же характер какой имела ВОВ. С одной стороны, ядерное оружие в тот момент перестало быть средством ведения конфликтов и превратилось в фактор сдерживания. С другой стороны, уже к шестидесятым стало понятно, что идти в Союз танковыми корпусами с целью завоевания жизненного пространства, в обозримом будущем явно никто не будет. При этом, конфликты за ресурсы и стратегическое влияние, в какие мог тогда вступить Союз будут явно проходить иначе, чем во времена ВОВ. Из этого следует то, что реальные действия выполняемые ВС СССР в ходе возможных конфликтов, не были чётко определены даже на уровне стратегического планирования. Отсюда и непонимание того к чему реально необходимо готовить моб.ресурс, для формирования которого, и необходима армия комплектуемая на основе всеобщей воинской обязанности.
Вторую, главную причину, которую нужно выделить на мой взгляд, проиллюстрирую ещё одной цитатой из Алексея Исаева: «Война Германии против СССР, была войной богатого против бедного, которую вёл богатый Вермахт против бедной Красной армии». С поправкой на то, что после 1945-го года, война была «холодной», и СССР противостоял уже не гитлеровской объединённой Европе, а всем самым богатым странам на глобусе. И увы, даже после ленинского ГОЭЛРО, и сталинской Индустриализации, СССР и США, по уровню производственных мощностей (да и по уровню экономик в целом), были «бойцами разных весовых категорий» (и разумеется, в роли «бойца более лёгкой весовой категории», выступал СССР, а не USA, увы). Кто-то из читателей спросит – «при чём тут то, что натовцы богаче, к дедовщине в СА?» Объясню – на решение любых проблем Союз был вынужден тратить куда меньшие ресурсы, чем оппоненты. И на то, что на уровне концепции было не особо понятно, к чему именно готовить личный состав, накладывалось ещё и то, что на боевую подготовку в СА не могли тратить достаточных средств. Ведь реальная боевая подготовка связана с очень внушительными материальными затратами. Стрельбы, выезды на полигоны, вождение техники, не говоря уже о развёрнутых учениях – это очень внушительные материальные затраты (боеприпасы, топливо, моторесурс техники и ресурс оружия). И если на разработку и производство самих систем вооружения, средств выделялось достаточно, то на полноценное обучение личного состава и обустройство пунктов постоянной дислокации, их уже не хватало. В результате, для подавляющего большинства прошедших «срочку» (по крайней мере среди тех с кем автору пришлось общаться), начиная с семидесятых (а к восьмидесятым, тем более) армия запомнилась не отработкой нормативов, не изучением техники, не изучением тактики, не полигонами и стрельбищами, а пришиванием бирочек, отбиванием уголков, стройкой объектов хоз.способом, покраской травы и выкладыванием снега кубиками. Ведь даже при нехватке строительных мощностей, казармы, склады, военные городки и т.п. строить было необходимо, а также необходимо было чем-то занять личный состав. Пример того, что бойцы бригады спецназа дислоцировавшейся в Марьиной Горке строили казармы, в восьмидесятые годы уже, увы, не был уникальным, причём делалось это в ущерб для ведения боевой подготовки. Такой порядок прохождения службы стал правилом, а не исключением.
Третья, из главных причин (по мнению автора), пожалуй, во многом происходила из первых двух – в Союзе, отсутствовал профессиональный сержантский корпус. Младшими командирами, каким непосредственно и подчиняется рядовой состав, были всё те-же самые призывники, какие в подавляющем своём большинстве, мало чем отличались от своих подчинённых. Но именно они, и были обязаны воспитывать в своих подчинённых и воинскую дисциплину, и базовые навыки необходимые для военнослужащего (а ведь среди подчинённых этих сержантов-срочников были и те, кто успел прослужить дольше). Разумеется, у подавляющего большинства призывников с сержантскими погонами, не было ни навыков, ни желания, ни реальных рычагов воздействия на подчинённых для поддержания внутренних порядков по уставу. В основной массе, призывник не понимал связи между подготовкой к защите Родины и «отбиванием уголков», «покраской травы», выкладыванием снега кубиками и т.п. Тот факт, что большинство из них не готовят для такой сложной задачи как ведение боевых действий, был очевиден для большинства призывников. В результате для многих, если не для большинства, служба в армии была малопонятной подневольной повинностью, связанной с ограничением свободы, с которой хочется как можно быстрее покончить. Тем более большинство призывников не видело смысла в том, чтобы провести два года жизни (на флоте три), следуя уставу, ведь эффективные рычаги воздействия на призывной личный состав было найти не так просто. Начиная примерно с середины шестидесятых на то, что изложено выше, накладывалось ещё и то, что в этот период произошла урбанизация, и в составе призывников значительную часть начала составлять городская молодёжь, для которой физический труд перестал быть чем-то обыденным. Для многих призывников, даже привыкание к армейскому быту становилось проблемой.
