Душа и тело, - разделяй и властвуй! Итоги от Декарта

(выдержки из "Как сочиняется музыка")

Можно подвести некоторые итоги: ещё раз посмотреть в самое начало психологической науки, оценить с чего всё началось в те далёкие времена, когда в промежутках между штурмами Ла-Рошели Рене Декарт предавался умственным упражнениям. Неплохо спросить самого себя, с какой такой стати триста лет назад было отринуто то, что хорошо было известно за тысячу лет до того. Отринуто в обмен на «концепцию рефлекса», которую и саму-то Павлов обзовёт потом «первобытной». Вполне справедливо, - «первобытной» она была изначально. Однако, всё последующее развитие науки психологии проходит под сильнейшим давлением непререкаемого авторитета Декарта, - так, будто он вообще первый и занялся этой темой. Критически оценивая плоды его занятий, пора уже навести элементарный порядок в некоторых важных положениях, действительно имеющих отношение и к нашей сегодняшней жизни. И снять большую часть всех дутых «проблем». Особенно применительно к «процессу творчества».

Занятие не праздное, с положений Декарта дисциплинированно начинаются фундаментальные труды в области психологии, призванные Декарта как-то «развить и углу́бить», но на деле повторяющие все странности его персональной мысли и крайне сомнительного духовного посыла.

Вот, пишут уже в нашу эпоху, с достаточным пиететом и как-бы отдавая тем самым положенные почести:

- «… Декарт резко противопоставляет в заострённом дуализме душу и тело. Он признаёт существование двух разных субстанций:

материя – субстанция протяжённая (и не мыслящая) и душа – субстанция мыслящая (и не протяжённая).

Они … противостоят друг другу как независимые субстанции. Этот разрыв души и тела, психического и физического, становится в дальнейшем камнем преткновения и сложнейшей проблемой философской мысли» (Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. – СПб.: Питер, 2010, стр. 55. Выделено мною. – Е. Ч.).

Да, вот с этого набора противоречий и парадоксов и двинула в путь-дорогу советская психология по версии Рубинштейна. Куда доведёт её дорога отрицания души с путями нейрофизиологического исследования психики? Будто уткнувшись лбом в эти странные формулировки, все дальнейшие построения будут выстраиваться с учётом последствий «дорожно-транспортного происшествия» – лобового столкновения с камнем преткновения.

«Сложнейшая проблема философской мысли»? Как же нежно надо любить «проблемы», - незавершённый акт «симбалло» (συμβάλλω), - чтобы, потирая ушибленную голову, так и застыть теперь перед «камнем» в состоянии выраженной «контузии ума». Именно так любая научная «проблема» обретает признаки патологической «застойной нерешённости». Это надо лечить, случай не безнадёжный.

В самом деле, к чему нам этот «дуализм», это «резкое противопоставление», когда душа и тело «начинают» существовать независимо? Декарт ещё ребёнком был, когда Санкториус из Падуи уже определённо утверждал, что они влияют друг на друга. Но, раз влияют, то видно, что «резким противопоставлением» Санкториус не страдал и «заострённый дуализм» недолюбливал. Его занимал настоящий вопрос – как влияют? Как осуществляется контакт? Уж слишком разнородны эти «субстанции», но как-то объединяются в человеке в одно целое. Но(!), никаких «разрывов», никакой «пропасти», - всё это искусственные сооружения то ли нездорового разума, то ли злокозненной личности.

Начать неплохо бы с «субстанций» - «мыслящей» и «не мыслящей», с этого главного пункта «резкого противопоставления». Зачем оно нам, «надрывное противопоставление» со скверным русским языком? То есть, откуда у Декарта здесь взялись «мысль» и «мышление» в статусе «главного проявления психики»? Явление, как это явствует из смыслового содержания русского языка, совсем не главное, достаточно «частный случай»: это всего лишь «послание», «месседж» от человека человеку. Да, это важнейшая часть человеческой жизни, в которой сполна проявляются любимые марксизмом общественные отношения. Однако, вне какого-либо «процесса посыла» работа ума, разума и рассудка, естественно, не отменяется. Более того, именно их работа и делает возможным сам «посыл»: сначала хорошо подумал, рассудил и сам уразумел, потом только появляется что «послать», - да и то, если это нужно, - что и решает всё тот же разум, а не нейроны головного мозга. Думаем мы явно больше, чем «посылаем». Думаем мы слишком часто, даже если и поверхностно, привычно называя это «мышлением»; «посылаем» же лишь иногда, да ещё и не всё, слишком многое оставляя «себе на уме».

Хорошо известно, что «мышление» здесь появилось именно и только в переводе на русский декартовского cogito ergo sum– я мыслю, следовательно, существую, - таков фундаментальный элемент западного рационализма, ставший знаменем науки Нового времени. Зловещее знамя, - манипуляторы и карьеристы от науки, убеждающие (и сами в том убеждённые) будто «думать» и «мыслить» это «одно и то же», скучивают свои ряды именно под этим знаменем. Слово «знамя», отмечу, однокорневое со словом «знание». Осеняя нас таким знаменем, нам прививают очень странные знания… А если я не мыслю, но думаю, вспоминаю, представляю, переживаю - то уже не существую? Да где там, напротив, именно в этих действиях «Я» наиболее чувствует себя существующим! А в акте «послания», то есть «мышления», - как там у нас с самочувствием? Тут «Я» уже больше «винтик общественной жизни»: хорошо подумал, прежде чем что-то сказать; ещё и тщательно подобрал слова; следил за интонацией; учёл «нужный момент» и прочие ограничители «свободы мысли». Сказал, в итоге, далеко не всё, что думал… Это мы вот так только и «существуем»?

А cogitoэто, вообще, мысль? Здесь перевод не врёт ли? Компьютерный бот-переводчик, между прочим, выдаёт, что «когито» - «думать». Перевод штука коварная, а фигура толмача коварна вдвойне. Он может выступать в роли жреца, единственно владеющим сакральным знанием, скрытым от соплеменников. Смотрим, что тут не так…

Cogito

Cogito – от латинского «мыслю», «думаю»; от инфинитива cogitare, что означает и «мыслить», и «думать». Латинский мне не родной, языковое чутьё здесь не включается, и я не могу утверждать, что латиняне не усвоили разницу между думать и мыслить, - не могу. Зато сразу и отчётливо чувствую, что русское слово «мышление» соотносятся с латинским «когитаре» в режиме «так считается». Кто автор? – узнать бы! Кто-то, оставшийся неизвестным, просто пустил когда-то саму моду «так считать». Француз Декарт, в свою очередь, хорошо ли понимал латинский? Тоже не знаю, однако, понятие, введённое в научный оборот Декартом, обозначало у него и для него всякое действие в сознании - представление, мысль, желание и т. п. - в наличии которого [сознания] человек отдаёт себе отчёт в виде «обнаружения сознанием себя самого в любом из своих опытов». О! – Декарт, как видно, сюда ещё и самосознание добавляет, интроспекцию, то, что сегодня именуют словом рефлексия – мышление о мышлении, раздумья о думах, наблюдение за наблюдением. Cogito me cogitare, - «мыслю есть мыслю себя мыслящим», - как напишет позже Хайдеггер.

Какое-то чудовищное слово получается, оно не лопнет ли от ничем не ограниченного объёма смысла и значения? Слово-то нет, а вот голова, усваивающая такое «когито», «когитаре» и «когитацио» - точно треснет… А ведь Декарт так и пишет в своих «Началах философии», переполняя содержание слова через край:

«Под именем «cogitatio» я понимаю всё то, что [для нас, сознающих … самих себя], в нас происходит, [насколько мы об этом … имеем сопутствующее знание]. Так что не только познание, воление, воображение, но также ощущение здесь то же самое, что мы именуем cogitare» (Выделено мною. – Е. Ч.).

В этих перечнях указаны восемь психический актов, каждый из которых никак не может быть синонимом других. Перечисление можно расширить, сказано же: «когитаре» - всё то, что в нашем сознании происходит. Перед нами – суперсиноним, с такой всеохватывающей смысловой широтой и глубиной, что соперничать с ним может только нынешний вульгарный «прикол». У нынешней молодёжи «прикольным» же может быть всё – от ужасного и омерзительного до возвышенного и прекрасного.

Очень интересно писал о «когито» Августин, умерший за 1166 лет(!) до «рождества Декартова». Этимологически, Августин возводил слово cogito к значению «свести вместе, собрать как что-то рассыпавшееся». И указывал на важнейшие обстоятельства:

- «Cogo и cogito находятся между собой в таком же соотношении, как ago[действовать] и agito [двигать, направлять, устремлять]»;

- «Ум овладел таким глаголом, как собственно ему принадлежащим, потому что не где-то, а именно в уме происходит процесс собирания, то есть сведéния вместе, а это и называется в собственном смысле «обдумыванием» (из Августин Аврелий. Исповедь. Кн. 10, XI. Выделено мною. – Е. Ч.). Да, здесь перед нами явление со-ображения и пре-ображения образов, что и называлось в русской традиционной культуре «думанием». «Мышлением» это становится только в акте общения с другими людьми, когда имеет место посыл результата вовне.

Так Августин описывает работу разума и ума, - разворачивающуюся в пространстве сознания, замечу. Ибо, где ещё как не в пространстве можно собрать что-то рассыпавшееся? А, где же тогда «работа мышления»? - отмечу главное: «когито» - не мышление. Разве что может им быть, уж коли «когито - наше всё». Уже «прикольно» получается: может ли Сергей Леонидович Рубинштейн этого не знать? Учитывая его энциклопедическую осведомлённость в вопросах психологии, - вряд ли! Тогда в чём дело, почему на скачках психологической мысли он делает ставку именно на этого «скакуна»? Думаю, он и сам не прочь его оседлать. Именно так он и может «ускакать» прочь от духовного. Ход его мысли, - посыл всем просвещающимся, - вообще-то, нехитрый: всё «духовное», по сути, это «общественные отношения»; они в свою очередь вырастают из «отношений производственных»; а эти последние лежат на фундаменте «материальной базы». Кто не признаёт эту генеральную линию материализма, тот и сам «не существует», витая в облаках идеалистических предрассудков. Ибо со времён Декарта внятно сказано вам, умники, что теперь следует считать «существованием» и вообще «существующим», - мы-шле-ни-е. Хм, а ведь Декарт это просто сказал, можно сказать «брякнул», - не обосновав вообще никак…

Или же здесь перед нами пошлое толмач-безобразие? Указывает же сам Декарт, что содержанием его «когито» являются представление, мысль, желание, познание, воление, воображение, ощущение, самосознание и вообще всякое действие в сознании. Триста лет спустя, в 1872 году, К. Д. Кавелин, описывая деятельность души как собственного предмета науки психологии, даёт не менее занудный, но совершенно тот же перечень: мысли, убеждения, чувства, страсти, желания, намерения, цели, вообще все наши … внутренние состояния и движения (из А. А. Шевцов. Введение в общую культурно-историческую психологию. СПб.: Тропа Троянова, 2000, стр. 472). А я, в свою очередь, занудно сопоставляю два списка, чтобы ясно видеть: Декарт говорит не о «мышлении», а о полном «комплекте» деятельных актов души. То есть, он сам-то существует не потому, «что мыслит», или «когда мыслит», он существует потому, что он лицо одушевлённое. И существует только до тех пор, пока душа в нём теплится… Как теперь будет звучать его афоризм? Ego animatus sum ergo existimo – так это «мыслит» себе нейробот-переводчик. Латинский мне не самый родной, но, вроде бот не наврал, в целом справился: «Я есть одушевлённый, следовательно, существую». Иначе, мол, я просто «тело» и уже не «Я». Заказать себе, что ли, футболку с такой надписью?

Таков будет первый итог в деле расчистки авгиевых конюшен, где бьют копытами декартовы «мысли-его-скакуны». Смотрим далее…

Если «мышлению» всерьёз помахать на прощание ручкой, то декартово деление материи на «мыслящую» и «не мыслящую» следует представить более широким делением материи на «разумную» и «неразумную». Ведь все упомянутые Декартом действия, относимые им к «когито» и «когитаре», - работа разума, который в свою очередь есть инструмент души.

Но, есть у него и ещё одно зловредное противопоставление: материи протяжённой (неразумной) и материи не протяжённой (зато разумной). Вот так ведь и тянет его - противопоставить и разделить! Чтобы властвовать над людьми? – конечно, здесь связь прямая. Своим надуманным противопоставлением он закладывает саму основу будущей «молекулярной революции» в мозгах, когда этика и мораль станут для человека чем-то «необязательным». Сегодня мы видим насколько «успешность в жизни» приравнена к «ценности удовлетворения телесных позывов». Это ценно, бесспорно. Однако, сегодняшние «европейские ценности», о которых неустанно талдычит гинеколог Урсула фон дер Ляйен, именно к тому только и сводятся, - откровенно стяжать и урвать побольше, даже уже и на уровне государственной политики. Этому и способствует противопоставление духовного и телесного вплоть до «независимого» их существования: тело может теперь не стесняться своих «хотелок», а просто их удовлетворять – «имеет право». Процесс зашёл уже достаточно далеко: сама глава Еврокомиссии, по классификации Б. А. Диденко, может быть отнесена ко второму подтипу хищных гоминид – суггесторам, - представителям «цивилизации каннибалов» (Диденко Б. А. Этическая антропология (видизм). М.: ООО «ФЭРИ-В», 2003 – 560 с. Глава «Суггесторы (псевдолюди)»). Такие дела творятся нынче в «цветущем саду» европейского бытия. И, подчёркиваю, сегодняшнее бездуховное расчеловечивание, - полное, всерьёз и надолго, - заложено ещё в конце XVIIвека, не без участия Рене Декарта. Спасибо, месье, - очень «помог»!..

И правота Декарта здесь только в одном: и то, и другое – старательно им «разведённое» в человеке - материя, хоть и использует он в данном случае размытый термин «субстанция». Что это, «субстанция»? Замечу, Рубинштейн его цитирует, даже не думая хорошенько покопаться в «субстанциальном» смысловом винегрете. Термин «лишний»: этимология «субстанции» не позволяет «уйти в отрыв» от материального. Вникаем сами, уже без Декарта и Рубинштейна:

- « substantia «сущность, существо», от гл. substare «быть в наличии, существовать», далее из sub- «под, ниже» + stāre «стоять», далее из праиндоевр. *sta- «стоять» (цит. из Википедии, чего уж далеко ходить?).

Субстанция в языке, как видно, пространственна. Только именно в пространстве возможны положения «под» или «ниже»; равно как и «стоять». Откинем приставку «sub-» и безумное окончание «-tia», и получим русское слово «стан» - «стоянка», «местоположение в пространстве». И русский язык, и латинский одинаково используют древнейшую основу *stanъ. Ох, видно здесь: когда-то давно, ещё не разделённые на «мы» и «они», мы жили вместе и говорили на одном языке! Сам язык тому - «исторический свидетель». Оставим в покое металлургический «прокатный стан», равно как и «девичий стан» - это уже дальнейшее «другое». Отметим главное: встать станом возможно только в пространстве. В пространстве, однако, стоять станом может только нечто материальное: субстанция говорит о материальном. Другое дело, что слушать и слышать слово – давно отбитая привычка. Слушать и слышать «термины» тоже, впрочем, не шибко уважаемая манера.

Только не сказал Декарт, что эти две «субстанции» - «два разных вида материи». И тогда человек существо цельное, Декартова «пропасть» - фантом! Их больше, конечно, этих «видов материи», но здесь важно сосредоточиться только на двух, - протяжённой («неодушевлённой материи») и якобы «непротяжённой» («одушевлённой разумной материи»). И хорошенько осмыслить их отношения с пространством. Они вполне прозрачны:

- всё непротяжённое в пространстве никак нам не представлено (слушаем русский язык!), но, в таком случае, его нет. Так, в конечном счёте, с духовностью и разделались, оставив человеку только тело, научный «организм»;

- всё протяжённое вещественно (по латыни – реально), представлено телом или плотью, и только потому оно есть. Психика реальна, стало быть, протяжённа? Так диктует логика языка. Но, всё же, где здесь смысловая связка?

Наука в этом вопросе не поможет ничем. Она сама здесь в том же положении, что и любой отдельно взятый «неучёный» человек: смысловое сопряжение пространства-протяжённости-плотности существует у человека до всякого опыта (априорно). Опыт лишь подтверждает, что это так. Это знание «зашито» в человеческом сознании от момента его сотворения. И этим же смыслом «прошит» русский язык, - источник знания.

«Ну… как же так?» – могут возразить. – «Возьмём, к примеру, «красоту музыки». Она же есть? А раз так, то она, по вашему, протяжённа и вещественна?!». Да, вот и поупражняемся: существуя во внутреннем мире человека (только там), красота реальна (на латыни) и вещественна (на русском). Отметим себе несимпатичную особенность: «реальность красоты» звучит «благозвучно»; «вещественность красоты» - звучит «коряво». Отчего так? – от загаженности сознания современного русского человека поклонением Западу даже на таком уровне. Но, будем тверды и последовательны: мы же можем представить красоту для рассмотрения на сцене сознания - два действия, возможных только с тем, что есть, - с тем, что вещественно, или реально есть. Замечу, естественнонаучная психология этой «проблематики» даже не касается, она очень благовоспитанная вест-бэби, ей это «нельзя!»… Её можно лишь участливо спросить: «Болеете?».

Однако, приученные возражать и требовать доказательств всё же категорически заявят: «Вам это только так кажется!». Да, действительно это так. Только кажет здесь сам великий и могучий Русский Язык, - наш умный и добрый учитель. Все эти смыслы и значения уже заложены в русских словах. Смотрим…

«Пространство» это связанное в языке со «стороной». Сокращённо – со «страной». Отсюда и «сторонник», и «странник», и «странствие». И всё «пространное», как и «распространение», - слышно же! - тоже отсюда. Здесь же и «странность», как бы ни казалось это «странным» всем обученным русскому языку по немецкой схеме: что́ мы отчётливо имеем в виду, говоря «это странно»? Своё отношение ко всему «ино-странному» и «поту-стороннему». И надо бы это обнаружить в себе, пройти как дополнительный урок-факультатив по русскому языку – «мастер-класс», так сказать. В школе этого совсем не проходили… Чему, вообще, нас там «учили»? Правильно писать и при этом не осознавать важнейшие вещи, - вот чему нас обучили сполна. Так проще нами управлять, телами. Смотрим далее…

«Сторона» тянется, она вытянута из безразмерной евклидовой точки, она протянута «от» и «до» (отрезок). Сторона - протяжённа. Но, это же линия или отрезок линии? Ну, да, та самая линия, которую мы рассматриваем в треугольнике, называя её стороной треугольника. Этот тяж осуществила некая тяга, нефизическая сила, - только она в состоянии вытянуть нечто измеряемое из безразмерного ничто. «Нефизическая», для справки, это какая? – духовная. Именно она и порождает «протяжённость» как феномен. Понятно, с этим можно поспорить, особенно если нас волнует не суть происходящего, а восхищение Декартом и Рубинштейном. Дело вкуса, но, «сила тяги» может быть приложена только к чему-то, что есть и может это принять. То есть речь здесь может идти только о теле и плоти. Ну, и о плотности. Даже если эта плотность такого неожиданного свойства, что её не оценить наощупь, - это бывает, в нашем мире такое встречается так часто, что и «сенсацией» не назвать (об этом чуть ниже).

Такова «смысловая тяга» в цепочке пространство-протяжённость-плотность. С вытекающими отсюда «сторонами», «границами», «пределами», «ме́жами». С производными от них «ограниченным» и «безграничным»; «определённым» и «беспредельным»; «размежеванием» и «промежутком».

Наука здесь может отдохнуть, потому что эта «тягловая сила» принадлежит области нефизической духовности со свойствами стихии. Это – «ненаучно»! Спи спокойно, наука.

Но, всё же нужен некий ясный итог: как там дела обстоят в отношениях духовного и материального?

Материальность Души и сознания. Спор Игнатия Брянчанинова и Феофана Затворника

В вопросе о «тонкой» вещественной организации всего духовного очень полезно знать мнения двух православных святых. Они были не согласны друг с другом, утверждали прямо противоположные тезисы, - но как! Большой культурой веет от их распрей и всех последующих обсуждений в среде православных богословов. Они не «закрывали» открытый вопрос, они – думали. Разногласия двух мыслителей коренятся в различном рассмотрении контрарных мнений по этому вопросу, идущих ещё с эпохи античности, и болезненно заострённых потом в трудах Декарта. Это – полезный материал для современников, крайне смутно со-ображающих себе что-либо о природе души. От самого вопроса уже – «природа души?!» – современный человек, бывает, впадает в своеобразное и очень некомфортное состояние, когда его начинают «злые корчи кочевряжить». Тянет сказать «бесы», но я не уверен: о них, родимых, я ещё очень мало чего знаю.

Однако, так «грамотный» воспитан, так образован, - особенно, если он «блестяще образован». Его образованность ему же и мешает: цепочки образов в его сознании уже выстроены, - не им самим, а теми, кто образовывал его по программе образования. Цепочки… То есть нечто сцепленное друг с другом так же жёстко, как звенья цепи. Так выстраивается всякая концепция и всё концептуальное. Иначе это называют ещё и «ассоциацией». И с удовольствием приписывают к деятельности нейронов, - ну до чего же умны, клетки… Так и получается, что рассудок уже буквально выдрессирован, а Разум приручён и прикормлен. Стоящий над ними Ум, бывает, как-то смутно «не очень доволен», а на Душе и вовсе «кошки скребут», - бывает! «Впрочем, души же нет никакой!», - спохватывается человек, и призывает свой рассудок и разум «к порядку и дисциплине строгого научного мышления». Вспоминает, заодно, что «рассудок», «разум» и «ум» это тоже «ненаучно». «Интеллект» и «мышление» - вот с чем оперируют в «истинной науке», - больше дисциплины! С дисциплиной в науке о человеке и впрямь хорошо, а вот с «порядком» там как-то «не очень», совсем…

Так происходит всегда, такова суть любого процесса образования, но, надо бы об этом помнить, проявляя то самое самосознание, когда мы отдаём себе отчёт зачем(?), почему(?) и кем(?) в нашем сознании выстроено некое знание. Дело откровенно «муторное», давать себе такой отчёт! Однако, «процесс образования» не только «идёт», но заодно и к чему-то «приводит». Главное, чтобы это не оказалось «незнанием знающих», как это видно на примере материалов общей психологии.

Современный человек решительно не замечает таких «тонкостей», полагая, что это именно «он так считает». То есть, не замечает, как крепко он впаян в сообщество людей, считающих, что личные серьёзные раздумья о природе души и духовного «серьёзным людям не к лицу». Вот, пример отлично образованного человека, пишущего книги на сверхважные темы, - так многие из нас и пишут, а если и не пишут, то думают:

«Многие люди искренне считают, что творчество дано Свыше и каким-то образом смыкается с самим Создателем – Творцом Вселенных, Демиургом. В то же время нельзя отрицать, что и Он сам сотворён – фантазией человека. Живуче и мнение, что существует некий Вселенский Банк Данных, в котором хранится вся информация о Мире, и только некоторым «избранным», отмеченным «искрой божьей», удаётся кое-что «считать» оттуда. Чаще всего верят в это полубезумные поэты да ещё так называемые «контактёры», которые непосредственно – во сне или наяву – принимают информацию о строении Мира и будущем человечества, и не менее многих поэтов отмечены «искрой шизофрении».

Но если вдуматься, то уж очень как-то несолидно довольствоваться таким жалким жребием, трудно примириться с мыслью, что человеку, да и то далеко не каждому, удаётся пристроиться к некоему «Корыту Знаний» и ухватить объедки и лизнуть пролившееся из него «всевышнее» хлёбово. Равно неприемлема и существующая точка зрения, что творчество это якобы коварный дар «от лукавого», его некий искус. Хочется всё же верить в то, что человек своим – пусть и убогим – умишком, спотыкаясь и падая, но тем не менее самостоятельно ищет Истину, и невзирая на ошибки и заблуждения, находит кое-какие её крохи и продвигается дальше» (Диденко Б. А. Этическая антропология (видизм). М.: ООО «ФЭРИ-В», 2003, стр. 354. Подчёркнуто мною. – Е. Ч.).

Это хороший отрывок, здесь автор сжато отразил то самое важное, что волнует людей все века. И здесь же подверг стандартной критике по заданному образцу, - образование обязывает, понимашь… И добавил весомый набор оскорблений, - видать общение с полубезумными поэтами и контактёрами «достало» его уже знатно. Что же выбрать читателю, – перечень «вечных вопросов» как не пройденный им материал, или «убедительную и объективную критику» от научного сообщества? Сам Борис Андреевич Диденко – духовный ученик Поршнева («О начале человеческой истории»), его ученическая книга открывается посвящением «Памяти великого русского учёного Бориса Фёдоровича Поршнева (1905 – 1972)». Или он не «духовный» ученик? А какой тогда? «Интеллектуальный», быть может? – не звучит, духовный конечно. Так что же выбрать? – вопрос сугубо личный, персональный, индивидуальный (или какой там ещё), потому как вопросы не решены, не закрыты, не сняты (или как там ещё). Воистину – вечные вопросы.

Что выбираю я сам? Немного контркритики, и выбор будет ясен (мне).

Значит так: «Многие люди искренне считают, что творчество дано Свыше». Ну, во-первых, не «многие», а единичные, - те, кто и являются именно людьми творческими. Только они, на личном опыте, знакомы с этим «влиянием Свыше». Замечу, они не «верят в это», они скромно кое-что знают об этом. Они-то и говорят, зная, все прочие же лишь повторяют их слова. Хоть их, великих, и много накопилось за века существования культуры, но, в общем понятно, что они «штучные персонажи». «Нас мало, избранных, счастливцев праздных…», - говорил пушкинский Моцарт своему собеседнику, «креативному» и прижимистому Сальери (этих всегда много). Свою избранность реальный Моцарт хорошо осознавал, подчёркивая многократно, что в его творчестве «я тут ни при чём». То есть отчётливо понимал самого себя как «проводника» влияний Свыше. Как и сам Пушкин, всё творчество которого и стихи о вдохновении – подтверждение тому. По совместительству они оба ещё и «сталкеры», ибо почитателей своих вводят именно в этот «вышний Мир», куда нетворческие люди обычно доступа не имеют.

Так что же насчёт реальности этого влияния Свыше и самого Создателя? В науке с ним обошлись сурово: «… и Он сам сотворён – фантазией человека». И это, мол, «нельзя отрицать»? Ну, что тут сказать? Древнегреческое слово «фантазия» (φαντασία; phantasia) обозначает «образ, полученный в восприятии», а совсем не «придуманное что-то, чего нет». Становится как-то «неловко» за науку, так всегда бывает, когда читатель видит откровенную «лажу» в употреблении слов: Он – не плод «фантазии», как это слово «понимают сегодня»; Он – итог восприятия того, что есть. Греки, похоже, разбирались в этом получше современных образованных. Но, хуже другое: слово «сотворён» здесь лишнее, восприятие не творит, оно работает. «Функцию выполняет», как в науке и говорят. Рабочая функция и творение – две вещи несовместные. Впрочем, наука о творчестве мертва, отсюда и все «шалости». Но совсем плохо вот что: наука и учёные здесь явно ставят себя на место Создателя; они, отрицая Его (для вас, неучёные), теперь вместо Него. Они, правда, не знают, что творчество как таковое человеку недоступно, он может быть лишь причастен к творчеству Высших сил, - как проводник их влияния. Сам человек не творит, он лишь работает и трудится над воплощением услышанного и усмотренного. «Агент влияния»? В точном смысле - да. И, избавляясь от всего такого возмутительного и «ненужного», наука тщательно «смешала карты» - перетасовав творчество с простой работой и трудом – так и утвердился в обиходе и «творческий труд», и «творческая работа». Они не бывают «творческими», - это то самое безнадёжное, что и пытался осуществить пушкинский бедняга Сальери, полагая, что лишь «упорства» в этом деле будет достаточно. Нет, «не сложилось», хоть и трудился он действительно усердно. Отсюда и зависть, и ненависть – осознаваемые! – к Моцарту, «гуляке праздному», что выдаёт вдруг свой шедевр в режиме «просто так», «по ходу дел» и даже «мимоходом»:

«Мучительно завидую. - О небо! / Где ж правота, когда священный дар, / Когда бессмертный гений – не в награду / Любви горящей, самоотверженья, / Трудов, усердия, молений послан - / А озаряет голову безумца, / Гуляки праздного?.. О Моцарт, Моцарт!», - потрясённо восклицает он. «Травить, как крысу!», - таков предел «озарения» для Сальери. Ещё и с «рациональным обоснованием» задуманного злодейства: «Подымет ли он тем искусство? Нет… Что пользы в нём?». Да, для Сальери утилитарной пользы в том нет, одни убытки…

Иронию Б. А. Диденко с оттенком презрения по поводу «искры божьей», «считывания из вселенского банка данных» и «полубезумных поэтов» я в рассмотрение не включаю, - это уже авторское «глубоко личное отношение». Вряд ли он сам ни разу не «отхлебнул из корыта», скорее просто не заметил этого события в своём внутреннем мире (вдохновение и интуиция)…

Зато всеобщим в науке является чувство ущемлённой гордости и гордыни: «несолидно довольствоваться таким жалким жребием», «трудно примириться с мыслью», что роль творческого человека намного скромнее, чем это принято думать - он всегда соавтор. Что, впрочем, опять же, «не каждому дано». Казалось бы, - так устроен Мир, познаём и радуемся! Мы же увлечены познанием как высшей ценностью? Так нет же: «несолидно довольствоваться» и «трудно примириться». Я и говорю – они сами уже как боги! Да уж, «трудно быть богом», - братья Стругацкие не дадут соврать, - трудно…

Нехороший «искус» от лукавого я тоже опускаю, ибо лукавый творчески бесплоден и приплетать его к теме творчества явно не стоит.

Но, самый интересный пассаж – вот он: «Хочется всё же верить в то, что человек своим … умишком, спотыкаясь и падая, но тем не менее самостоятельно ищет Истину … и … находит кое-какие её крохи и продвигается дальше». Так, уповая на «объективную научную критику», вдруг совершенно неожиданно апеллируют к вере в творческие возможности человека, хоть речь и идёт лишь о «крохах Истины», добываемых его «умишком». Хоть только что звучал упрёк в адрес верований «полубезумных контактёров». Странный текст! Здесь про «науку» или про «веру»? Бог знает, учёных писателей вечно мотает «туда-сюда». Похоже, они просто не знают, но пишут, пытаясь «всё объяснить» в рамках полученного образования. Не очень понимая, что любое образование – только стартовая площадка перед дальней дорогой к истине, которая может оказаться … любой, вопреки всем ожиданиям «образованного». Я уж промолчу о деятельности современных «слиперов» и «хрониках Акаши», - так ещё называют «библиотеку вселенского банка данных», до границ которого простирается сознание человека. От этого «научно образованному» точно плохо станет. Хотя бы потому, что уже предполагается пространственная организация(?!) сознания и, стало быть, его какая-то особенная материальность(?!).

Конечно, здесь очень сильно вредят материалы «жёлтой» прессы, приватизировавшей эту тему и тем самым переведя её в разряд «постыдного чтива». Оно и вправду постыдное, - настолько, что умным читателям действительно «не к лицу» читать и обсуждать материалы «хайпующих» авторов. Однако, в журналистской среде есть и серьёзные люди, пишущие на эту тему со ссылками на серьёзные источники:

«… начиная с 80-х годов двадцатого века … в нашей стране действительно существовали десятки закрытых НИИ, занимавшихся данной проблематикой. Задачу для исследований им ставило руководство некой секретной военной части, входящей в структуру Генерального штаба Вооружённых Сил. < > Большой интерес вызывала возможность, соединившись с коллективным бессознательным, черпать оттуда практически любую информацию, в том числе военного или разведывательного характера» (Соколов Д. С. Мистика и философия спецслужб. Спецоперации в непознанном. Изд. второе, исправл. и дополн. – Белые альвы, 2013, стр. 7. Выделено мною. – Е. Ч.).

В этой книге речь идёт о службе и деятельности офицеров в/ч 10003. Разумеется, в сильно усечённых рамках «допустимого», то есть несекретного. Однако и этого достаточно, чтобы отношение к образу «библиотеки вселенского банка данных» претерпело позитивное изменение; идея (образ) – совершенно не «пустая». В конце концов, зачем-то же шастали гитлеровцы по Тибету (это все знают). В конце концов, зачем-то же прочёсывал Н. К. Рерих Тибет и Алтай впридачу (это тоже все знают). Первые, как известно, искали Шамбалу, заодно проверив, не на Эльбрусе ли вход в неё, у нас под боком (это все знают). Рерих искал и Шамбалу, и Беловодье, тоже не из пустого любопытства, а имея в виду возможность приобщения к фантастически глубоким и расширенным знаниям о Мире. И почему-то английская разведка буквально сна лишилась, так хотелось ей Рериху помешать, воспрепятствовать и «не допустить». Это все знают; этому все не доверяют; и в восприятии «такого» все испытывают неуверенность в своём рассудке и разуме, переживают явное «смущение ума». Что ж, так мы образованы, просвещённые и умные…

Я бы ещё добавил в эту исследовательскую компанию ищущих и знающих скоморохов-офеней и мазыков. Те тоже искали, кое-что нашли и умели им пользоваться. А это уже явление Русского Мира, географически у нас под боком, - Владимирская и Рязанская земля и прилегающие области (Максимов С. Г. Волхвы, скоморохи и офени. – М.: Вече, 2011. – 320 с. Здесь же – все труды А. А. Шевцова, ранее публиковавшегося под псевдонимом А. Андреев). Эти, правда, были «самозасекречены», настолько, что царскому МВД так и не удалось найти на них управу. Хоть привлекли к тому силы серьёзные, даже Владимира Даля, составившего «Словарь офенского языка». «Кчон не мастырит, тот не бряет», - они ещё и авторы «блатной фени», существующей до сих пор. А у мазыков и вовсе был свой тайный язык, который не все офени-то понимали. Не так ли поступает и современное научное сообщество, по уши увязшее в латинизмах и эллинизмах, где «вдохновение» есть «inspiratio» и никак иначе? Где «образ» - «формат перцептивной репрезентации когнитивной информации» и ни что иное. Так облапошивают лохов (офенские «термины»), создавая видимость «умного повествования» и прививая псевдо-знания. Разница, однако, в том, что у офеней и мазыков был действительный свод знаний, который мы назвали бы сегодня «общей психологией», с древнейшими и совершенно здравыми трактовками психики и сознания. И выстроенными исключительно по смыслам и логике великого и могучего Русского Языка. На мой взгляд, наш язык - наша «шамбала» и есть, не только у нас под боком, а и вовсе у нас на устах… Я хорошо помню свою собственную растерянность и неуверенность в начальных попытках понять разницу между «умом», «разумом» и «рассудком»: нас так «хорошо» учили, что поначалу и довольно долго лишь «ум за разум заходил».

Так я и делаю свой выбор - кого мне больше слушать: русский народ, - однозначно! - в мировоззрении которого, как минимум уже тысячу лет, бытуют совершенно особенные знания, без противоречий зафиксированные в смысловой структуре русского языка. Как ни странно, эти языковые особенности «анализа и синтеза» свойственны и православному богословию, хоть церковь тоже «штучка та ещё»: уж больно аккуратно, сверхмалыми «когнитивными дозами», окормляет она паству свою. Надеюсь когда-нибудь написать об этом отдельный очерк. «Надеюсь», ибо не уверен в себе: чтобы не уподобиться слабоумным из «жёлтой прессы» тут нужно явно соответствовать некоему духовному уровню, иначе тема останется не раскрытой.

Итак, Игнатий Брянчанинов о материальности души.

В 1863 году святитель Игнатий (Брянчанинов) выпустил книгу «Слово о смерти», в которой он рассуждает о природе ангелов и душ, как о «тонких эфирных телах». Ангелов я оставлю в покое, а вот о душе, как о «тонкоматериальном образовании» нужно поговорить особо. Ведь если душа – тело, то она именно материальна, пространственно протяжённа, имеет вид (образ), выполненный из некоего вещества. Пусть хоть и зовётся (является) «тонкой» и «эфирной». Тем более, что это касается, похоже, любой духовной сущности, в том числе и нашего драгоценного «Я», и образов в нашем сознании.

Что касается последнего, – «Я», - то в научной психологии эта тема крайне неблагополучна. Мы же знаем: в самых объёмных учебниках по общей психологии нет отдельной главы «Психология Я». Будто и нет никакого «Я». Есть уродливая конструкция «Я-концепция», мелькающая в текстах без каких-либо объяснений, о необходимости и мотивах введения её в оборот. Ещё заметна и подмена: вместо «Я» нам предлагается психология личности, которая якобы и есть «Я». Поэтому и сама «Я-концепция» трактуется как всего лишь осознаваемая часть личности. О духовной сущности «Я» как духовного существа – ни слова, табуированная тема.

Со школьных лет нас воспитывают в духе «утверждения своей личности». Мы должны непременно «стать личностью»! Лучше, если «разносторонней личностью» и вообще «развитой личностью», - нас тогда будут звать «яркой личностью», а в идеале «выдающейся личностью». Как обычно, никто из учёных педагогов не в курсе (или делает вид, что не в курсе), что слово «личность» существовало в русском языке за много столетий до появления научной психологии. Слово одного извода с словами «лик», «личико» и «личина». Два последних имеют прямое отношение уже именно к психологии: мы все всегда «строим личико», пытаясь выглядеть лучше, чем есть на самом деле. Неосуждаемо: нельзя же выглядеть дураком, даже если и в самом деле дурак! Надо хотя бы попытаться создать о себе более благоприятное мнение у окружающих. Так человек охотно натягивает на себя «личину» (маску), и тем получает вполне определённую выгоду: до поры до времени, пока обман не вскрылся, он числится «на хорошем счету», что и требуется для «нормальной жизни». В традиции русской культуры личность – это «общественное духовное тело», выставленное на показ: смотрите, я – такой! У нас у всех большой набор этих масок-личин. Этим искусно пользуются все приспособленцы, мерзавцы и негодяи, - так умело, что даже трудно им что-либо «предъявить». Уж больно убедительную личину «борца за всё хорошее» натягивают они поверх звериного облика.

Естественнонаучная психология, естественно, ничего такого «плохого» о личности не сообщает. Маленький человечек, дабы не раздражать воспитателей, со всем соглашается и без особого труда «делает нужное лицо». Но про себя – глубоко внутри – знает: он никакая не «личность», он именно «Я». Так он себя ощущает, но это остаётся «для внутреннего употребления». Именно это «Я», духовное по своей природе, задвинуто в психологии на «задний план». Ещё бы, - «Я» и Душа однородны уже тем, что слеплены «из одного теста», а уж как тесно они взаимодействуют в жизни человека… Ну, об этом можно написать очень толстую книгу. Никто, конечно, не пишет, ибо «ненаучно» это…

Но мне сейчас интересен вопрос о материальной природе «Я» и Души, о «тонковещественной организации» этих духовных сущностей из состава нашего внутреннего мира. Ведь если даже ангелы по Брянчанинову «тонко-телесны», то что уж тогда говорить о сущностях более низкого порядка, - о «Я» и Душе…

Святитель Феофан Затворник был хорошо знаком с Брянчаниновым. В 1844 году, будучи бакалавром Санкт-Петербургской духовной академии, он сдавал на рецензию курс своих лекций аккурат архимандриту Сергиевой пустыни – Брянчанинову. Отношения «старшего» и «воспитанника» сохранялись у них и в дальнейшем, подпитывая взаимное уважение. Однако, уважение не препятствует разбирательству в вопросах принципиальных…

Ознакомившись со «Словом о смерти» Феофан Затворник написал Брянчанинову письмо с возражениями относительно использования физического термина «эфир». Того самого «эфира», в котором ещё со времён Ньютона представляли себе распространение фотонов света. Или световой волны, если по Гуку, но всё равно в том же предполагаемом «эфире». То есть, Феофан восстал против вульгарной материализации духовных сущностей, против самой возможности таковой. По сути, он предвидел, что в обыденном сознании такая «тонкая эфирная телесность» души, сознания и мышления превратится в упрощённый образ «простой телесности». Предвидел справедливо, отголоски чего можно слышать в современном и чрезвычайно популярном утверждении «мысль материальна», в котором «материальность» мнится именно такой же, что материальность воды в чайнике, равно как и материальность самого чайника. Несмотря на свою дикость (из-за отсутствия пояснений), утверждение всё же заслуживает внимания: в нём звучит представление о прямом воздействии мысли на ход внешних событий, - материальных! - в нём заложено отрицание марксистской догмы о «независимости материи от сознания». Провозглашённой, замечу, как «идеологическая мудра», накладывающая запрет на любое «обобщение данных опыта», кроме «разрешённого».

В ответном письме Брянчанинов писал о познании природы духовных сущностей нечто примечательное и важное для нас даже сегодня:

- «Справедливо сказал Антоний Великий, что это познание крайне нужно для подвижников… Да и для всех оно имеет существенную пользу: лучше ознакомиться с миром духов прежде смерти, нежели при наступлении смерти, как ознакомились многие к величайшему удивлению и ужасу своему, в противность понятиям, заимствованным у западных мечтателей…

Что ж касается до слова "эфир", то химия называет этим словом материю, совершенно отличную от газов, принадлежащих земле, несравненно тончайшую, но неопределённую, вовсе неизвестную человекам…

В собственном смысле невеществен Один, необъемлемый пространством Бог. Духи сотворённые бесплотны по отношению к нам… Мечта Декарта о независимости духов от пространства и времени – решительная нелепость. Всё ограниченное, по необходимости, зависит от пространства» [Игнатий (Брянчанинов), свт. Собрание писем. М.-СПб.: Изд. Центра изучения, охраны и реставрации наследия свящ. П. Флоренского, 1995. С. 67–68. Цит. по: Протоиерей Димитрий Предеин. Полемика свт. Феофана Затворника со свт. Игнатием Брянчаниновым по вопросу о природе ангелов. Интернет-публикация. Выделено мною. – Е. Ч.].