С другой стороны, среди командного состава уровня взвод-рота, к середине шестидесятых, практически не осталось людей, имеющих боевой опыт.
В результате, уже к середине – концу шестидесятых, всё более часто стала складываться картина, когда пришедший не по своей воле в ВС молодой человек, не подготовленный ни физически, ни психологически, попадает в среду, где необходимо жить в условиях непривычного быта, испытывать непривычные физические нагрузки (всё больше призывников приходящих в ВС, начиная с середины шестидесятых сталкивались с тем, что физические нагрузки с какими приходилось сталкиваться в ВС, для них являются близкими к предельным), при этом он не понимает для чего-же он там на самом деле находится (ведь к ведению боевых действий его явно не готовят) и до окончания срока службы, покинуть эту среду возможности у него нет. С другой стороны, офицеры каким интересна служба, работа с личным составом, отработка боевых задач, изучение передового военного опыта и военная аналитика, увы, не составляли большинства которое формирует общую картину в ВС. В условиях, когда служба в ВС становится фактически тяжёлой подневольной повинностью не связанной с подготовкой к возможным БД как это происходило для очень многих, проходящих службу в советских ВС и возникает та самая система неофициальной внутренней иерархии основанная на физическом насилии и унижении, которая характерна и для плохо организованных мест лишения свободы.
Разумеется, в перестроечные времена тему «дедовщины» в советской армии начали активно эксплуатировать в разных изданиях и произведениях. Как и другие проблемы, существовавшие в Союзе, перестроечные деятели, стремились и эту реально существующую в обществе проблему, связать исключительно с советским строем. Но, те кто продвигал такую точку зрения, почему-то предпочитают «забывать» про то, что и воинские преступления, и порядки аналогичные дедовщине, существуют и в ВС вполне капиталистических стран. В тех-же США на изучение взаимоотношений в военных коллективах и разработку систем поощрений и наказаний потрачен не один год и немалые средства. Была-ли возможность в СА избавиться от дедовщины? Разумеется была. Но для этого было необходимо время, средства, и стремление со стороны высшего военного руководства искать пути решения современных проблем. В случае с дедовщиной, разрабатывать адекватную систему поощрений и наказаний, адекватную систему организации службы (тот-же профессиональный сержантский корпус) и современную систему подготовки.
В конце концов, одна из главных задач любой военной подготовки это привить человеку едва-ли не на уровне рефлексов, принцип выполнения приказов, ведь в боевой обстановке агитировать, дискутировать и уговаривать, некогда. И это, наверное единственное, что за всю историю войн и конфликтов осталось неизменным. Что дедовщина в СА, что обращение дрил-инструкторов с личным составом, во время базовой подготовке в американских ВС, в значительной мере подавляет личность, и вынуждает индивида подчиняться приказам и распоряжениям, какие зачастую приходится выполнять «через не хочу», и «через не могу». Но, увы, пожалуй, главная разница в подходах СА и армий оппонентов это то, что деятельность сержантов и дарил-инструкторов официально признана и регламентирована, а «дедовщина» для многих офицеров, являлась эдакой официально преследуемой, суррогатной заменой профессиональной деятельности младших командиров. Стоит-ли из-за этого «расшибать лоб, отбивая поклоны на икону нормальных стран», попутно обдавая грязью историю своей страны? Разумеется нет. А вот выявлять ошибки, изучать и осваивать любой передовой опыт, разумеется стоит.
Любая армия (да и вообще любые силовые структуры), включая ВС социалистических стран, это инструмент насилия, и это насилие должно быть осмысленным, контролируемым и управляемым.