Хорошо сказано о «западных мечтателях», к коим Брянчанинов причисляет и Декарта с его нелепой и зловредной выдумкой о нематериальности и внепространственности духовных существ. Здесь возникает важный вопрос: откуда сам Брянчанинов черпает знание о материальной природе духовных сущностей, об их пространственной протяжённости? Людям свойственно ви́дение, есть такая функция человеческой психики, преданная анафеме в научной психологии, - нам оставили только физиологическое зрение. Душу и прочие духовные феномены видели многие задолго до Брянчанинова. Что же они видели? – тонкое, «дымчатое» полупрозрачное тело, имеющее очертания и вид, оставляющие в сознании наблюдателя впечатление и образ. А «всё ограниченное зависит от пространства», - так писал Брянчанинов, выказывая в этом вопросе полный порядок в своей голове.

Кроме того, возможен также прижизненный выход Души из тела, когда человек созерцает оставленное тело в ракурсе «сверху» или «со стороны». Тело остаётся одушевлённым, живым, но связано с Душой лишь тонкой «серебрянной нитью» (условное обозначение связи). Таких отчётов великое множество, это и есть знание. Как известно, научная психология достаточно брезгливо стоит «выше этого», и до объяснений «не опускается». Однако, одного такого наблюдателя я знал лично, и данные, почерпнутые в том контакте, куда как более важны, нежели словоблудие огульного отрицания «учёных психологов».

В глубокие советские времена, ещё студентом, мой однокашник увлечённо и очень успешно занимался аутотренингом по классической методике Шульца: в частности, «проваливался» в релаксацию всё глубже и глубже, достигая немыслимых для меня степеней расслабления. Пока однажды не «вылетел» за пределы своего тела, увидев его, лежащее на кушетке, из позиции «с потолка». Как «вошёл обратно» внятного отчёта не дал: «просто очнулся уже в обычном состоянии». Чрезвычайно взволнованный, почти испуганный, он с тем ко мне и обратился за разъяснениями, как к единственному человеку из его окружения, серьёзно рывшемуся в «проблеме сознания». «Может, ты заснул и тебе это просто приснилось?», - спросил я его. «Нет, нет… - он пощёлкал пальцами, - Я не пришёл бы с вопросом, я отличаю, где сон, а где явь, даже такая!». И он очень подробно описал, насколько чётко он ощущал себя как «Я» именно в том положении «сверху»: он думал, чувствовал, удивлялся, переживал… А тело, там, внизу, - «как снятый комбинезон, ещё тёплый после меня».

Я тоже чувствовал: это не сон, - здесь нечто, из Шульца не вытекающее. И не только из Шульца, а и вообще из всего материалистического понимания психики. То есть, мне хватило ума не кидаться в торопливые «объяснения», - всё же передо мной не «пациент», а мой хороший приятель. И я предложил обратиться к более знающему «старшему товарищу», - есть, мол, такой на примете, подходящий, с ним можно поговорить. И мы действительно обратились, уж больно хотелось понять и разобраться во всём.

Выслушав отчёт, «старший товарищ» нахмурился, пожевал губами, и посоветовал «быть поосторожнее с этим». «Может, и вовсе бросить это занятие. На время», - добавил он. Так бросить «вовсе» или «на время»? – двусмысленная рекомендация… «Старший товарищ», конечно, просто не знал, как и мы, - это единственное, что удалось понять и в чём разобраться. Но, благодарны мы были уже за то, что разговор остался «конфиденциальным», он нас уважил и тему обращения вполне оценил. Вне стен учебной аудитории, по «гамбургскому счёту» он оказался «наш».

Мой однокашник бросил «вовсе». Конечно, жестокая «контузия ума» вызывала мучительный «когнитивный шок». С кем говорить об этом? Как использовать это? И, вообще, зачем оно, «такое»? Сформированная в сознании могучая доминанта атеистического и антимистического образования не пропускала в «очаг возбуждения» импульсы «патологии процесса отражения». Жить с таким «вывихом» трудно, можно сказать, что и нельзя.

А кто же тот «мозголом», что устраивает сам вывих? – Декарт. Это же он, поддержанный классиками нашей науки, придал всему духовному статус «несуществующего». «Мечтатель», как дипломатично назвал его Брянчанинов.

Хорош «мечтатель»! Он душу «схлопнул» до безразмерности евклидовой точки, и теперь невозможно никому из образованных ткнуть пальцем и определённо указать: душа? «Я»? – вот они… Брянчанинов называет это нелепостью, потому что никакая психология, как наука о душе, отсюда не слепится, не выстроится. Он осмысленно подчёркивает, что «духи … бесплотны по отношению к нам». Что значит «по отношению»? То и значит, что провозглашаются градации материального, хорошо заметные при нормальном со-ображении, - «бесплотное»** и «плотное»; «плотное» и «пустотное». Ещё и взаимопроницаемое.

**Проклятая «реформа» приставки «без-»! Пишем о «безплотных» как о «бесах плотных»; пишем о «безтолковом» как о «бесе толковом»… Над Русским Миром глумятся не только на Западе да на взбесившемся хуторе, - ещё и внутри, у нас под носом…**

Декарт провёл свою идею с пунктуальностью автора учебника: «духовное – материя мыслящая, но непротяжённая». Нажим на непротяжённость сделан с меткостью снайпера! - стало быть, и не материя никакая. А что тогда? Ну, видимо, ничто… Его эпигоны в этой связи заговорят потом о «камне преткновения» и «сложнейшей проблеме философской мысли» (Рубинштейн). Так им было угодно, ибо разделяй и властвуй. А «проблемы» никакой нет. Есть задача – политическая и идеологическая: по самому важному вопросу бытия устойчиво держать «народные массы» в безопорном состоянии сознания.

Брянчанинов пишет о «материи тончайшей, вовсе неизвестной человекам». Но что, в свою очередь, означает «вовсе неизвестной»? То, что она и не может стать «известной», в том смысле, что пощупать её «внутри», на состав и структуру не удастся. Здесь перед нами – чёткий предел человеческого познания всего духовного вообще, и творчества в частности. Назвать это «верой»? – нет, это знание, в таком виде, однако, «доступное человекам».

Как бы то ни было, Феофан возражал против возможного «ультра-материализма», и провозглашал полную нематериальность всего духовного. Вероятно, расширяя понимание абсолютной духовности Бога (и, потому, его абсолютную непознаваемость) на духовные явления низших уровней. Материализм, «вышедший из своих пределов», он явно хотел бы загнать обратно «в пределы», и не выпускать его оттуда вообще (Феофан Затворник, свт. Душа и ангел – не тело, а дух. М.: Талан, 1997. Цит по: Протоиерей Димитрий Предеин. Полемика свт. Феофана Затворника со свт. Игнатием Брянчаниновым по вопросу о природе ангелов. Интернет-публикация). Думаю, в этом и состоял его основной посыл, его «полное желание» остепенить воинствующий материализм, вырвавшийся к тому времени на свободу, словно джинн из бутылки. Что приводило, правда, к неточности его формулировок. А уже в наше время по поводу знаменитой полемики двух святых пишут:

- «надо согласиться с профессором А. И. Осиповым, который считает, что, сам святитель Феофан … находился под сильным влиянием картезианства. Дуалистическое разделение бытия на протяжённую и мыслящую субстанции, воспринятое от Декарта философией Нового времени, является той мировоззренческой почвой, на которой строится учение святителя Феофана об абсолютной бестелесности ангелов и человеческих душ» (Протоиерей Димитрий Предеин. Полемика свт. Феофана Затворника со свт. Игнатием Брянчаниновым по вопросу о природе ангелов. Интернет-публикация. Выделено мною. – Е. Ч.).

То есть, «полное желание» Феофана Затворника не сбылось:

- «В фундаментальных догматических системах, < > в богословских энциклопедиях и в семинарских учебниках по Догматическому богословию, с конца XIX века и по сей день, прочно укоренилось учение святителя Игнатия (Брянчанинова) об относительной бестелесности или, иначе, тонкой вещественности ангельской природы» (там же. Выделено мною. - Е. Ч.). «Относительность» и «тонкость» как раз и позволили размежеваться с «грубой материей», кроме которой естественная наука решительно не желает что-либо видеть. Понятно, у них там одно только «глазное зрение». Ка́к и че́м они видят у себя «внутри», в своём сознании? - хм, так даже сам вопрос в психологии не стоит… Хорошая наука. Судьба её, «овцы заблудшей», богословов не смущает вообще:

- «Владимир Лосский, будучи профессором богословия в Париже, писал: «Ангелов нельзя определять термином "бесплотные духи", даже если их так называют Отцы и богослужебные тексты. Они не являются существами "чисто духовными". Существует некая ангельская телесность, которая может даже становиться видимой».< >

< > Святитель Игнатий ставил целью сообщить правильное аскетическое руководство в опыте реального общения с духовным миром. Он серьёзно опасался того, чтобы подвижника не застала врасплох встреча с теми духовными сущностями, которых западное богословие рисовало в слишком абстрактных тонах.

< > Святитель же Феофан был озабочен тем, чтобы учение о некой вещественности и пусть тонкой, но телесности ангелов и, в особенности, души человека, не сыграло на руку воинствующему материализму, который на тот период и так сделал колоссальные успехи в покорении общественного сознания. Таким образом, с точки зрения мотивации, у каждого из оппонентов была своя правда» (там же. Выделено мною. – Е. Ч.).

Что ж, в общих чертах полемика выглядит так: вопрос в целом решён (в пользу Брянчанинова), но при этом окончательно не закрыт (серьёзность оппозиции Феофана). И это означает для нас необходимость личного отношения и личного решения! Авторитеты это, конечно, хорошо, - читаем, имеем в виду… Но, без собственного проникновения в суть мы получим от предшественников лишь «набор правильных слов», будем лишь повторять их. И очень неуютно себя чувствовать, когда кто-либо простецки спросит в итоге: «Как сам-то думаешь?». Я сам выбираю воззрение Брянчанинова, мне это нужно, ибо именно так я вижу и сам образ в сознании, и саму сцену сознания – как тонковещественные образования, в которых разворачиваются не химеричные «информационные процессы», а старое доброе взаимодействие духовных начал. Там, в этих событиях, ещё и тема Света присутствует: образ же виден, стало быть, освещён. И состояние морока тому в подтверждение, - во тьме мы не можем что-либо видеть. И ещё, чрезвычайно важное: если мы видим освещённый внутренним светом образ, то надо бы помнить и понимать, что свет отражают только вещественные тела. Хотя вещественность эта настолько относительна в сравнении с материальностью бытовой обстановки, что и вынуждает говорить о феномене духовности. Сложно, да. И много вопросов, которые ниже частично будут представлены. Но только так мы уходим от гипноза генеральной диспозиции естественной науки под названием «пропасть Декарта». Только так…

Очень ясно все эти обстоятельства высветились в беседах К. Э. Циолковского с А. Л. Чижевским. Последний выступал с позиции вульгарного материалиста – психика продукт мозга. А вот Циолковский, позиционирующий себя как материалиста и только материалиста, уж очень непростой материалист, хоть непременно рассуждает всё о том же головном мозге:

- «есть вопросы, которые мы не можем задавать ни другому,
ни даже самому себе, но непременно задаём себе в минуты наибольшего
понимания мира. Эти вопросы: зачем все это? Если мы задали себе вопрос
такого рода, значит мы: не просто животные, а люди с мозгом, в котором
есть не просто сеченовские рефлексы и павловские слюни, а нечто другое,
иное, совсем не похожее ни на рефлексы, ни на слюни... Не прокладывает
ли материя, сосредоточенная в мозгу человека, некоторых особых путей,
независимо от сеченовских и павловских примитивных механизмов? Иначе
говоря, нет ли в мозговой материи элементов мысли и сознания,
выработанных на протяжении миллионов лет и свободных от рефлекторных аппаратов, даже самых сложных?.. Да-с, Александр Леонидович, как только вы зададите себе вопрос такого рода, значит, вы вырвались из традиционных тисков и взмыли в бесконечные выси» (Чижевский А. Л. Теория космических эр. Интернет-публикация. Выделено мною. – Е. Ч.).

Так Циолковский говорит о духовном, не используя сам термин «духовное». Времена были такие, в богоборческом государстве говорить иначе было откровенно опасно. Накат на «сеченовские рефлексы» да на «павловские слюни», - за это можно было очень серьёзно поплатиться. А что же Чижевский? - впадал в «когнитивный ступор». Но записи бесед составил и даже опубликовал, хоть и много-много лет спустя. Тоже не очень «простой материалист»…

****

Итак, задолго до умственных подвигов Декарта в русском традиционном мировоззрении говорилось о материи плотной и грубой (неразумной); и материи пустотной и тонкой (разумной). Указывалось, что душа – тело. И сознание, между прочим, – тоже тело. Только это очень-очень «разряжённые тела», разуплотнённые тела. А собственно физическое тело человека – ничто иное как «створоженное сознание», то есть, уплотнённое. Так это понимали в культуре Русского Мира. Кто помнит и слышит, что «творог» и «творчество» однокорневые слова, тот заподозрит, что физическое тело человека – творческий продукт духовной сущности. Мысль справедливая, и посещала она не только русских людей в культуре Русского Мира.

Бенедикт Спиноза пережил то же самое прозрение: во времена Декарта он так и утверждал, что тело, мол, - идея души. И уточнял, добавляя, что тело человека – объект воздействия души, объект деятельности души (Спиноза Б. Избранные произведения: в 2 т. М., 1957. Т. 1. С. 426). Своим объединением души и тела в одно целое в рамках единой и единственной субстанции – материальное! – Спиноза так сильно повлиял на умы, что в западной философии даже утвердился термин «спинозизм» (термин особо не прижился). И за Спинозу взялись всерьёз: его обвиняли и в «атеизме», и в «пантеизме» одновременно. Замечу в этой связи: все эти «-измы», ассоциированные здесь преимущественно с «негативным контентом», придумывают хитромудрые деятели, внедряющие в наше сознание вирусные программы с «токсичными» свойствами, отправляющие сознание «в аут». Как только мы приняли любой из обозначенных «-измов», так сразу же наш рассудок выстраивает цепочки образов по заданной канве. Ну, приняли же! Извольте теперь отталкиваться от полученных «объективных данных». Но мы-то думаем, при этом, что мы «думаем».

Однако, благотворное влияние идей Спинозы простирается вплоть до наших дней! Эйнштейн, к примеру, считал себя убеждённым сторонником «космической религии», то есть спинозизма, - подлинной религии просвещённых людей, недовольных не столько догматами монотеистических религий, сколько тем, что там вопросы задавать нельзя. Ну, да, столь любимые в нейрофизиологии нейронные связи, к примеру, устанавливают никак не сами нейроны. Всю «архитектонику нервных связей» сооружает душа, наша космическая гостья, под свои цели и задачи. «Застрелиться можно», - скажет нейрофизиолог. Можно, есть от чего, ибо в современной науке тоже некоторые вопросы «задавать нельзя».

Однако, едва проклюнувшемуся пониманию будет препятствовать ещё и вся сумма знаний современной антропологии: антропологи ещё долго будут «греметь костями», уверяя публику, что «вот этот череп ещё не мог мыслить», тогда как «вот этот уже точно мыслил». Череп! Здесь очень несложно «запустить ежа под череп». Причинные отношения у антропологов поданы строго «наоборот»: сначала в черепе развились лобные доли, потом только развитие мозга обеспечило развитие сознания и мышления. У черепа и лобных долей, видимо, возникла такая жгучая «потребность», - развиваться. Спорить с антропологами бесполезно и опасно: несогласного обзовут медицинскими диагнозами, говорящими о «недостаточности умственного развития». В более мягком варианте это прозвучит так: «Да вы, батенька, просто дремуче необразованный!». Такой «оригинальный поворот» в дискуссиях всегда указывает, кто действительно занят познанием, а кто – идеологической борьбой на уничтожение. Ибо, «разделяй и властвуй»! Эта пошлая мудрость всех негодяев и по сей день в ходу…

Мне очень нравится глава 6 у С. Л. Рубинштейна – «Сознание человека» (С. Л. Рубинштейн. Основы общей психологии. – СПб.: Питер, 2010, стр. 134-137). Он подробно пишет о «возникновении сознания», о «дальнейшем развитии сознания», о «совершенствовании сознания»… Всё это в «трудовой деятельности», естественно, и «по мере развития общественных отношений». Но он так и не даст в ней никакого внятного определения что именно там возникло (из чего?). Что именно развивалось (куда?). И что совершенствовалось (в чём стало совершеннее?). И уж тем более, он никак не сопоставляет своё описание с русским словом сознание. Использование семантического ярлыка (смысловой пустышки) вообще не предполагает такой «сомнительный ход» научной мысли. Я делаю это сопоставление за него, и вижу: речь идёт «ни о чём» и «про вообще». Постепенно, как «заменители сознания», в его повествовании неизбежно появляются «интеллект» и «мышление». То есть, он пишет о чём-то очень многом и разном, почему-то называя это «сознанием», используя его так же умно, как если бы наклеил этикетку «Напиток» на бутылку шампанского. Напиток, конечно, кто бы спорил… Но, так и на всё духовное была наклеена этикетка «Рефлекс». А где у «научного человека» духовное? – обойдётесь…

Зато, его изложение будет увязано с «костями» и «мозгом»: именно эти структуры обеспечат «всё более усложняющийся характер человеческой деятельности», «всё более углубляющийся характер его познания», «всё более сознательное отношение и к самому себе». Это последнее «сознательное» у него явно в том же ключе, в каком трудящихся всегда призывали «к повышению сознательности». Постоянное использование оборотов типа «всё более», «в дальнейшем», «постепенное формирование в процессе», указывает на то, что С. Л. Рубинштейн исповедует веру в развитие по схеме «мало-помалу». Вульгарно понимаемая эволюция так и разворачивается, мало-помалу, на материале «случайных мутаций», на что и требуются «миллионы лет» для утверждения внятного результата. Здесь же и товарищ Энгельс, который спустил обезьяну с дерева на землю, и она у него постепенно пошла на задних ногах (лапах?), стала прямоходящей. Потом он обязал её заняться трудом (ещё до возникновения сознания), и труд стал стимулом «развития сознания». А рука, «орган труда», стала постепенно превращаться и в «орган познания». Это ползучее «мало-помалу» - излюбленный «принцип» всякого развития; гипнотическое влияние идеи эволюции! Б. Ф. Поршнев эволюцию не отрицал, но принцип «мало-помалу» раздолбал в пыль: и человек возник у него «рывком», «вдруг» и «разом». Ему этого не простили… Потом маялись умственным дискомфортом, трудно переваривая данные «скачкообразного» и «взрывного» появления что неандертальца, что кроманьонца. Да, «неудобно» как-то получилось…

Можно ли было мне обойтись без столь «злобного» пассажа? Можно. Но, тогда подвиг Декарта останется толком не описанным. Именно таково наследие картезианства в современной науке: «орган сознательной деятельности» - головной мозг, которому видоизменяющиеся «кости» предоставляют все удобства для «дальнейшего развития». И в рамках эволюционного развития, конечно. Именно Декарт столь «удачно» противопоставил «две субстанции» - мыслящую и немыслящую – что возник соблазн механизмы немыслящей перекинуть на область мыслящей. Тем самым «пропасть Декарта» закопать, и целостность человека восстановить: рефлекс стал сутью и ядром психики. А сама психика «эпифеноменом рефлекторной деятельности мозга». Ведь психика, хоть и материя (мыслящая), а вот, поди ж ты, - непротяжённая. Эта последняя придумка Декарта очень важна!

Но, правильно ли вообще говорить о материи, в том числе мыслящей, как о «непротяжённой»? Она, уж коли это материя, бывает ли непротяжённой, вне пространства? У Декарта – да! Разумная материя, то есть одушевлённая и потому разумная, «схлопнута» Декартом до размерности точки из геометрии Евклида. Вообще-то, лишена размерности, евклидова точка - безразмерна. То есть, она как-бы существует, но «нигде», потому как «ничто». Неплохая характеристика души, всего душевного и духовного, - удобная для науки Нового времени, где с «потусторонними силами» воюют насмерть. «Нематериальное», то есть «духовное», оно вон какое, - его НЕТ. С неким умыслом это сделано, или нет – не важно. Важен вопрос: нам сегодня такое противопоставление «видов материи» нужно? Тем, кто обожает «дуализм» и «пропасти» - нужен. Тем, кто интуитивно представляет человека целостным, - нет. Лучше им и не спорить, - цели и задачи у них слишком разные. Лучше смотреть, что из того вытекает.

А вытекают отсюда совершенно неординарные отношения двух видов материи: взаимодействовать они могут, но «физика» их взаимодействия совершенно иная, нежели мы привыкли думать по знакомой нам «физике вещей». Они взаимопроницаемы друг для друга, в точности так же, как это имеет место быть при взаимодействии обычного плотного вещества и тёмной материи (энергии). Они фундаментально влияют друг на друга вне рамок привычной нам физики и химии, и при этом никак не препятствуют «сквозному перемещению» через себя. Мы движемся в толще тёмной материи, никак не ощущая её присутствие. Мы даже не видим её, - она не отражает свет; вообще не взаимодействует со светом. Мы не ощущаем «трения», «давления», «ионизирующего действия», как и ещё какого-либо сопротивления с её стороны. Наши плотные тела для этой разуплотнённой «субстанции» обладают тем же свойством - проницаемы. Эта аналогия полезна лишь в качестве иллюстрации, приучает разум к представлению «такое в этом мире бывает». Прямое отождествление духовного с тёмной материей (энергией), – это «на любителя», уж кому что любо, мило и дорого.

Но, что-то похожее мы видим и во взаимодействии нейтрино с привычным веществом: частица прошивает земной шар насквозь, не оставляя видимых следов в состоянии участников «столкновения». Физики «ловят» нейтрино по фантастически «косвенным» признакам его присутствия в приборе-детекторе: «крайне слабое взаимодействие с веществом», сокрушаются физики. Что-то подобное мы видим и в отношениях поля и вещества: мы беспрепятственно пронизываем поля радиоволн, которыми буквально окутано всё пространство нашей жизни. Подчеркну и здесь: прямое отождествление духовного с физическими полями и некоторыми частицами, - тоже на любителя «умственного баловства». Лучше признать другое: какое-либо «материаловедение» применительно к миру духовных явлений, - недоступная роскошь для нас. Пока – так.

Такова особенность соотношений плотности и пустотности. А. А. Шевцов совершенно справедливо отметил, что само соотношение достойно быть категорией философской, но, к сожалению, никто пока не уделил этому должного внимания. Никто, кроме, пожалуй, К. Э. Циолковского. Основатель теории ракетостроения, утилитарной «народнохозяйственной» космонавтики как таковой, был заодно и крупнейшим представителем Русского Космизма. Рассуждая об иерархии разумных существ, он многократно и разнообразно говорил о разумных существах различной степени ПЛОТНОСТИ. Одни из них относительно других – «вещественные», другие – «эфирные». Вплоть до состояния Лучистого Человечества. Они проникают друг через друга не только в пространстве, но также даже и во времени, сквозь времена Космических Эр. Совершенно неоценённые и непонятые труды его (около четырёхсот работ) были отправлены в архив без публикации. Проще было признать, что Циолковский, дескать, немножко «не в себе».

Памятник Циолковскому в г. Боровск. Именно там, ещё до жизни его в Калуге, им были заложены основы отечественной космонавтики. Да и мировой тоже. Воистину, лишь в России зипуны и валенки так запросто сочетаются с Теорией Космических Эр и теорией Лучистого Человечества! Более пронзительного памятника Циолковскому я даже помыслить себе не могу

В изданном для нас, разве что у Демокрита сказано про душу, что она – «вещь среди вещей». Странно звучащее для современного уха утверждение часто цитируют, но никто толком не комментирует. Я бы сказал «тщательно не комментирует». Что он хотел сказать? Не знаю. Может то, что душа – обычная вещь в ряду прочих обычных вещей? Вряд ли, уж слишком душа «необычная вещь». Иными словами я бы высказал это так: душа пронизывает собой видимые для нас вещи, оставаясь невидимой и неощутимой, не оставляя физических следов своего проницания. Так вот она и пребывает «среди вещей», они растворены в ней как в некой «среде». Вещи пронизывают её, не сталкиваясь с проявлением её физического присутствия. Своеобразный «раствор» плотного в пустотном… Как же тогда душа «закрепляется» в теле человека уж коли [душа + тело = комплект]? Как не «утекает» сквозь него куда-то прочь? Это вопрос отдельного рассмотрения, он слишком объёмен.

Но, - главное! – душа, хоть и «не от мира сего», но протяжённостью в пространстве ещё как обладает! Что и было ясно осознаваемо как в русском традиционном мировоззрении, так и в духовных учениях западной Европы. Отчётливо присутствует в мировоззрении всех цивилизаций Азии. И пользуется уважением в современных эзотерических кругах и «кружках».

Декарт этого не знал? – не мог не знать, это все «кому надо» знали. Просто он так увлёкся созданием собственного «метода познания», что многое из уже познанного до него, стало ему «не указ». Есть у него такая особенность, проистекающая не из познания, а из психологической характеристики его личности… Но, как же прочно его «резкие противопоставления» укрепились в науке Нового времени!

Вот, уже в наше время умные люди иногда пеняют всему научному сообществу, явно пытаясь «привести его в разум». В 1977 году выдающийся психолог В. П. Зинченко и не менее выдающийся философ М. К. Мамардашвили вдруг беспардонно выкатили вопрос о пространственности психики:

- «… основная трудность относится к возможной пространственности психических процессов и их продуктов. Ведь в случае искусства ясно, что стоит нам мысленно лишить, например, изобразительные его жанры пространства, как мы тем самым уничтожим его. Но почему же мы с легкостью необыкновенной проделываем подобную варварскую процедуру с психической реальностью?

Нам напомнят, что о пространственности психического в соответствии с декартовым противопоставлением души и тела говорить вовсе не принято» (Зинченко В. П., Мамардашвили М. К. Проблема объективного метода в психологии. «Вопросы философии», 1977, №7. Выделено мною. – Е. Ч.).

Пожалуйста, конец двадцатого века на дворе, а «кое о чём» говорить по-прежнему «вовсе не принято». Даже если указано послушным мальчикам от науки, что это «варварская процедура». Нет, всё пребывает в аккуратном соответствии с «декартовым противопоставлением тела и души». Призрак Декарта бродит в умах до сих пор! В итоге получаем то, что и имеем ещё со времён Декарта:

- «Психическое обладает предметно-смысловой реальностью, которая, существуя во времени … не существует в пространстве. Отсюда обычно и возникает банальная идея поместить эту странную реальность, то есть психическое, в пространстве мозга, как прежде помещали его в пространство сердца, печени и т.п. Ведь обыденному сознанию легче приписать нейрональным механизмам мозга свойства предметности, искать в них информационно-содержательные отношения и объявить предметом психологии мозг, чем признать реальность субъективного, психического и тем более признать за ним пространственно-временные характеристики. Нужно сказать, что подобный ход мысли можно обнаружить не только у физиологов, но и у психологов» (там же. Выделено мною. – Е. Ч.).

А что два мастера назвали здесь «обыденным сознанием»? – увы, коллективное сознание научного сообщества! Обыденное… Такова позорная «глубина» научной мысли в вопросах природы психического. Саму локализацию сознания в пространстве мозга, два бунтаря назвали «банальной идеей», - мол, много ли ума для того надо? Упрёк и физиологам, и психологам. Шума и пыли вокруг статьи поднялось много! Что делать, со времён Декарта пыли осело действительно много, - не меньше, чем на Луне за миллионы лет… Пошумели, повозмущались, а что потом? А потом всё затихло, «организм» науки - штука устойчивая к подзатыльникам.

****

Конечно, такой поворот темы может вызвать и яростное неприятие, ведь это противоречит всему массиву полученного атеистического образования. Жестокий «когнитивный шок» способен «растрепать все нервы». И чёрт с ними, с нервами. Они не имеют ни малейшего отношения ни к «образованию», ни к «образу», - явлениям настолько духовным, что дальше просто и некуда. «Да?! – может воскликнуть материалист. - Вы мне тут образáми не тыкайте, мы академиев духовных не кончали!». Согласен, духовных не кончали, зато материалистическую школу получили сполна. Она очень хороша для создания технических устройств, для расчёта движения небесных тел и скорости выхода пули из ствола. Мутную субстанцию «образ» в ней не любят. Но слово используют. И не понимают, о чём говорят…

Очерк 6. Образ: краеугольный камень сознания

Это будет занудное повествование: сплошное «ковыряние» в словах и их значениях и смыслах. Такова тема, без «придирок» здесь не обойтись, так как в науке эта тема тщательно «замылена» по причине совершенно нешуточной: она весьма опасна. Она грозит обрушить до основания все построения научного материализма применительно к психологии. Крайне невыгодные для научной психологии данные несёт в себе сама этимология слова «образ». То есть, как ни странно, точное описание сути вопроса можно найти именно в этимологических словарях. Даже в таком «несерьёзном» источнике, как «Школьный этимологический словарь русского языка» Н. М. Шанского. Отношение к нему, примерно то же, что и отношение взрослого человека к молоку и молочным продуктам, - пища детёнышей. Однако, оценим написанное, что предлагают «детёнышам»:

- «ОБРАЗ. Общеслав. Производное от образити, «изобразить, нарисовать», преф. образования от «разити», «резать». Ср. вырезать из дерева. См. разить, резать».

Связь «образа» с «разити» и «резать» - святая правда и очень глубокое знание. Имеющее самое непосредственное отношение именно уже к самой психологии. Даже если школьники и не поймут, что здесь к чему и про что, но в памяти, глядишь, останется. И когда-нибудь «выстрелит». Но, научная психология это просто игнорирует и «не стреляет». Поразительная «простота»! Наверное, «вырезать из дерева» действует гипнотически: сразу спрашивают, при чём тут психология? Будто спросить больше не о чём. Считается, видимо, что «сознание – не дерево» и что-либо «вырезать» в нём невозможно. Как из дерева – да. Однако, «вырезать из дерева» прописано только для сравнения, как частность, при чём тут именно дерево? При том, что раньше и писали-то «чертами» и «резами», - на том же дереве, - но, всё же, это в частности. Зато, дважды указано «разить» и «резать». Оба слова – однокорневые со словом «образ», слова одного извода, прошитые нитью единого смысла. Здесь содержится очень важный посыл нам. И это куда серьёзнее выдумок и недоговорок, что представлены в науке по вопросу «о природе образа».

Слово - особое! Ни греческая «икона» (εικόνα), ни латинское «имаго» (imago), ни английский «имидж» (image) не являются точным переводом русского слова «образ». Разве что по договорённости принято «так считать». Однако, именно из-за смысловой связи «образа» с «резать» и «разить», присутствующей только в русском языке, слово непереводимо на другие языки. Разные языки здесь говорят о разном!

Но, всё же, возможна ли стыковка данных этимологии и психологии? Отчего же нет, уж коли «образ» - сама суть «процесса отражения» в сознании? Только вот, смущает, что «образ» это про что-то, что режет и поражает, разит и наносит рану. В традиционном мировоззрении русского народа присутствуют обширные и подробные описания этих событий в сознании. При этом они настолько отличаются от принятых сегодня, что… Понятно, что: детальное описание образа и его возникновения в сознании потребует пересмотра всех представлений бытующих в науке. И тут уж в науке постарались «как надо», во избежание неизбежного краха, так сказать: именно детальных описаний тщательно избегают, переводя обсуждение в область несущественного и малозначимого, придавая ему статус «главного», «решающего» и «определяющего». Как правило, это звучит настолько умно, что мало кто замечает, как изящно его увели от рассмотрения природы образа. Вот, характерный пример из фундаментального труда С. Л. Рубинштейна, как образец очень научного изложения темы. Замечу, в связи с «образом» здесь говорится о чём угодно, кроме самого образа. И уж тем более не о «разити» и «поражении»:

- «В результате всякого психического процесса как деятельности мозгавозникает то или иное образование – чувственный образ предмета, мысль о нём и т. д. Это образование (образ предмета), однако, не существует вне соответствующего процесса, помимо отражательной деятельности; с прекращением отражательной деятельности перестанет существовать и образ. Будучи продуктом, результатом психической деятельности, образ, фиксируясь (в слове), в свою очередь становится идеальным объектом и отправной точкой дальнейшей психической деятельности. Образ, следовательно, двояко, двусторонне включается в психическую деятельность» (Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. – СПб.: Питер, 2010, стр. 35-36. Выделено мною. – Е. Ч.).

Всего-то четыре предложения. Кто-либо сможет их пересказать после первого-второго прочтения? Вряд ли, настолько «размазан» вопрос о природе образа по темам важным, но сопутствующим. Их набор, кстати, может быть очень различным. И все они будут одинаково «не по делу». Определение, вообще-то, - то, что устанавливает предел. То, что сужает наш «широкий взгляд» на вещи. Так только мы можем видеть то, что называем словом «суть». Образ, обрезая, именно очерчивает предел, отделяя предмет от общей «свалки понятий». То есть, если исходное определение образа не дано, а нам «расширяют взгляд», устанавливая его связи с чем-то ещё, ещё и ещё, то нам здесь явно морочат голову. Не обозначив сути, автор «проводит связи»; мы ждали «про Ивана», а нам – «про болвана».

Важно отметить, что у С. Л. Рубинштейна нет отдельной главы, посвящённой психологическому образу. Он лишь упоминает его в разделе «Психические процессы и психические образования». «Образования», надо думать, «образы»? Конечно. И они у него явно не в чести. Вынуждено упоминаются без всякого объяснения, откуда они вообще взялись. И далее он будет упорно отождествлять их с «процессами», называя «образованиями»:

- «Всякое психическое образование (чувственный образ вещи, чувство и т. д.) – это, по существу, психический процесс в его результативном выражении» (там же, стр. 36).

То есть, утверждая «процессуальность образа», он уходит от образа. Образ (образование), по существу, процесс. А это «по существу»? Он прячет образ в смысловой шелухе второстепенного, к тому же густо сдобренной противоречивостью. В самом деле, что узнаёт здесь читатель, серьёзно вознамерившийся «разобраться с образом»? Он узнаёт, что образ – результат буквально всякого психического процесса. Хорошо. Плохо только, что читателя тут же сбивают с толку, говоря, что образ таки не существует вне«соответствующего» процесса. То есть вне процесса отражения. Дескать, прекратись отражение и не будет образа. Так что, образ итог всякого процесса или только отражательного? Или «всякий процесс» он и есть «отражательный процесс»? Да, чуть ниже Рубинштейн так и пропишет: «всякий психический процесс есть отражение» (там же, стр. 36). Что ж сразу не указал? Думаю, чтобы «размазать». Ладно, смотрим далее.

А далее читатель узнаёт, что продукт деятельности мозга, - материальный продукт, - вдруг становится «идеальным объектом». Как? Что за волшебная трансформация? Об этом ни слова, - читайте, запоминайте. Запомнить придётся неуклюже выраженное «двоякое, двустороннее включение» образа в психическую деятельность. Образ здесь и «материальный продукт» (мозга), и «идеальный объект» (психики). Что хотите, то и думайте себе, но «это так». По этому поводу философы обожают говорить, что образ – диалектическое единство существования материального в идеальном. Как такое может быть? Никто не знает. Зато читатели знают, что «диалектическое единство» - шикарный способ объединения необъединяемого в «единое целое». На бумаге, конечно, она же не жалуется…

Далее образ становится «отправной точкой» дальнейшей психической деятельности – это важно! Краеугольный камень в фундаменте психики? - «единица» психического? Нет. Ниже Сергей Леонидович указывает, что «подлинной конкретной «единицей» психического (сознания) является целостный акт отражения объекта субъектом» (там же, стр. 37). К чему тогда слова про «образ – отправная точка»? Ах, вот наверное к чему: образ – главная часть целостного процесса отражения. Глубоко копает! Чтобы образ «в ямке закопать и надпись написать»: «отправной точкой является процесс отражения». В процессе познания, конечно. И в процессе трудовой деятельности – созидательной и творческой. Так «связан» образ с сознанием. Он сам понимает ли суть образа? Возможно, нет; возможно, понимает, но скрывает (нужное подчеркнуть). Если это, конечно, кому-нибудь интересно, как сказал бы грустный ослик Иа.

Что узнаёт читатель в «конечной точке» всего изложения? Пожалуй, только о связи образа с процессом отражения, - связь, мол, есть. О «двойственной материально-идеальной» природе образа, - без объяснений. О том, что всё это происходит в сознании, - без подробностей. Но, что есть сам образ? – ишь, на что замахнулись… Считается, что это станет ясно по итогу прочтения всего труда, - 713 страниц, между прочим. Нет, не станет. Скверный русский язык Рубинштейна, мыслящего не по-русски, так и не расскажет толком ни о чём. Зато «размажет» простые и ясные вопросы по закоулкам «учёной логики» научного языка. Цель достигнута, – так именно психология и «мыслит». И тот, кто это усваивает, начинает мыслить так же.

И если бы С. Л. Рубинштейн был один такой. Так нет же, эта манера изложения (утопить в сопутствующем), когда исчезает сам предмет рассмотрения, - общепринятая в науке традиция. Вот, фрагмент статьи «Образ» из Словаря философских терминов:

- «Способность к группировке мысленных или практических деятельностных усилий на объекте любой природы (реальной, идеальной, чувственной) закрепляется при исследовании сознания в понятии внимания. А особый образ в виде идеального желаемого результата любого вида человеческой деятельности фиксируется в понятии цели, представляющей собой мысленное предвосхищение реального результата. Ясное видение цели помогает организации деятельности людей как в личной, так и в общественной жизни. Только в этом случае возможно планирование, разумное распределение времени, мыслительных и материальных ресурсов» (Словарь философских терминов / Научная редакция профессора В. Г. Кузнецова. – М.: ИНФРА-М, 2005, стр. 377. Выделено мною. – Е. Ч.).

Это окончание словарной статьи, которая должна была дать читателю ясное представление «образ – это…». Начало статьи такое представление не создаёт, используя округлую формулировку «особой субъективной картины реальности». Какой такой «особой картины», а не «просто картины» статья не говорит. И тут же тщательно «размазывает» понятие образ по деталям несущественным для понимания образа. Нас уводят в рассказ о «внимании», где есть, опять же, какой-то «особый образ» желаемого результата. В статье об образе всплывают понятия «цель» и «мысленное предвосхищение». Говорят, что это «помогает в организации» жизни. Напоминая, что она бывает «личной» и «общественной». Уходят в тему «планирования» и «распределения ресурсов» - времени, мыслей и материалов. Всё это очень важно, кто бы спорил, но, что есть сам «образ»? Он подан здесь как «элемент общей обстановки» в деятельности человека, не более того! Разве этого кто-то и сам не знает?

Такие статьи пользуются у читающей публики дурной славой. Мало того, что они написаны тяжёлым стилем, перегружающим читателя количеством деталей в одном предложении, так ещё и говорят «ни о чём». Их невозможно пересказать, отвечая на вопрос «что есть образ», именно потому, что ответа в них нет. Это всё равно как описывать «сервант» без указания из чего и как он сделан; сколько в нём полочек и ящичков; каковы дверцы; какого он цвета; каких размеров и за сколько был куплен. Взамен предлагая рассуждения как соотносится «сервант» с окружением прочей обстановки комнаты: то есть, насколько он гармонирует с диваном напротив, с книжной полкой в углу и ковровым покрытием на полу. Усвоив всё это «очень важное», можно и не заметить, что о самом «серванте» так и не удалось что-либо узнать. Разве что «в него поместился весь хрусталь!». «А фарфоровые слоники? А медали спортивных побед?». – «Не знаю, об этом не сказано».

В итоге такого просветительства, при всей кажущейся простоте и очевидности, ответить себе на вопрос «что такое образ?» совсем не просто. Память привычно подкидывает знакомые, вроде бы понятные словосочетания с участием этого слова. Ну, к примеру, «образ жизни». Или «образ мыслей». А есть ещё «таким образом» или «главным образом». Кстати, то, что хранит и «подкидывает» нам память, - воспоминания, - это именно образы. Но, всё же, говоря другими словами, это «порядок жизни» и «ход мыслей». А «таким или главным образом» это «преимущественно таким способом». Если угодно, то и «таким макаром». В таких словосочетаниях отсутствует сам «образ» как предмет рассмотрения. Рассматривается именно порядок, ход, способ и «такой макар». Неплохое начало всех рассуждений: если «образ» легко заменить другим словом, то мы не об «образе» говорим… Его-то заменить другим словом просто невозможно. Особенно импортным…

Можно вспомнить, что «образ» - некая «картинка перед внутренним взором». «Внутренний взор» явно ближе к сути вопроса, нежели «цели», «организация» и «планирование». Внутренний взор предполагает представление для обзора на «сцене сознания». Конечно, образ возникает для этого. Это уже ближе к истине, но далеко не в полном объёме. Звук «ля» первой октавы, звучащий в сознании, совсем не картинка, но тоже – образ. В общем, слово «образ» совершенно не нуждается для своего толкования в слове «картинка». А если «картинка» надёжно заменяет нам «образ», то речь о «картинке» и идёт. Где тут сам «образ», безотносительно к его зрительному, слуховому, осязательному, обонятельному или вкусовому происхождению? Что это, «образ» сам по себе или как таковой? И существует ли он, «образ сам по себе»? В отрыве от своего содержания? Ответить надо прежде самому себе, для собственного понимания и употребления: если язык даёт нам самодостаточное слово «образ», то тут точно есть о чём подумать безотносительно к его сопряжённости с органами ощущения. Тем более, что эти органы дают сознанию только «отпечатки», или же «впечатления»… «Образы» - это уже потом, после впечатлений, как нечто сделанное из них. Это так, забегая далеко вперёд…

Ответить себе, - это очень важно, и это очень трудно! Кому-то другому – пожалуйста! Протрещать словами, что итак у всех на слуху, показав свою осведомлённость: «образы отражают действительность!»; «сознание есть высшая форма отражения действительности!». Замечу, и образы, и сознание «отражают действительность». Здесь сразу звучит, но ещё не видна какая-то очень плотная связь сознания и образов, - какая? – вот вопрос. Профессор В. Г. Кузнецов, наверное, сказал бы «особая связь». Кому-то другому можно опять «натрещать» и по этому вопросу тоже, но не себе … какая связь? В советские времена образованная публика легко проговаривала «общие положения», которые почему-то теряли свою убедительность в разговорах с друзьями-приятелями. И были совсем неубедительными в раздумьях наедине с собой:

- «Хе-хе… Скажите мне, что такое «сознание», что такое «высшая форма»; скажите, наконец, что такое «отражение» и особенно (палец вверх!) – что такое «действительность»! Тогда я вам поверю…» (цит. из опыта личного общения. – Е. Ч.).

Так, горестно и язвительно, оценивали свои научные знания строители не построенного коммунизма. Тягостные сомнения не приводили ни к чему, и большая часть нормальных людей отодвигала их «на задворки сознания». Правильно, нельзя же жить в вечном «умственном раздрае»! А неуспех был обусловлен отнюдь не «тупостью», а страшным внешним давлением. Чем же так сильно «давили на мозг»? Прежде всего, замещением русских слов иноязычными терминами, и искажённым толкованием самих русских слов. Это в дополнение к «размазыванию». Откуда и проистекала «неопределённость», «ложь» и «враньё», - уже как следствие. Было в том что-то очень похожее на деятельность наших зарубежных «партнёров» сегодня, когда упадок называют «отрицательным ростом», а идиотизм – «альтернативной одарённостью».

Все эти «замены» и «подмены» до смешного просты, но очень уж действенны! Достаточно вставить в определение сознания латинскую «форму», и определение потеряет всякую определенность. Слово само по себе странное, - латинский перевёртыш от древнегреческого «морфа» (μορφή), - и означает «образ», «внешний вид», «наружные очертания». Даже выстроенная от него медицинская «морфология» и «морфологические изменения», всё же говорят про вид и очертания, только уже «внутри органа». Сделаем главное: вернём в определение сознания русское слово «образ» вместо «формы». И увидим: нельзя сказать «высший образ», - чушь какая-то! А уж «сознание есть высший образ», - просто «дурка». Но, на смеси двух языков чушь как-то незаметна, она «не прёт в глаза», «не давит на уши». Она – нечто «изящно неопределённое», слегка «ни о чём», но как бы уже и не чушь. Тысячекратно повторенная в самых разных употреблениях, звучит «как правда», становится «научным знанием». Если «форму» переводить на русский как «внешние очертания», получим то же самое – «высшие внешние очертания», «высшая наружность». Но, очертания и наружность не бывают «высшими» или «низшими». О чём тогда говорим, делая умное лицо? – ни о чём. Вот и всё, так и воспитывают «альтернативно образованных». «Незнание знающих», называл это явление кардинал католической церкви Николай Кузанский. Называл задолго до умственных подвигов Джордано Бруно и Рене Декарта. Хорош кардинал? Но, если кто восстанет против, - на того быстро управу найдут…

Возьмём теперь «отражение» и вернём ему нормальный русский смысл. По-русски в развёрнутом виде будет звучать как «послать разящее туда, откуда пришло». Смотрим этимологию слова и удостоверяемся сами: так отражают натиск врага, сидят на крепостной стене и «отражают», «разят» и «поражают», не пускают внутрь, не принимают как гостей. Убивают, вообще-то, или калечат. Главное, чтобы супостаты остались за городской стеной, - там им и место «среди нечуждых им гробов»!

Так же отражает и зеркало: мы видим изображение своего лика совсем не в зеркале, а в «зазеркалье», геометрическая оптика не даст соврать, - в плоскости зеркала ничего нет, зеркало отразило свет. Мы получаем зеркальное изображение далековато от самого зеркала, в фокусе своего зрения, как ощущение на сетчатке глаза. Это ещё очень далеко до психологического образа, но главное в другом: зеркало точно отразило свет, а мы? А мы приняли-восприняли, впустили внутрь, где и возник потом образ себя (глядящего в зеркало)… Ведь слово «восприятие» распадается на вос- и при+ять (иметь, взять), где последнее говорит нам именно о «принятии», о «получении». Конечно, исходное слово здесь будет приѩтый, приятный, - «достойный принятия». Где здесь наше психическое отражение в русском и точном смысле этого слова? – нет его здесь. То-то, такое «отражение» норовят уподобить «фотографированию», или «копированию», или «репродукции». Чувствуют: что-то тут не так, ребята…

«Психическое отражение» - столь же неудачный и опасный для научной психологии термин. Он молча и без «помпы» предполагает наличие внутреннегонаблюдателя моих «психических процессов»… И он, наблюдатель, там есть, в точности как я, стоящий перед зеркалом, и наблюдающий как оно отражает! Аналогия, конечно, условная: сознание будто «отсвечивает» в фокус внимания стороннего наблюдателя всё, что в сознании происходит. «Сторонний наблюдатель» у русских людей звучало как «око души», - центральная ячейка мережки, называемая «Глаз». Возможно, так это и есть, тут точное знание «хромает». Но, только с такой подачи от него возникает «образ себя», возникает явление самосознания. И человек становится «активным субъектом восприятия», - так в науке выражаются, вытеснив все представления о душе. Где-то же надо разместить источник «активности», то есть желания, воли и самого волеизъявления? – в «субъекте», самое то…

Эти соотношения неплохо чувствовали и на Западе, ещё в средневековье, вводя в оборот представление о «гомункулусе». Маленький «человечек», сидящий где-то в глубинах мозга, подкидывал в сознание человеку образ самого человека. Эта придумка вопроса не решала, переводя вопрос на самого гомункулуса, - кто такой и откуда взялся? Но, так становилась «понятной» рефлексия, когда cogito me cogitare, как выразился Хайдеггер: «мыслю есть мыслю себя мыслящим», - таков итог археологических раскопок смысла декартовского cogito ergo sum. В. И. Ленин - главный разработчик «теории отражения как всеобщего свойства материи» как-то это явление «просмотрел». Простительно, он – не психолог! Зачем вообще ему понадобилось именно отражение? – вопрос отдельного исследования особенностей мышления деятелей революции.

Как бы то ни было, образ – краеугольный камень в фундаменте сознания! Он «крутится» в самом горниле всех этих событий. Без него «процессы не идут». Знание чего-либо есть соответствующий образ. Любая мысль, понятие, ухватываются нами в образе и через образ. Абстрактное понятие – тоже образ. И чувство – образ, «чувственный образ». Последний, кстати, далековато уходит от «картинки», как раз потому, что не зрительный. Однако, тоже именно образ, так же как память об ощущении «солёного» (вкусовой образ), «холодного» (осязательный образ).

И, пожалуй, точное описание «образа» возможно только в отрыве от его содержания, - в виде «образа самого образа». О! Вот тут мы и вступаем в святая святых… И русский язык здесь будет играть решающую роль. По сути – как единственный источник знания. Но, об этом позже…

Увы, классический толковый словарь здесь ничем нам не поможет. Как и все прочие словари вроде философских и психологических. Можно добросовестно перерыть множество словарей, выискивая в них хоть что-то похожее на знание об образе. Знания не будут найдены, - только дичь, много дичи… Пожалуйста, Академический нормативный толковый словарь русского языка под редакцией А. П. Евгеньевой:

- «…словарь приводит выдержку из Ленина: «наши ощущения, наше сознание есть лишь образ внешнего мира…».

Заявление бредовое, - пишет Шевцов, - к тому же ярко показывающее, насколько марксизм не понимал, что такое сознание. Это то же самое, что сказать, что сосуд – это чайник. Сознание не есть образ мира, сознание … творит и хранит в себе образы. Один из них – это образ мира. Условно говоря, сознание его проглотило. Всё равно как если бы Ильич проглотил ложку борща и сам стал борщом». (Шевцов А. А. Основы Науки думать. Книга 3. Сообразительность, понятливость, толковость. Иваново: Издательское товарищество «Роща Академии»; 2010, стр. 22. Выделено мною. - Е. Ч.).

Ленин, конечно, не «бредит», это у него не бредовость, «это другое». Тут важно остановиться на пару слов, что пригодится потом и в вопросе о природе образа.

О «бредовости» у политиков

В. И. Ленин никогда не занимался вопросами общей психологии, он не копался в таких фундаментальных мелочах как «образы» и их приключения в «сознании». Зачем ему это, он – не психолог. Ему было важно, что:

1.) содержание сознания человека определяется внешним миром, это для материалистов обязательно;

2.) этапность такого определения (детерминации событий) складывается в цепочку [мир, ощущение, восприятие] – [образ] – [понятие, мышление].

«Центр смысловой тяжести» здесь смещён к первым трём пунктам: всё содержание сознания Ленин выводит именно и только из внешнего мира, как природного, так и общественного - таков смысл (посыл) его высказывания. Однако, смысловое ядро его высказывания – сознание есть лишь образ – это очень грубая неточность. Но, Ильичу простительная, - он не психолог! Просто у Шевцова «свои счёты» к Ленину, вот и качнуло его к эпитету «бредовость».

Шевцовская критика справедлива вот в чём: марксизм хоть и оставил глубокий след в понимании природы сознания, но занимался преимущественно общественным сознанием. Психика и её проявления будто «разливаются» в этой межличностной среде общения. Человек может этого даже не замечать, но чуть ли не любая мысль принадлежит совсем не ему самому, а получена им из этой среды. Другое дело, что человек может утверждать потом «я мыслю себе это так…». Историческая заслуга марксизма в том и состоит, что вульгарный физиологический материализм был действительно преодолён, - именно так! Но, эта идея продвигалась настолько последовательно, будто и нет у человека ничего личного. Человек становился существом до того общественным, что чуть ли не «только общественным». Он перестал быть человеком-машиной в мире природы, зато стал человеком-винтиком в мире общественной жизни. И всё это имело прикладное значение в рамках «эволюционной логики» смены общественных формаций: революция, дескать, объективная историческая необходимость. Сегодня-то всем ясно, что это совсем не так, но лозунг «все на баррикады!» или «идём на Болотную!», как видим, успешно работает и сегодня.

Знаменитое «повышение сознательности трудящихся» было призывом и требованием этим взглядам следовать даже и в личной жизни. Личная жизнь во всех её проявлениях становилась «буржуазными пережитками». Разумеется, не все были с тем согласны: «я за советскую власть, но только не в моей деревне!». Неприятие проходило и по этой линии, и по всевозможным прочим линиям, где так или иначе ущемлялись глубоко личные чаяния и устремления. Да, в них было много «общественного»! Но в них же было и нечто другое, порой восстающее против всего общественного. В этом ряду состоят как раз и творческие устремления. Вот где, - в творчестве! – человеку было видно: я и не «машина», но я и не «винтик».

Это всё - вопросы чудовищной сложности, на все времена, это точно. Не следует торопиться их решать и закрывать, - чаще это порождает лишь очередную глупость. Однако, общими усилиями последователей марксизма они «закрывались» так, будто «окончательно решены». Что и упиралось в стену глухого неприятия. С неприятием проводилась «борьба», которая сподвигала не только к печально известным «перегибам», но и к диковатым формулировкам перевозбудившейся психологии.

Но это ещё только полбеды! Сущая беда в том, что в советской науке марксизм был канонизирован как абсолютная истина, и весь комплект неточностей (диковатых формулировок) унаследовала советская научная психология, поневоле становясь «научной» именно в кавычках. Вот здесь уже действительно появляется много «бредового», укореняющегося потом и в массовом (обыденном) сознании! Слишком многие «доценты с кандидатами» могли теперь брать слова канонизированного Ленина «сознание есть лишь образ внешнего мира» как «кристально чёткое определение»(!) и класть его в основу своих научных работ. От этих основ вырастают дальнейшие построения у прочих исследователей-последователей:

- «В своей непосредственности, - писал А. Н. Леонтьев, - сознание есть открывающаяся субъекту картина мира, в которую включён он сам, его действия и состояния [62, 125].

Обладающий сознанием субъект разделяет более или менее чётко объективный мир, с одной стороны, и субъективный образ («картину») мира – с другой…

…тогда как субъект, для которого характерны иные способы психического отражения мира, или человек, не задумывающийся над столь сложными вопросами («нерефлексирующий субъект», как его называл А. Н. Леонтьев), не разделяет в своём переживании мир и образ этого мира. Таково, например, восприятие мира животными, обладающими психикой» (Общая психология: в 7 т. / под ред. Б. С. Братуся. Том 1. Соколова Е. Е. Введение в психологию: учебник для студ. высш. учеб. заведений. – 3-е изд., стер. – М.: Издательский центр «Академия», 2008, стр. 209-210).

Вот так это и делается. В основу кладётся сакральное положение жрецов-классиков: сознание есть образ мира. Это не так, но, в основу уложено! Зачем? Для того, чтобы «образ мира» затем создать, и тем определить место жительства субъекта именно в таком мире и никаком другом. Так субъект получает «прописку», «вид на жительство», - хотя бы в мире науки. Лучше, если даже ещё и в быту. Далее А. Н. Леонтьев, уже как последователь классиков, учит субъекта «различать» объективный мир и субъективный образ мира. Субъекту ни за что не расскажут, что «объективный мир», - это мир, придуманный классиками и А. Н. Леонтьевым. Дело в том, что субъект «имеет» внешний мир только в образах своего восприятия, - субъективных донельзя по своей природе и сути. Смотрит ли субъект в микроскоп или телескоп, он видит не «объективный мир», а субъективные образы, возникающие в сознании. За этими образами сознание человека как за каменной стеной! Выйти за стену можно лишь разрушив само сознание. Тогда, понятно, уже не будет человека, и говорить станет не о чем. То, что внутри за этой стеной начинается отнюдь не «дурной солипсизм», а совсем другая психология – тс-с-с-с! – об этом ни-ни!

Так что «субъективный образ мира», который к тому же «есть сознание», - это тот же самый «объективный» мир, придуманный классиками и А. Н. Леонтьевым. Теперь становится очень удобно вкладывать любое нужное содержание, - и в «объективное», и в «субъективное». И усвоивший всё это человек, живёт теперь «в доме, который построил Джек», то есть, классики и А. Н. Леонтьев. Живёт, замечу, по доверенности, дом-то – не его… Могут и выгнать.

Беспокоят, конечно, некие «иные способы психического отражения мира», когда появляются «нерефлексирующие субъекты». Такие вообще бывают ли? Опустившиеся алкоголики, что ли? Так нет же, когда они вопрошают знаменитое «ты меня уважаешь?», они очень даже рефлексируют, жёстко определяя своё место в этом мире, свою «роль» и «значение». Кто же тогда, эти «нерефлексирующие»? Да это же те негодяи, которые «не разделяют в своём переживании мир и образ этого мира». Попросту не разделяют взгляды классиков и их последователей. Чтобы неповадно было, им напоминают, что «таково восприятие мира животными». Так их изгоняют из «дома, который построил Джек». А для «нормальных» людей, всё сказанное закрепляется в учебниках, как это и делает Е. Е. Соколова для употребления в высших учебных заведениях. Поступивший туда человечек и подумать не смеет, в какую сложную игру чужого разума его впутывают. Он просто усваивает очередной параграф из учебника, который озаглавлен как «Структура сознания-образа». Сознание – образ? Всё как Ленин говорил, запоминаем! (там же, стр. 229). К слову сказать, материал в этом параграфе изложен уникальнейший! Там А. Н. Леонтьев опасно балансирует, и «как никогда близок к провалу», - словно фон Штирлиц Отто Макс.

Такой «метод доказательства» буквально пронизывает всю советскую научную литературу. Своеобразная схоластика наших дней. Нам всем неплохо бы это помнить: в вопросах природы и происхождения человека и его психики марксизм, поднятый на уровень истины, морочит нам голову не хуже трескучих блогеров сегодняшнего дня.

Нормализованное представление, свободное от идеологического влияния выглядит просто и внятно: сознание – не образ! Образы создаёт воображение для нужд думающего и размышляющего разума. При этом образы не становятся сознанием. Образы сами-то лишь в составе сознания; они – его содержание. И вот тут А. А. Шевцов ещё раз прав: «К сожалению, ни в одном из наших толковых словарей, включая и словарь Ушакова, о том, как мы думаем с помощью образов, нет ни слова. Как нет и ни слова об образах в отношении сообразительности» (там же, стр. 23). Отчего так? Увы, это безобразие в деле народного просвещения и есть «осложнение марксизма-ленинизма», «побочный эффект» его канонизации. Если бы Маркс и Ленин могли бы ознакомиться с «такими делами», наверно сказали бы «а при чём здесь мы?!». То есть, деятельность последователей марксизма-ленинизма, на мой взгляд, будет пострашнее невольных ошибок отцов-основателей.

Пожалуй, ошибки классиков следует отмечать, понимать и … прощать. Ну, не могли же они объять необъятное! Итак немало наворотили… Ошибки встречаются потом и у писателей, - как наследие уже последователей классиков. Вот, забавный пример из словаря А. П. Евгеньевой:

- «Воображение создало искусство. Оно раздвинуло границы мира и сознания и сообщило жизни то свойство, что мы называем поэзией. Паустовский».

Искусство создал, всё же, Человек, - не без использования в своём сознании технической операции воображения. Но, не само же воображение! Оно не обладает волей к созданию столь «странных артефактов» как произведения искусства, оно – не субъект! К. Г. Паустовский просто следует традиции освещения вопроса, сложившейся уже до него. Константину Георгиевичу некогда в этом «разбираться», скорее он и не подозревает, что здесь сказано «что-то не то». Шевцов по этому поводу пишет (Основы Науки думать. Книга 2. стр. 173):

«Понимал ли Паустовский то, о чём говорил, навсегда останется загадкой, но он не учёный, в данном случае он поэт. Это значит, что от него и не требуется понимать, достаточно, если он прошуршит своим думающим тростником так, как вошёл в него ветер мира. Думать за него придётся нам».

«Прошуршит своим думающим тростником»… «Как вошёл в него ветер мира»… Яркие, художественные образы! Шевцов и сам-то - отменный писатель.

Ну, а теперь ближе к «страшному» от последователей марксизма-ленинизма…

****

А страшного, - в итоге описанных «фортелей», - действительно много! Не потому, что нам злокозненно «промывают мозги», но потому, что иной автор просто не смыслит в том, о чём пишет. Как Паустовский. Тут же отмечу, что если читатель выдаёт такому автору аванс доверия (а он выдаёт!), то вот нам и «промывка мозгов»: человек искренне думает, что он теперь знаком с темой, разобрал и понял вопрос, усвоил науку. Что именно он «узнал», «понял» и «усвоил»? Чаще сущую шелуху, малозначимую и граничащую с бредом. Или, говоря мягче, с неадекватностью известного политического деятеля, который некоторое время «правил миром», постоянно «зависая», падая с ног и забывая «о чём речь». Сравнение привожу сознательно: криво и косо нас просвещая, нами действительно правят, оставляя в невежестве, - слишком многие люди просто не в состоянии вырваться из наведённого морока! Смотрим, как это делается…

А. А. Шевцов приводит выразительный пример:

- «Новая философская энциклопедия» открывает в 2001году, что образ это:

«результат реконструкции объекта в сознании человека, понятие, являющееся неотъемлемым моментом философского, социологического и эстетического дискурсов» (там же, стр. 24. Выделено мною. – Е. Ч.).

Почему «реконструкция», а не просто «воспроизведение» или хотя бы «зеркальное отражение»? Реконструкция же это «восстановление» (усовершенствование, перепланировка), почему реконструкция? – а так «солиднее звучит», в простонаучных изложениях любят заменять суть затычками русских слов иностранными терминами. Так уводят внимание читателя от тавтологии, ведь здесь рассказано всего лишь, что «есть объект и есть его образ в сознании». Не густо.

А ещё мы узнаём отсюда, что такую «реконструкцию объекта» проводят и философы, и социологи, и эстеты. Которые потом выстраивают «дискурс», где образ – «неотъемлемый момент». И мы, читатели, теперь тоже где-то в этой знатной компании… Я издеваюсь совершенно осмысленно: «Энциклопедия»(!) нам не объяснила ничего, наговорив много лишнего. Так отвечают на вопрос экзаменационного билета бездарные троечники: «Понятие образа имеет огромное значение и играет большую роль в философии, социологии и эстетике… Там с ним выстраивают дискурс…». Если экзаменатору это с ходу надоест, он может резко осадить «мудреца»: «Скажите просто, любезный, что есть образ?». И «любезный» экзамен завалит… Как эта энциклопедия.

Вот ещё, совершенно шикарный пример («Словарь философских терминов» под научной редакцией профессора В. Г. Кузнецова):

- «Образ – мысленное отражение действительности в голове человека, особая субъективная картина реальности» (там же, стр. 25. Выделено мною. – Е. Ч.).

Всего-то десяток слов, сообщающих нам о существовании мира внешнего и мира внутреннего. Тоже не густо, зато ошибок и странностей хватает! Вот, к примеру, отражаем «действительность», а получаем картину «реальности». Это здесь одно и то же, или нет? У профессора получается, что «действительность» по ходу дела преобразуется в «реальность»? – так написано. Здесь нет какой-либо «глубины смысла», это написано «просто так», вследствие обыкновенной разболтанности простонаучного мышления. Смешно, конечно, но читатель он и есть своеобразный «экзаменатор», и вправе «топить» троечника на дополнительных вопросах, - выплывет котёнок? потонет? А. А. Шевцов справедливо придирается и к «отражению в голове» (не в сознании, хотя бы, а именно в голове): «Э-э!.. Как много нам открытий чудных готовит головизны дух!». А мне очень нравится и многозначительное словосочетание «особая картина», - наверное, картина точно «играет важную роль и имеет большое значение»! А. А. Шевцов восклицает «Нас обманули, и автор не знает, о чём говорит?». Да, похоже, просто не знает, и сильно напирает на инкрустированное терминами многословие. Может, искренне полагает, что это и есть «знание»? Так маскируется отчаянная тавтология:

- «В определённом отношении образ можно отождествить с понятием «психическое отражение», адекватность которого зависит от психических возможностей и от состояния психики человека. Такая трактовка образа сводит его к перцептивным и рациональным формам знания (ощущение, представление, восприятие, понятие и пр.)» (там же, стр. 25. Выделено мною. – Е. Ч.).

Можно отождествить? Только, зачем? Чтобы уйти от определения «образа» в широкую как океан «тему отражения»? Конечно, «уход пошёл». Создание образов, несомненно, явление психическое, а не какое-либо ещё, - троечники любят такие «широкие, смелые мазки». Явление также и отражательное, как в телескопе-рефлекторе, – оно очень даже зависит от его возможностей и состояния, - главное, чтобы мухи зеркало не загадили. Но вот и мухи: «такая трактовка образа» сводит его на «нет», потому, что сводит к «перцептивным и рациональным формам знания». Латинские формы здесь – те же русские образы, что «перцептивные» (от восприятия), что «рациональные» (от памяти для внутреннего представления и созерцания). Образ сдувается как давно надутый воздушный шарик, не держит накачанный воздух смысла: определение остаётся неопределённым даже «в определённом отношении». Но высшим издевательством прозвучит вопрос: «Скажите на милость, профессор, что есть образ?». Так мы его и утопим… А. А. Шевцов, похоже, сам «в шоке»:

- «Кажется, этот человек вообще не задумывался о том, что научно вещает со страниц словаря. В том числе и о том, что такое психика и адекватность, не говоря уж о знании» (там же, стр. 25-26).

Всё это кажется невероятным, но это так: учёный люд часто «не в курсе» о чём говорит. Заключительным номером «философского концерта» А. А. Шевцов ставит словарь «Философия» А. Ивина, 2006 года издания. Замечу, словарь – источник эталонных знаний, образцов для всего последующего мышления:

- «Ивин образов не знает, зато некто Меркулов знает за него мысленные образы!

«Образ мысленный – формат перцептивной мысленной репрезентации когнитивной информации об объектах и событиях, отсутствующих в поле восприятия.

Люди, как и многие животные, воспринимают окружающий мир не только с какой-то фиксированной позиции, но и в процессе движения (локомоции). Процесс восприятия, смена следующих друг за другом фаз перцептивного цикла происходит очень быстро, буквально за доли секунды. Акт локомоции порождает резкое увеличение информации, для обработки которой требуется дополнительное время. А это неизбежно влечёт за собой «остановку» процесса восприятия (или его отсрочку), во время которой могут возникать образы…» (там же, стр. 26).

«А могут, наверное, и не возникать? – справедливо спрашивает Шевцов. – Впрочем, что это я?! К чёрту подробности, главное: знает ли этот человек, что такое образ? С остальными я точно знал, что они не знают ни бельмеса, а с этим я и сам бельмес бельмесом!» (там же).

Чтобы не заплакать, остаётся только посмеяться: «формат перцептивной мысленной репрезентации когнитивной информации» - это, конечно, шедевр. Меркулов по-русски вообще «шпрехает»? Образ уже не просто «форма», образ – «формат»! Глубина научной мысли здесь равна глубине детского бассейна-лягушатника: сказано, что восприятие порождает образ, доступный внутреннему созерцанию, - всё. Присутствует и тавтология, привычно маскируемая смесью русского и латыни. Ведь сказано же, что «образ – это образ», только «отформатированный» в латинскую «форму» (образ). В конце мелькнула модная «информация», in-forma, во-ображение. Информация вполне «когнитивная» (познавательная), ибо мы много узнаём отсюда о самом авторе и его учёности. Ссылка на «многих животных», которая здесь вообще не нужна, потрясает грубой лестью в адрес теории эволюции, - автор, дескать, знает, помнит и шлёт привет. «Отсрочка процесса восприятия, во время которой могут возникать образы» - тоже шедевр простонаучного мышления. Марио Бунге, думаю, присочинил бы для такого случая «условие проявления интуиции».

Такие простонаучные построения можно нередко слышать на пивных посиделках наших образованных людей. Неосуждаемо, там – можно! Разгорячённая алкоголем полемика выходит на уровень свободного «потока сознания». Избыток терминологии только приветствуется, - ну, мы же «образованные люди»! Но, что есть образ, ни Меркулов, ни кто-либо из подвыпившей компании, как видно, точно не знают. Таковы «эталонные» знания. Из словарей.

Образ и Наука. Контрольный выстрел в сознание

Образ - слово сугубо русское. Настолько русское, что перевод его на другие европейские языки – задача откровенно канительная. Как-то надо будет всяким немцам да англичанам отобразить «обрез» и «поражение», - в комплекте с «формой». В науке чаще пользуются суррогатами перевода. Получая, естественно, «суррогатное знание» или «эрзац-знание». Вот, пример из «Большого психологического словаря» Зинченко и Мещерякова (2003 год):

- «Образ (англ. Image) – чувственная форма психического явления, имеющая в идеальном плане пространственную организацию и временную динамику» (цит. по Шевцов А. А. Основы Науки думать. Книга 3. Иваново: Издательское товарищество «Роща Академии»; 2010, стр. 33. Выделено мною. – Е. Ч.).

Кто бы знал, при чём здесь «англ. Image»? Зачем русскоязычные учёные его упоминают? Слово от корня «mag», который прямо связан с «магией» (magic), что по-своему очень интересно, но никак не связано общим смыслом с русским «образом». По сути это «инфомусор», реверанс «общей осведомлённости о состоянии вопроса». Зато, как обычно, в определении присутствует бездарная, надоедливая тавтология: [образ как чувственная форма] = [образ как чувственный образ].

За «идеальным планом» здесь хорошо спрятано неназванное своим именем сознание. Зачем же эта маскировка, чего опасаются? Затем, что далее идут слова о «пространственной организации», - чего? - «чувственной формы», то есть образа; и самого «идеального плана», то есть сознания. Цветистую простонаучную «организацию» я бы заменил здесь на простую и внятную «пространственную протяжённость». Этого достаточно, чтобы всколыхнуть болото научной критики, когда учёные лягушки дружно заквакают, - «О чём вы говорите? Как можно?!». Да можно… В далёком 1977 году Зинченко совместно с Мамардашвили уже выступал на эту тему на страницах журнала «Вопросы философии» (Зинченко В. П., Мамардашвили М. К. Проблема объективного метода в психологии. "Вопросы философии", 1977, №7). Неприятностей, похоже, имел с того предостаточно, но понимания важности вопроса о протяжённости сознания в пространстве не растерял. Спустя много лет, уже гораздо более «дипломатично», совсем уж «аккуратно» пишет о том же. Что ж, хорошо, - это сейчас пригодится!

Да, образ и сознание накрепко связаны уже тем, что образы возникают и существуют только в пространстве сознания. Или в теле(!) сознания, как это обозначено в русском традиционном мировоззрении. Через тело сознания, включаясь в тело сознания, образы и сами обретают плоть, воплощаясь в сознании. Так он и выглядит, «диалектический переход» материального в идеальное! Ничего собственно «диалектического» здесь нет, а вот вездесущее взаимодействие, как обычно, присутствует. А назначение самого сознания только в том и состоит, чтобы хранить и содержать в себе знания – в виде образов, как следов воздействия и продуктов их переработки разумом. «Пространство знания», «тело знания», «хранилище знания», «вместилище знания», «объём знаний», - вот они, пространственные обозначения сознания. В развёрнутом виде слово выглядит как со-знание: «со-» здесь - это совокупное знание и совместное знание. В том числе и знание о самом себе как самосознание, - то самое, что исчезает при ударе по учёной голове и называется, смешно и глупо, «потерей сознания». Раньше, замечу, это называли обмороком… Но, что́ есть морок, психология, понятно, не ведает. Считается, что это что-то «ненаучное». Равно как и глупость, с которой борются все века! Кстати, как вообще можно «изучать природу человека», оставляя без внимания чисто психологическое явление глупости и состояние дурака? Вопрос не к научной психологии, она такими «глупостями» не занимается.

Понятно, что такое понимание категорически противопоказано «истинной науке», - «единственно правильной», к тому же. А раз противопоказано, то лучше в подробности, связанные с природой сознания и вовсе не углубляться! Вот и Леонтьев, развивая гипотезу о происхождении сознания, даже не думает уделить внимание самому слову, - о чём же оно говорит? Однако, что-то там у него гипотетически из чего-то «произошло» и как-то «возникло». Та же история с «психикой»: он ни за что не укажет, что само слово «психика» производно от греческого «психикос». Окончание «-кос», переделанное на современный лад в «-ка», означает здесь «всё, имеющее отношение к деятельности души». Оп-па! – это в науке не приветствуют. Как и в слове «музыка», «-ка» означает «всё, что относится к деятельности Музы». Стоп, стоп, - опять «потусторонние влияния»?! Да. Музыка – язык души (об этом – позже).

Это в науке не любят, древние имена просто заимствуют и используют, но о чём тогда сами-то говорят – представляют смутно. И нагружают несуществующими смыслами и значениями. Так что, неизбежно, «психика» и «сознание» остаются чем-то загадочно неопределённым, а обширные труды о возникновении сознания повествуют «ни о чём», так как в них не рассказано что́ именно возникло… В чём там образы «кувыркаются»? В том числе и «музыкальные образы»? - конечно.

И уж тем более, не будут писать о сознании, как о пространственно-протяжённом образовании. Правда, как это нередко бывает, в научных текстах «проказничает» сам язык. Так, в современной литературе, хотят или нет, пишут о «поле сознания», о «периферии сознания» и его «фокусе», о «границе сознания» (Маклаков А. Г. Общая психология: Учебник для вузов. – СПб.: Питер, 2024, стр. 151). Конечно, всё это подаётся, так сказать, «в известном смысле»… Да, только смысл этот действительно хорошо известен как весьма категорический посыл: сознание имеет пространственное протяжение. И всё, что в нём содержится – образы и только образы – тоже пространственно протяжённы. Так диктует сам язык, - русский язык, - точно и именно так! Но, может это «просто так говорят»? Как говорится, «неграмотные мужики и бабы»? Не думаю, они, даже неграмотные, используют тот самый «дар речи», в составе которого это знание уже зафиксировано, - не ими придуманное, но переданное им в пользование. Вот тут-то наука, - «истинная» и «единственно правильная», «объективная» и «беспристрастная», - проявляет редкостную страстность и предвзятость.

Наука здесь выступает в роли свирепого цербера, охраняющего вход в сокровищницу знаний. И выдаёт читающей публике только глубоко переработанные сведения, уже переваренные цербером до состояния «естественнонаучной информации». А. Г. Маклаков в своём учебнике 2024 года издания так воспитывает студентов-аспирантов: «В отечественной психологии этот вопрос, как правило, рассматривают, основываясь на сформулированной А. Н. Леонтьевым гипотезе о происхождении сознания человека» (там же, стр. 90).

Самого А. Н. Леонтьева надо бы уже представить, как это делали в советские времена, ибо то представление – самое верное. Вот как он охарактеризован в предисловии к своей книге «Проблемы развития психики»:

- «Научная биография автора этой книги принадлежит к числу наиболее ярких страниц советской психологии, истории борьбы за построение психологической науки на философских основах марксизма-ленинизма» (Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики. 4-е изд. М., Изд-во Моск. ун-та, 1981, стр. 7. Выделено мною. – Е. Ч.).

Советский читатель был настолько приучен к такого рода «общим местам», обязательно присутствующим в любых публикациях, что просто не обращал на них никакого внимания. Однако, цитата интересна тем, что прямо сообщает: автор, заметьте, не просто строит свои воззрения на основе марксизма, - отчего нет? Автор именно «борется за торжество» такого подхода. Прочие подходы вызывают у него «такой неприязнь», что даже «кушать не может». Странная фигура, он не будет искать истину в вопросах происхождения и развития сознания; он будет строить гипотезу о природе сознания только на основе канонизированного марксизма-ленинизма. По-бойцовски, то есть достаточно агрессивно, он будет подгонять психологию под требования марксистской идеологии. А уж как при этом будет выглядеть «сознание» - читайте, постигайте, - основы всё же. Основы этой полит-философии сами считаются истиной, но совсем ужасно, что именно такая «психология» проходит в сознание читателя как «истинно научная». И ещё автор будет «бороться» с любыми мнениями, не вписывающимися в заданную канву. Все остальные психологии, особенно где есть душа – ненаучные.

Вот, классика «ненаучности»: о пространственной организации психики ни Маркс, ни Ленин даже слова не сказали. Не осуждаемо, они «так видели», и ничего «такого» просто не видели. Им это, к тому же, «не пригодилось». Но те, кто в советские времена смел о том заикнуться, подвергался осуждению – настолько жёсткому и беспощадному, что «история борьбы» с ними действительно обогатилась достаточно «яркими страницами». Это вот так именно и делалась «объективная наука»?

К примеру, так был разгромлен Психологический институт (при Московском университете) Г. И. Челпанова. Сам Челпанов, вообще-то, считается основателем психологической науки в России, - ни много, ни мало, - настолько выдающиеся способности организатора и педагога он проявил в своей деятельности. Однако, в 1923 его смещают с должности руководителя Института «по выходу на пенсию». На самом деле, Челпанова, как говорят сегодня, просто «ушли». Возглавил учреждение К. Н. Корнилов, ратовавший за построение психологии только на основе марксистской философии. А. А. Шевцов описывает это событие именно как разгром, как «рейдерский захват»: Челпанов был выброшен на улицу, и «долго и мучительно умирал с голоду на глазах обокравших и оболгавших его советских психологов» (Шевцов А. А. Общая культурно-историческая психология. СПб.: Тропа Троянова, 2007, стр. 211). То есть, была организована травля: Георгия Ивановича, в частности, лишили льгот и права на дополнительную жилплощадь; он не мог теперь и работать в сфере профессиональной компетенции и интересов.

А. Н. Леонтьев (ученик Челпанова) «засветился» в этих событиях достаточно выразительно. Подробности мне неизвестны, но они были хорошо известны И. П. Павлову, относившемуся к Г. И. Челпанову весьма уважительно. Когда Леонтьев, по завершению «переворота» в институте, прибыл к нему на стажировку, Павлов попросту отказался от какого-либо общения с ним.

В чём же причина столь несимпатичной «сантабарбары»? – Челпанов «душой баловался», всерьёз. Лихо критиковал материализм, как «единственно верный научный подход», что можно видеть в его книге «Мозг и душа», 1900 года издания. Книга, между прочим, не умерла, - она переиздавалась множество раз, вплоть до сегодняшних дней. Всем, особенно утомлённым от вечных споров материализма с идеализмом, рекомендую к прочтению. Написанная ясным литературным языком без «диалектического мудрствования», она оказывает оздоровляющее действие на «зашлакованное» идеологией сознание. Критиковал Челпанов и марксизм, полагая, что он уместен только в социальной психологии, и призывал очистить от него психологию общую. В двадцатые годы прошлого века это был приговор, могли и расстрелять, сподвигнись кто-либо сочинить соответствующий донос. Но, хоть с этим, да «пронесло»…

А. Н. Леонтьев – фигура в этой истории особая, без преувеличения выдающаяся фигура в деле внедрения марксизма в общую психологию. Примечательны его слова: «В современном мире психология выполняет идеологическую функцию и служит классовым интересам; не считаться с этим невозможно». Он страстно потрудился на ниве создания «советской психологии». Кстати, какая она, «советская»? Что стоит за этим диким понятием? – политика и только политика, меньше всего имеющая отношение к познанию истины в психологии. И сам А. Н. Леонтьев, выходит, прежде всего политический деятель, - настолько, что назвать его «деятелем науки» можно только «во вторую очередь» и именно в кавычках. Разумеется, он не один такой был, но он – весьма ярко окрашенный. Он проводил «партийную линию» не морщась, со страстью революционера формируя психологию «советского» психолога. Это называлось, вообще-то, «формулировкой методологии исследования». Вот, всего несколько цитат, которые жёстко определяют всё содержание его объёмной книги «Проблемы развития психики», а заодно так же жёстко форматируют мозги и мышление читателей. «Форматируют» - то есть «образуют» и «образовывают», создают ОСОБЫЙ ОБРАЗ самой науки психологии:

- «То безнадёжное положение проблемы генезиса ощущения, которое создалось в буржуазной психологии вопреки собранному ею огромному фактическому материалу о поведении животных, обязывает нас с самого начала отчётливо противопоставить её общетеоретическим позициям принципиально иной подход, вытекающий из принципиально иного понимания психики» (Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики. 4-е изд. М., Изд-во Моск. ун-та, 1981, стр. 28. Выделено мною. – Е. Ч.).

Что это за «безнадёжное положение», что сложилось в «буржуазной психологии»? Даже писать об этом неудобно, но «безнадёга» в том, что у «буржуев» начисто отсутствуют вкрапления марксизма. Ужас, «учение Маркса всесильно, потому что оно верно», а они как-то умудряются «делать науку» без марксизма… Зато «советская психология» прошита им насквозь, в чём все отличия и состоят:

- «Психика есть свойство живых, высокоорганизованных материальных тел, которое заключается в их способности отражать своими состояниями окружающую их, независимо от них существующую действительность – таково наиболее общее материалистическое определение психики. Психические явления – ощущения, представления, понятия – суть более или менее точные и глубокие отражения, ОБРАЗЫ, снимки действительности; они являются следовательно, вторичными по отношению к отражаемой ими действительности, которая, наоборот, есть первичное, определяющее. Это общетеоретическое, философское положение является основным для материалистической психологии» (там же, стр. 28. Выделено мною. – Е. Ч.).

Это не просто «общие положения», к сведению, так сказать. Это – по-военному строгий приказ: всем считать, что «психика – свойство материальных тел». И ничего, что они «живые», они – «материальные и точка». Ка́к материальное тело может быть «живым», всесильный марксизм не говорит, это даже ему не по зубам. Главное, не упоминать, что живое есть «лицо одушевлённое», - оно в марксизме «просто живое», «форма существования белковых тел». Главное, не упоминать, что психика есть всё, что относится к деятельности души. Оно, это «всё» – «просто психика»; слово такое, без комментариев. К тому же душу мы теперь заменим на «организм», - нечто «органичное» и «высокоорганизованное». Ну, красиво же? Только, «организм», - это разве не от «буржуев» ли к нам пришло? Прямо со старта эпохи Просвещения, когда душу уже и без марксистов «упразднили»? Да ладно, это мелочи… Главное, подчёркивать везде и всюду, первичность материи и вторичность психики. Материя существует вообще независимо (от психики), а психика – целиком зависимо (от материи). Зачем марксизму эти «философские» представления об отношениях «барина» и «холопа»? Затем, чтобы всю психику свести к материальному и только к материальному:

- «… всякая попытка представить психическое как … принадлежащее особому духовному началу является отступлением от научных позиций» (там же, стр. 28. Выделено мною. – Е. Ч.).

Так всем «умникам» и объяснили, что́ теперь в стране советов следует понимать как «научное», и что́ теперь следует считать «ненаучным». Для научного деятеля не может быть никаких «духовных начал». Для колеблющихся и «чем-то недовольных» специально уточнили:

- «… для психологии особенно важно подчеркнуть … что всякое отражение объективного мира в психических явлениях есть ни что иное, как функция вещественного, телесного субъекта…

Это вопрос о … содержании и судьбе любого конкретного психологического исследования» (там же, стр. 29. Выделено мною. – Е. Ч.).

Как «субъект» может быть «телесным»? – как головной мозг, вот как. Мозг же «мыслит», «принимает решения», «выстраивает стратегии поведения», стало быть - «субъект», хоть такой формулировки и тщательно избегают. Но, так вот и было определено, то есть заранее задано содержание любого психологического исследования. И так была предопределена судьба любого исследователя психики. Судьба последнего могла быть незавидной, и теперь целиком зависела от того, насколько он марксист. Теперь о духовном и душевном учёному даже думать запрещено? Да. Потому что «аполитично», читай «ненаучно»:

- «Когда говорят о «душевных движениях», или о «душевных силах», то это не более чем простые метафоры» (там же, стр. 30).

Несомненно, кто-то говорит о том именно как о метафорах, не особо разбираясь, о чём говорит, - как и сам А. Н. Леонтьев. Если, конечно, не заподозрить, что сам-то он отлично в том разбирался, - уж больно грамотно проводил «нажим» на самые «болевые точки». И, опираясь на власть, вводил политико-идеологический запрет на любые разговоры и размышления о духовном.

А не пора ли послать всё это к чёрту? И не от него ли, князя тьмы, исходит тут «свет знания»? От него, «светофора», - от лукавого Люцифера, светящего лишь отражённым светом истины, уже сильно искажённым и ослабленным. Мы видим мир через «призму» его восприятия. Со времён французских просветителей, нас уверяют, что это и есть Просвещение.

Так что, после экзерцисов А. Н. Леонтьева неплохо было бы посмотреть, как же мыслят воспитанные им психологи. По идее, можно ожидать очень больших безобразий. И они действительно есть, причём в количестве «зашкаливающим» все возможности разума их как-то переварить. Смотрим…

Вкрапления марксизма в общей психологии

(только любителям очень вдумчивого чтения, не жалеющих времени на раздумья)

Что происходит с головой психолога, когда он следует не положениям и целям своей науки, а именно марксизма? Пишу «с головой», а не «с сознанием», потому что надругательство над сознанием отправляет сознание «в аут», сразу. Целой и неповреждённой остаётся только именно голова. В отличие от сознания она выглядит одинаково, что с марксизмом внутри, что без него. Голова здесь подобна ведру, в которое налили воду. Мало ли налито воды или доверху, ведро выглядит одинаково. Только голова становится тяжёлой. Марксизм, уложенный в основу, приводит к тому, что психолог перестаёт быть психологом. Таков итог подмены цели: его «научная психология» становится иллюстрацией идеологии. Он начинает бездумно употреблять разные слова для обозначения одного и того же. Или употребляет одно слово для обозначения разных вещей и явлений. То есть он уже не следует строгим и ясным определениям, он плодит знатную путаницу, в которой и сам запутывается. С такой исследовательской «базой» ему невозможно даже думать о предмете научного описания, но он «думает» и внедряет свои мысли (посылы) в сознание нам. Вот и рассмотрим эту чудну́ю картину на примере А. Г. Маклакова, что воспитан на положениях А. Н. Леонтьева и С. Л. Рубинштейна. А те, в свою очередь, на положениях К. Маркса и Ф. Энгельса. И увидим, как это всё вливается в сознание студентов, обучающихся по учебнику А. Г. Маклакова (Маклаков А. Г. Общая психология: Учебник для вузов. – СПб.: Питер, 2024). Учебник, как и словарь, - источник эталонных знаний, тех образцов мышления, которые потом определят всю работу учёного деятеля.

Для этого я сам выступлю в качестве «студента», обучающегося по учебнику. Я же изучаю «вопросы творчества»? Мне очень важны психологические знания о природе образов и воображения, без чего, как считается, в творчестве «делать нечего». Посмотрим, чему научит меня учебник?

Отдельной главы, посвящённой природе образа, у А. Г. Маклакова нет. Поэтому, открываю главу 11, «Воображение». Уж всяко в ней что-то будет сказано и про образ, наверное. Надеюсь, будет сказано с точки зрения науки, это важно! Приведу первые пять абзацев, углубляющихся в «процесс познания» воображения. Начало, как всегда, - самое важное! Всё, что можно будет прочитать потом «в середине» основывается на том, что было сказано в начале. Смотрим же, как подано начало, от чего мысль автора отталкивается и как «разгоняется», что и должно, как ожидается, привести меня к твёрдому и уверенному состоянию «теперь я знаю».

Абзац первый. «Человек постоянно вступает в контакт с окружающей его средой1. Ежесекундно на наши органы чувств воздействуют десятки и сотни разнообразных стимулов, многие из которых надолго остаются в памяти человека. Причём одним из самых любопытных феноменов психики человека является то, что полученные в предшествующей практике ВПЕЧАТЛЕНИЯ от предметов и явлений реального мира1 не только сохраняются в памяти длительное время, но и подвергаются определённой обработке. Существование данного феномена обусловило возможность человека воздействовать на окружающую среду2 и целенаправленно изменять её» (Маклаков А. Г. Общая психология: Учебник для вузов. – СПб.: Питер, 2024. стр. 283).

«Определённую обработку» производит, вообще-то, разум, - под свои цели и задачи. Всё «целевое» и «целенаправленное» это от него. Что-то он здесь не назван… «Любопытный феномен психики» - плохое название разума. Предполагаю, что эту «функцию» (целенаправленность) А. Г. Маклаков припаяет к «воображению». Да, тут будет к чему придраться!

Однако начну, как «студент», с чистых придирок к понятию «окружающей среды». Уж по порядку. Придирки появляются от того, что с самого начала я вижу, что чего-то тут не понимаю. Отсюда и выяснение, - это я «так плохо усваиваю», или в тексте что-то «не то». Ну, мне же очень нужно разобрать этот материал на составляющие и хорошенько понять, чтобы далее использовать в раздумьях и размышлениях! Вот и вспоминается, что «среда» - с психологической точки зрения – это пустота, в которой ничего нет. А если и есть, то нечто однородное, - такова «воздушная среда», «водная среда», «космическая среда». Но, в самом общеупотребительном виде, это вместилище, пространство и время, в котором размещено и пребывает всяческое «нечто», что собственно и воздействует на нас. И это не «среда», а вещи, предметы, явления, «объекты» и «факторы». Вот они-то и вступают с нами в контакт (не сама среда). Или мы с ними (не со средой). Воздействовать на среду, и тем более «целенаправленно изменять её» мы не можем. Да и цели такой никогда не ставим: среда – условие самих контактов, мы сами существуем в этой среде, мы пронизаны ею, она неприкосновенна (если нам жить не надоело). Плохо, что А. Г. Маклаков пять раз упоминает именно среду, постепенно замещая её на «реальный мир», «реальность» и «объективную реальность». Ещё хуже, что и эти понятия замещаются далее на «действительность» и на «реальную действительность». Почему не на «действительную реальность»? Почему? – «по кочану»… Так, может, буркнет себе под нос добросовестный студент.

Что касается последнего, студент знает: «реальность» и «действительность» - два слова из двух разных языков, говорящие о разных явлениях. И понятия о них - тоже разные. И ничуть они не родственны понятию «среда». То есть о том, что находится снаружи нашего внутреннего психического мира (а он тоже «среда», только совсем другая) у автора учебника довольно разболтанные познания, - пожалуй, он «где-то об этом читал». Отсюда и неизбежный «смыслобой», выходящий из под его пера... Ну, надо же! А, почему так? Потому, что это и есть наследие классиков: у них реальность, действительность, среда и окружающий мир это своеобразные «стразы», которыми инкрустируется словесная вязь «чисто по вкусу». Лишь бы «красиво было».

Студент нуждается в чёткости, и он пытается выстроить её сам: для человека есть мир внешний и мир внутренний. Или среда внешняя и среда внутренняя. Как ни назови, он их различает. В обеих сре́дах содержится «нечто». Из среды внешней что-то и как-то «переходит» в состав среды внутренней. То есть, сре́ды соприкасаются (контактируют), и на стыке соприкосновения разворачивается цепочка психических событий: ощущение, впечатление, восприятие, возникновение образов. Довольно неудачно это названо «отражением». Скорее, это проникновение внешнего во внутреннее с сопутствующими искажениями или даже потерями, - внутреннее лишь несколько подобно внешнему. Образ сильно отличается от «оригинала», с которого был «снят». Внешний предмет предстаёт в сознании в сильно «ободранном» виде. Или, напротив, «обрастает» подробностями, добавленными от себя, которых в оригинале не было. Внутренняя среда – сознание – «кривое зеркало»? Как несимпатично звучит! Поэтому «отражение», намертво припаянное к зеркальным событиям, хочется вообще исключить из оборота психологических понятий. Но(!), - марксизм не позволит. Классики выражали своё понимание психики именно так. Прямое уподобление зеркалу, конечно, порицали, но «отражение» оставили, - мучайтесь теперь вечно нестыковками понятий… Интересно, это безобразие долго ещё будет продолжаться?

Далее учебник доносит до нас сведения о «стимулах» - «десятки и сотни стимулов ежесекундно воздействуют на нас». И «стимулы остаются в памяти». Как может психолог такое сказать? «Стимул», вообще-то, палка с острым металлическим наконечником. Как палка может «оказаться» в памяти? Может, всё же, в памяти остаётся образ палки, «стимула»? Для психолога это важно! А то, какой же он «психолог»? Психолог должен точно говорить об этом, а не просто «подразумевать», - «Вы ж понимаете, не так ли?». Так начинает робко думать студент, ещё не веря тому, что автор учебника здесь просто «халтурит». Когда буйвол запряжённый в плуг, начинал «халтурить» и еле ноги волочить, его кололи «стимулом» в заднее место, и он ускорялся, «убегая» от укола. В памяти буйвола оставался образ стимула, плюс образ ответного действия, - бежать! У буйвола есть «образы» и «память»? А как же! Может, тогда уже и «сознание», в котором только и «крутятся» образы? Может, тогда уже и «разум», который именно «притирает» образы друг к другу? Выходит так… Какой-то странный «буйвол» здесь получается… В марксизме таких «сознательных» буйволов не разводили. У марксистского буйвола нет ни сознания, ни образов, ни, тем более, разума. Как он, такой убогий, различает где «сено», а где «солома»? Память хоть есть у него? Память – есть! А, она у него «где» и «в чём»? «В мозгу», - ответит любой нейрофизиолог. – «В нервных связях». Так он считает, и ему проще обойтись понятием «рефлекторного механизма». Так точно проще, что в марксистской теории сознания и сделано. Эта «святая простота», кстати, вырастает именно из суммы невинных неточностей типа «палка в памяти» вместо образа палки.

Очень смущают студента и один раз мелькнувшие «впечатления». Что́ это и откуда взялось? В разделах «Ощущение» и «Восприятие» у А. Г. Маклакова никаких «впечатлений» нет. «Впечатления» это – «образы»? Да, вроде, нет. Слова, опять же, разные, и говорят о разном! Вспоминаем: «впечатление» - след от давления печати, оттиск печати… Это они, - следы, оттиски, - в памяти и хранятся? Вопрос уже чисто психологический! Так тоже, вроде, нет, - в памяти хранятся образы. В просторечье под «впечатлением» люди разумеют силу воздействия, сопряжённую ещё и с чувством. Они эту силу чувствуют. «Я чрезвычайно впечатлён!», - восклицает человек, испытывая восхищение. Туристы отправляются в путешествие за «яркими впечатлениями», то есть за «очень сильными». Они хотят получить именно их, а не просто «поглазеть на мир». Что останется в их памяти, - «впечатления»? Сами туристы могут высказаться именно так, им простительно. А вот психологу это не к лицу, - в памяти останутся образы пережитых впечатлений.

В главе 10, посвящённой памяти, Маклаков упоминает «впечатление» как «известный след». Насколько он «известен» и кому? Это не из той ли серии, когда говорят, небрежно и вскользь «как всем хорошо известно…»? Само запоминание трактуется как «запечатление», которое, опять же, есть оставленный «след». Вскользь упоминается импортная «информация» (in-forma-tio), которая при ближайшем рассмотрении оказывается полученным образом, только теперь представленным нам на латыни. «Информация» - химера та ещё! За вычетом безумного окончания «-ция», детально соответствует мазыкскому «вообраз» (вобраз), верхнелужицкому сербскому wobrа́z, да греческому «фантасмата». А в общем – русскому слову во-ображение. То есть, размещая «впечатление» в памяти, в психологии как-то не озадачиваются тем, что это место в памяти уже занято, - образами.

Так откуда и как у А. Г. Маклакова появляются «впечатления»? «От балды», как говорят студенты, - он неаккуратен в понятиях! Он использует совершенно разные слова для обозначения одного и того же, - есть такая «традиция» в научной психологии. Правда, есть у Маклакова и упоминание о «сильном впечатлении». А «сильное», как известно, к «образу» не применяют, в один ряд не ставят. Зато «сильное» хорошо встраивается в один ряд с сопутствующим «чувством»; восприятие – чувственно! И это не только очень интересно, но ещё и очень важно: чувственная окраска всего психического возникает уже на уровне впечатления, и далее простирает свои влияния на всё и везде.

Это прекрасно видно в восприятии музыки: настоящая* музыка всегда оказывает впечатление, - сильное и сразу! Оно ещё и чувственно, потому и захватывает Душу слушателя без остатка! Музыка – язык души в прямом смысле этих слов. Душа будто на краткое время вернулась к себе домой, где ей хорошо, потому как там всё родное… Из впечатлений тут же, но всё же «после того», вырезаются образы … - у всех уже очень-очень разные, но в любом случае, дающие пищу и Разуму. Даже у одного и того же слушателя прослушивание одного и того же произведения вызывает каждый раз довольно разные образы. Все мы хорошо знаем, что помимо ярких и сильных чувств, настоящая* музыка пробуждает «интересные мысли». Отсюда и непонятое и необъяснённое свойство настоящей* музыки - «желание прослушать ещё раз». Казалось бы, - зачем? Слышал же уже… Но, нет: полюбившееся произведение слушается множество раз, бесконечное количество раз. Здесь начинается настоящая психология, стартующая от впечатления: воздействие на Душу (а не на «органы восприятия») открывает дверь в беспредельный внутренний мир, куда как больший, чем мир внешний. Недоступная роскошь для «произведений» искусственного интеллекта, между прочим… Конечно, он же – «цифра»! Его дело - «числа числить»… Какой уж тут «внутренний мир»?

* Настоящая музыка это – какая? Её создание идёт от Души и только от неё, - через вдохновение, - вот она какая… Занятие, доступное не каждому, а если и доступное, то не всегда. Даже, если этот «каждый» – профессиональный композитор: говорить со слушателем языком Души само по себе и есть Высокое Искусство, явление «штучное». В противоположность ему, ненастоящая музыка создаётся исключительно от Разума, решающего, к примеру, задачу лучшего выживания в виде достижения «приличного заработка». Неосуждаемо. Но, ненастоящая она потому, что … она нестоящая … вообще ничего, даже того заработка, ради которого и была создана. Чаще создаётся коллективно, ведь «вместе легче и петь, и жить». Живёт такая музыка искусственно, в инкубаторе мейнстрима и моды, - о ней назойливо напоминают, без этого она умрёт, а вместе с тем и процесс «делания денег» тоже. Спустя двадцать-тридцать лет, коллективу балбесов присваивается титул «легендарной группы», и славно постаревшие дяденьки опять возникают на экранах. Ничуть не поумневшие, они вновь озвучивают свою ребячью глупость, только теперь в исполнении сивых меринов. За что, опять же, получают некие деньги. Ибо – «классика»: Фа́ина Фаи́на Фа́й на́-на́… Каких-либо влияний Души в этой деятельности нет, одна только инфантильная дурь. Умирает ли сама Душа от такой деятельности? Или хотя бы болеет и страдает? Возможно, - этот вопрос в психологии никто не исследовал. Странная наука: на продукции шоу-бизнеса подрастающие поколения приобретают и идеалы, и принципы, и модели поведения, а наука, зовущаяся «серьёзной», этим не занимается, вообще… *

Так, всё же, что́ это «давит» и на что́? Где-то слышал студент, что «впечатления» это то, что возникает сразу после ощущения, в итоге ощущения… Это ещё не образ, это вдавление в «тело сознания», своеобразная «лунка», «ямка». Ещё говорят – «след» в сознании. Но, след же – отпечаток? Так это представлено в русском народном мировоззрении, там различают такие тонкости. Ощущение или ощупывание (слова от одного корня!) через раздражение рецептора и возбуждение проводящего нерва «нажимает» и «давит», оставляя в теле сознания «отпечатки». Это – огромная тема, по которой А. Г. Маклакову стоило бы написать отдельную главу! Однако, его учебник по этой теме «ни гу-гу»… А в самом общем виде тема имеет следующие очертания:

- «… граница, за которой кончается мир вещей и начинается мир души, - это впечатления, как и писал Кавелин» (Шевцов А. А. Введение в прикладную культурно-историческую психологию. СПб.: Тропа Троянова, 2007, стр. 35. Выделено мною. – Е. Ч.).

Так писал о впечатлениях Константин Дмитриевич Кавелин, - единственный, кто в конце девятнадцатого века закладывал в России основы психологии как науки именно о душе, а не о «функциях головного мозга». На него нашёлся свой «леонтьев» тех времён, - кто бы это мог быть тогда? – Иван Михайлович Сеченов. После публичных дебатов на страницах журнала «Современник» Сеченов формально был признан «победителем». А Кавелин - «проигравшим». Та же ситуация, между прочим, что и в сегодняшних дебатах Трампа и Харрис. Где страдающая бессмысленным похохатыванием (гебефренией) «победила» и устроила травлю «проигравшего». С Кавелиным тоже так и разделались, - высмеяли и затравили в прессе. Ибо «всем же понятно», что психология, по Сеченову, - наука о функциях мозга. Почему психология должна быть «по Сеченову», - никто не обсуждал. У нас и теперь в «психологии мозга» впечатление не отличают от образа. И тоже без обсуждений.

Забегая далеко вперёд, здесь следует сразу очертить самую общую картину событий восприятия, ибо без этого никакая общая психология не сложится.

Итак, внешние события производят впечатления на душу, что сразу же сопровождается возникновением чувства. Душу в русском мировоззрении и называют-то не иначе, как чувствующей душой. Душа – единственный источник возникновения чувства. В отличие от эмоций, - чтобы было понятнее, о чём здесь идёт речь: единственным источником возникновения эмоций являются скверные переводы иноязычных текстов на русский язык. Именно чувство обусловливает судьбу впечатления – сохранить его, переведя в образы памяти, или отправить в небытие, будто ничего и не было. Но, «чисто технически», впечатления всё же должны сначала во что-то впечататься, - в прямом смысле этого русского слова. В саму душу? Нет, - в специальное воспринимающее устройство, изливаемое из себя душой и заполняющее пространство вокруг неё как некая очень тонкая вещественная среда. Это устройство в русской традиции зовётся па́рой, сегодня же мы называем его только сознанием. Именно в нём впечатление выдавливает отпечаток. Что же далее? А. А. Шевцов, на основании материалов этнографических сборов, так описывает сопряжённые с впечатлением события, как это понимал русский народ:

- «Изогнутое [сознание. – Е. Ч.] либо выпрямляется, либо сохраняет след. Сохранение следа становится памятью, а значит, и знанием. Как оно возможно?

Сознаванием. То есть превращением впечатления в знание [в принадлежность сознания. – Е. Ч.]. Попросту говоря, закреплением отпечатка в паре, то есть веществе сознания, как некоего остаточного образа, ибо знания и память хранятся у нас в виде образов.

Творение образов из впечатлений, перевод впечатлений из простых надавливаний на воспринимающую поверхность в долговечный образ и есть сознавание. Но кто сознаёт? Душа? Наверное. Без неё или без некоего деятеля, который может сказать про себя Я, сознавание невозможно, как невозможно оно и тогда, когда я оказался «без сознания».

… всё сознанное мною сознано как образы, созданные из вещества пары и хранящиеся в ней. Иными словами, всё моё уже имеющееся сознание уходит в память в виде образов, создавая содержания сознания» (Шевцов А. А. Введение в прикладную культурно-историческую психологию. СПб.: Тропа Троянова, 2007, стр. 36. Выделено мною. – Е. Ч.).

Народ именно так всё это и понимал?! А что? Противоречит мнению, что русский народ – полупьяное быдло? Нас к этому долго приучали наши западные «просветители»… И доморощенные интеллигенты тоже, - плоть от плоти дитятки западной культуры. Замечу, однако, швырнув увесистый булыжник в огород «научной психологии»:

- слова «ощущение», «впечатление», «восприятие», «воображение», «образ», «представление», «сознание», «сознавание», «знание», «значение», «знак», «память», «мышление», «смысл», - это, прежде всего, не «научные термины»! Всё это - исконно народные слова. Сказать после этого, что народ слова знал, а знаний из них вытекающих и с ними сопряжённых не имел? Это справедливо именно для науки, там так и происходит: страдая «глухотой на слова», наука русские слова не понимает, и даже само обращение к слову, похоже, считает «унизительным», предпочитая «научные понятия» и «философские категории». Ну, и «знания о человеке», в итоге, производятся откровенно убогие, «альтернативно когнитивные»... Одно из проявлений расчеловечивания, кстати.

Подытожим же, кратко и занудно:

- впечатление продавливает в сознании след, сразу вызывая оценочное чувство «хорошо-плохо», «оставить-выкинуть» и тому подобное. «Яркое впечатление», конечно, оставляем. Ну, да, «восприятие» же, в точнейшем этимологическом смысле – «принятие приятного, нужного и достойного». Кто принимает такое решение? «Я»? Душа? Головной мозг? Это очень важно, нужное подчеркнуть. Итогом этого умственного выбора будет или психология как таковая, или неестественная «естественная наука о человеке». Как только это всё начинают делать нейроны, - да, пожалуйста! – так сразу же Человека мы и теряем…

- продавленный участок сознания вырезается из поверхности воспринимающего устройства, верхние края углубления смыкаются, и так этот «пузырёк» («гвор») во-ображается, то есть становится образом. «Образ» и «обрез», напомню, слова одного извода. Так впечатление воплощается в теле сознания, обретает плоть сознания, становится «гвором», уже свободно перемещающимся в пространстве внутреннего мира.

Поскольку современный человек очень нуждается в неких ясных и понятных ему аналогиях, Шевцов предусмотрительно сравнивает сознавание с чем-то похожим на «душевное пищеварение». Согласен. Сам я, читая о событиях впечатления, непроизвольно вспоминал «питание одноклеточных», когда в наружной оболочке («мембране») этого существа («организма») возникает вдавление внутрь. Так происходит сначала охват пищевого комочка («питательного субстрата»). По мере погружения его в глубину цитоплазмы, верхние края вдавления всё более смыкаются друг с другом, при этом вытягиваются, уподобляясь тонкой «шейке» или «горлышку колбы». Затем неведомая сила шейку пересекает, краевые концы мембраны смыкаются окончательно, создавая замкнутую целостность новообразованного «питательного пузырька». Эти события биология называет «пиноцитозом», поразительно похожим на образование «гвора» в теле сознания. И это действительно питание, а не что-либо ещё: мы же не морщим носик, говоря о воспитании! Только, как обычно, как-то «не слышим» русского слова… Хотя в ходу ещё и такое выражение как «пища для ума». А ещё на ум приходят представления о «вощёной дощечке», чистую поверхность которой древние греки времён Сократа, Платона и Аристотеля понимали как «приёмное устройство». Позже латиняне назовут её «tabula rasa» (чистая доска). Это – та часть сознания, па́ры, что не занята ещё впечатлениями. На ней и образуются новые отпечатки (впечатления) как таковые. Греки, похоже, тоже «где-то что-то об этом знали»… Знание, сегодня считающееся «примитивными представлениями»… Таковы примитивные умозаключения современной науки.

Здесь хорошо видно, насколько впечатление – нечто чужое для сознания. Ещё и «враждебное», оно привносит поражение сознания. Так и тянет воскликнуть: «Нет, это поразительно!». Вот именно. Ещё Августин называл восприятие претерпеванием. Правильно, поражение не «одерживают», поражение «терпят». И в таком своём виде впечатления участвовать в дальнейших психических событиях не могут. Из них, неопределённых впечатлений, в сознании потом появляются родные (однородные) для сознания образы… В том числе память об ощущении - это уже образ.

Кстати, в цепочке этих событий хорошо заметен разрыв: в народном мировоззрении, как и в научном, никто не знает, как физика ощущения проникает в нефизическое сознание. Или я просто не знаю православных духовных текстов, где эта смычка и переход детально описаны. Полагаю, что тексты ещё есть, не всё же сожгли за время от Петра Великого до советского «атеистического погрома». Что ж, это надо пока оставить в виде большого вопроса, ждущего своего разрешения.

Однако, марксизм об этом вообще ничего не говорил, вопросы такие не ставил, и картину такую не рисовал. И вот, автор учебника, доктор наук, теперь просто не различает «впечатления» и «образы»? Может ли такое быть? Может: у классиков об этом ни слова, «впечатления» и «образы» здесь – одно и то же. Так что, это воистину «любопытный феномен», и он ещё «аукнется» в дальнейшем, как и все прочие «неточности».

Абзац второй. «Следует отметить, что воздействие животного на внешнюю среду3 и изменение внешней среды4 человеком имеют принципиальные различия. В отличие от животного человек оказывает воздействие на среду5 планомерно, направляя свои усилия к заранее поставленной цели. Такой характер изменения действительности1 в процессе труда предполагает предварительное ПРЕДСТАВЛЕНИЕ в сознании того, что человек хочет получить в результате своей деятельности. Например, паук совершает определённые операции, напоминающие операции ткача, и пчёлы постройкой своих восковых ячеек напоминают людей-строителей. Однако любой самый плохой специалист отличается от самой хорошей пчелы или самого искусного паука тем, что действует по заранее намеченному плану. Любой труд предполагает выработку такого плана, и лишь потом – его воплощение на практике» (там же, стр. 283).

Если бы К. Маркс знал, что сравнение архитектора с пауком и пчелой войдёт в анналы, будет канонизировано и станет классикой хрестоматии марксизма, - наверное, не стал бы такое писать. Этот пример вбит в голову каждого марксиста словно гвоздь, оставив сквозное ранение мозга от коры больших полушарий до подкорковых ядер. Из публикации в публикацию его цитируют как нечто, сравнимое с мудростью Конфуция, Будды или Христа. Студенту, изучающему психологию по учебнику, непременно нужно вбить в башку тот же гвоздь: паук плетёт паутину не по плану. Да? И у него получается? И пчела строит соты не по плану. Да?! У них же, как считается, нет разума и сознания, стало быть, нет и образов. Какие уж тут «планы»? Наверное, паук и пчела сами об этом подробно и не раз рассказывали К. Марксу. И всё же, Маркс явно не знаток пауков и пчёл. Сегодня считается, к примеру, что у них есть «алгоритм инстинктивной деятельности». Но, разве, алгоритм – не план? Ну и что из того, что алгоритм они выстраивают «не своим умом»? Хотя, так уж и не своим?..

Если бегло просмотреть данные сегодняшних исследований жизни пауков, то очень быстро наткнёмся на экспериментальные данные и выводы из них совсем другого сорта. Пишут, что поведение пауков определяется отнюдь не шаблонными поведенческими программами. Оно сильно меняется в зависимости от приобретённого опыта. Пауки быстро учатся и переучиваются, с ними легко работать по методикам выработки условных рефлексов. У пауков очень сложное поведение во время охоты на добычу. Они легко и «разумно» меняют тактику охоты. Крупную добычу они атакуют только сзади, мелкую - как придется. За быстро движущейся жертвой гонятся сами, а медленную поджидают в засаде. Исследователи дружно отмечают, что пауки, несомненно, тонко распознают изображения, способны к их категоризации, и … планированию действий. У них большущий объём оперативной памяти. И они составляют образ выбранного маршрута, прежде чем двинуться в путь. Большой привет классикам марксизма и его последователям!

Всё сказанное можно обобщить по-русски так: паук – душа живая, потому как лицо одушевлённое. Раз так, то он обладает разумом, потому что разум – орудие души для управления телом. Разум работает только в «операционном пространстве», которое называется сознанием. Содержанием сознания являются образы. Стало быть «функция воображения» пауку тоже не чужда, ибо никак иначе образы в его сознании возникнуть не могут. Паук категоризирует образы, то есть, сопоставляет и классифицирует. То есть, со-ображает. То есть, «думает»? - о своём, о паучьем… Как-то неудобно становится давить его тапком…

Что сам-то Маркс хотел сказать нам своим высказыванием? Может то, что он хорошо разбирается в пауках и пчёлах? Нет, конечно, он в них вообще не разбирался. Это всего лишь иллюстрация марксистского тезиса о «высшей форме отражения действительности», присущей человеку. Побочный эффект понятия о «прогрессе»: с чего это она вдруг «высшая»? Думаю, преврати волшебник человека в паука, человек сгинул бы в течение часа, ибо к условиям жизни паука могучий человечий разум не приспособлен вообще. Несмотря на «высшую форму отражения». В оригинале, как часть более обширного текста, у Маркса всё звучит более прилично:

«Паук совершает операции, напоминающие операции ткача, и пчела постройкой своих восковых ячеек посрамляет некоторых людей-архитекторов. Но и самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что, прежде чем строить ячейку из воска, он уже построил её в своей голове. В конце процесса труда получается результат, который уже в начале этого процесса имелся в представлении человека, то есть идеально» (К. Маркс. «Капитал», стр. 188-189. Выделено мною. – Е. Ч.).

И всё же, есть тут пара «загвоздок». Вот первая: поднимая «высшую форму отражения» на предельную высоту, Маркс по контрасту «низшие формы» практически «обнулил». Что-либо «идеальное», по Марксу, существует только у человека. И сделал он это крайне неудачно, исходя сугубо из личного мнения. Человек «с самого начала отличается» или «принципиально отличается» от пауков и пчёл совсем не этим. Само сравнение архитектора с пауками и пчёлами для установления различий - никак не мудрое обобщение глубоких знаний. Скорее это ахинея, - студент может себе позволить выразиться именно так. Автор учебника психологии, выстроенного на положениях марксизма, такого позволить себе не может. Зато может позволить себе всякие прочие вольности.

Говоря о выработке плана действий А. Г. Маклаков упоминает «представление». Как и в случае «впечатления» возникает вопрос: что́ это и откуда взялось? Из Маркса оно взялось, и это вторая «загвоздка»: Маркс слово «образ» подал как «результат», тут же приравняв его к «представлению». Маркса это не очень волновало. Но, нам-то как быть: «представление» это «воображение»; или это «образ»? Ни то, ни другое, хоть и «считается», что «вообразить себе» и «представить себе» это одно и то же. Представление – это действие с образом, выставление образа на обзор. Но, словесная вязь доктора наук свидетельствует, что он не отличает действие с образом от самого образа. Написано же: «… предварительное представление в сознании того, что человек хочет получить…», - всё по шаблону от Маркса. Здесь пропущено слово образ, он здесь «того», как у Маркса. И эти слова можно трактовать как «действие выставления образа». Но, для последователей марксизма это необязательно. А можно трактовать как «созерцание образа, уже выставленного в представлении». Но и в таком варианте образ тоже «опускают», и получается, что мы созерцаем само представление (без выставленного образа). Наконец, самые неаккуратные поймут это просто как «образ», или как «воображение», окончательно перестав отличать его от «представления». Так ведь и происходит… Как сам-то А. Г. Маклаков трактует свои многозначные слова? Бог весть. Похоже, он не видит здесь многозначности, то есть неопределённости. Стало быть, не различает? Видно же, - не различает: «представляемое» для него равно «воображаемому». Жаль, паук бы это различал…

Абзац третий. «Таким образом, РАССМАТРИВАЯ ПРОЦЕСС создания человеком чего-либо нового, мы сталкиваемся ещё с одним феноменом психики человека. Его суть состоит в том, что человек создаёт в своём сознании ОБРАЗ, которого пока в реальности2 ещё не существует, а основой создания подобного образа является наш прошлый опыт, который мы получили, взаимодействуя с объективной реальностью3. Вот этот процесс – процесс создания новых психических образов – и получил название воображения» (Маклаков А. Г. Общая психология: Учебник для вузов. – СПб.: Питер, 2024. стр. 284).

Хорошая чехарда! Когда автор говорит о себе, как «рассматривающим процесс», он говорит о своём представлении. Сегодня на сцене у него - представление пьесы под названием «Процесс создания нового». Представление же смотрят на сцене сознания, буквально как зрители в театре. Он сам, кстати, и сценарист, и режиссёр, и постановщик этого представления. И надо потрудиться, чтобы представление не было зрителями освистано! Словосочетание «таким образом, рассматривая процесс…» выдаёт или непонимание тонкостей хода психических событий, или крайнюю небрежность словоупотребления. Ведь таким образом, он рассматривает образ процесса. Свист с галёрки, где студенты сидят! Вот здесь в изложении А. Г. Маклакова психология как наука начинает сильно хромать на обе ноги. Он ещё и чрезвычайно зауживает понятие воображения! Выскажусь твёрдо: воображение – процесс создания любого образа, и воображению вообще не важно, насколько он «новый» (или «старый»). Убийственной является и цепочка свободно льющихся слов: «… образ, которого пока в реальности ещё не существует». Психолог не может такое говорить. За такие слова строгий преподаватель, думаю, выгнал бы студента из аудитории. В реальности вообще образов нет, а не только «пока». Ах, какая мелочь? Нет, не мелочь: образы возникают, существуют и хранятся только в сознании. Тысячу раз прав А. А. Шевцов, предостерегая от «игры с наукой в поддавки». Поддаваясь, прощая «мелочные нестыковочки», мы приходим к «незнанию знающих». Вот и А. Г. Маклаков, плохо понимая суть, говорит нам, не ведая о том, о работе разума. Но «припаивает» это к работе воображения. «Нестыковочка» крупная, - и это совсем уже не мелочь!

Работая с образами, именно и только разум придумывает нечто, чего в реальности может и не быть. Это сколько угодно, было бы желание! И оно у человека есть, только сегодня его называют немецким словом «цель». Так воображение становится у психологов «целеустремлённым». Но, воображение, которое создаёт по запросу разума «новый» образ, не привносит от себя никакой новизны, оно желаний не имеет и к цели не стремится. Воображение только во-ображает, - создаёт образ. Такова эта «функция» или, как сказали бы сегодня, «опция». На нормальном русском воображение прозвучит как способность сознания создавать образы. Увы, у современных психологов воображение это придумывание нового! Отсюда такие сочные придумки их вывихнутого разума, как «яркое воображение», «богатое воображение». И один шажок остаётся до «творческого воображения», которое «творчески преобразует реальность». В следующем абзаце А. Г. Маклаков назовёт это «крайне сложной формой воображения». Вот уж, знаток творчества! «Крайнюю сложность формы» описывать не станет, полагая, что в учебнике это можно опустить. А студенты, мол, потом разберут эту «крайнюю сложность» в специальной литературе, посвящённой «формам воображения». Увы, в спецлитературе будет та же понятийная окрошка, которую исследователи уже впитали в себя из учебников, по которым «учились». Доучились до того, что сам Маклаков приравнивает «произвольное» воображение именно к «творческому» воображению. И понеслось:

- «… человек преобразует представления и создаёт новые не по имеющемуся образцу, а самостоятельно намечая контуры создаваемого образа и выбирая для него необходимые материалы. Творческое воображение, как и воссоздающее, тесно связано с памятью, поскольку во всех случаях его проявления человек использует свой предшествующий опыт. Поэтому между воссоздающим и творческим воображением нет жёсткой границы» (там же, стр. 286. Выделено мною. – Е. Ч.).

Что видно здесь сразу, без микроскопа? «Представление» приравнено к «образу» (воображению). Знакомо, узнаваемо, - их в психологии не различают. Нарушена формула творчества – «из ничего, без ничего, мгновенно»: то есть, указаны «необходимые материалы» и «технологическая» связь с памятью и предшествующим опытом. В то время как «инсайт» и «вдохновение» с ними не связаны никак. И насчёт «нет жёсткой границы»: «творчество» приравнивается к «работе», нуждающейся в исходных материалах; творчество приравнивается к «труду», к трудовым операциям с исходными материалами. И ничего, что три термина – «творчество», «работа» и «труд» – обозначают якобы «одно и то же». Главное здесь для науки – избавиться от «творчества» как творения при содействии высших начал.

Такова весёлая карусель образов в просвещённом сознании. Но, дело в том, что здесь в представлении на сцене сознания должна разворачиваться именно наука психология, а не постмодернистская театральная постановка, где классические персонажи занимаются «чёрт знает чем». А ведь пьеса совсем несложная! В академически упрощённом варианте здесь всего два персонажа: действующие лица – воображение и разум. И всего два акта (действия): акт первый – создание образа; акт второй – представление образа. Как можно здесь запутаться? Можно, для этого достаточно не слышать и не слушать русский язык. А в советчики взять марксизм, который саге «О пауке, пчеле и архитекторе» обеспечил высокий индекс цитирования на полторы сотни лет вперёд. К. Маркс, похоже, вообще не различал «представление» и «воображение», получив эту «способность» по наследству от предшествующей ему западной философии. В частности, И. Кант тоже их путал. В «права наследства» вступили и сегодняшние исследователи психики, и только отдельные люди, вроде А. А. Шевцова, могут позволить себе тряхнуть головой и сбросить морок:

- «Созданные воображением образы могут рассматриваться внутренним взором, и тогда они ему представляются, в смысле, показывают себя, делают представление» (Шевцов А. А. Основы Науки думать. Книга 3. Сообразительность, понятливость, толковость. Иваново: Издательское товарищество «Роща Академии»; 2010, стр. 22. Выделено мною. – Е. Ч.).

Абзац четвёртый. «Итак, ВООБРАЖЕНИЕ – это процесс преобразования ПРЕДСТАВЛЕНИЙ, отражающих реальную действительность111, и создание на этой основе новых ПРЕДСТАВЛЕНИЙ. Принято считать, что воображение зародилось в процессе ТРУДА – специфически человеческой деятельности, из-за существования потребности в преобразовании предметов реального мира4. Например, имея перед глазами орудие труда, которое по своим характеристикам и свойствам было не совсем совершенным, человек мог ПРЕДСТАВИТЬ себе другое орудие, которое соответствует его ПРЕДСТАВЛЕНИЮ о том, что необходимо для выполнения той или иной трудовой операции. Но потом, в ходе исторического развития человека, деятельность воображения стала проявляться не только в труде, но и в ФАНТАЗИЯХ и МЕЧТАХ человека, т. е. в образах, которые вообще не могли быть созданы на практике в данный момент. Появились крайне сложные формы воображения, необходимые в научном, техническом и художественном ТВОРЧЕСТВЕ. Однако даже в этих случаях воображение выступает как результат преобразования наших ПРЕДСТАВЛЕНИЙ, полученных из реальной действительности111» (Маклаков А. Г. Общая психология: Учебник для вузов. – СПб.: Питер, 2024. стр. 284).

Здесь уже вся совокупность неточностей – высказанных или подразумеваемых между строк – даёт просто лютый дефицит какого-либо понимания. Видим в первой же строке: «воображение - создание новых представлений»; «воображение – процесс преобразования представлений». Воображение у А. Г. Маклакова, как видно по первому предложению, создаёт представления! В другом месте нам скажут, что вообразить и представить – одно и то же. Как тогда одно создаёт другое? Это истинные определения? – нет. Чтобы сбросить морок от дипломированных «инфоцыган», нужно хорошо потрясти головой! Представления осуществляет разум: при этом выставить можно в фас, а можно и боком, - так, в частности, меняется образ представленного. Разум и созерцает, что из того выходит. Или не выходит. Воображение – это процесс создания образов. Созданный образ – один и тот же - мы можем представлять себе на обозрение сколько угодно раз. Каждое такое представление-выставление будет действием «новым», то есть «ещё раз». Нужно ли вообще напускать здесь туман «нового» и «старого»? Пожалуй, нет. Серийно повторяющееся действие не нуждается в таком «различении». Мы же не назовём каждую отправку ложки супа в рот действием «новым»? И именно это сочетание – «новое представление» - говорит о том, что автор учебника не различает действие представления и сам новый образ, когда мы созерцаем нечто, что сами ещё в реальности не видели, но в своём сознании уже придумали. Не различая, А. Г. Маклаков так и сказал бы далее: мы представляем себе то, что придумали. Нет, мы представляем себе образ того, что придумали. Не надо «опускать» слово образ, как это сделано у Маркса! Ему-то это было вообще не важно, он другие задачи решал…

Дальше идёт нечто совсем уж нелепое: «Принято считать, что воображение зародилось в процессе труда». Да, в марксизме принято считать, что человек приступил когда-то к труду, ещё не оснащённый способностью сознания к производству образов. Этим он сильно, как видно, отличался от паука, который образы вполне себе во-ображает. Более того, человек приступил к труду, похоже, не обладая и сознанием, которое «возникло и развивалось в процессе общественного труда». Только «в процессе», «потом», как-то «постепенно» и «по мере того как», он обзаводится сознанием с его способностью к воображению. Это не человек, это – киборг, придуманный марксизмом и внедрённый затем в научную психологию как «объективное знание». У киборга даже есть имя – его зовут Субъект. Разум Ф. Энгельса (по ходу бесед с К. Марксом) придумал этот образ, который его во-ображение сгенерировало из «элементов прошлого опыта» возможно даже как «визуальную картинку». Образ был «новый», ибо в «реальной действительности» такой киборг не существовал. Это был deepfake, как сказали бы сегодня. Однако, классик выставил его себе в представлении для детального созерцания, и «увидел он, что это хорошо». Особенно хорошо было то, что так рождались элементы марксистской идеологии, подкреплённой «естественнонаучными данными». Тут уж классик смело «оживил» киборга, вдохнув в него субстанцию совершенно особую - субъективность. Так и удалось вытеснить одушевлённость в небытие. Так вот они с Кем соревнуются… Ох, прав был Г. И. Челпанов, говоря о метафизической природе материализма, игриво не признающего «презренной метафизики».

Воображение, согласно классикам, не просто так «зародилось в процессе труда». Считается, что тому поспособствовала и «потребность в преобразовании предметов реального мира». Пожалуй, нет у человека такой величественной потребности, - «А не преобразовать ли мне с утречка парочку предметов реального мира? Очень хочется!». Звучит издевательски масштабно! С замашкой на преобразование судьбы реального мира.

Ну, да! Марксизм же очень озадачен преобразованием мира, это у него задача номер один. Однако, потребности человека времён палеолита поскромнее были: получить выгоду, пользу, облегчить свой труд. То есть быть сытым, тепло одетым, и чтобы было где спокойно поспать, не отбиваясь палкой от хищников. Сегодняшний человек набором своих потребностей мало отличается от своего далёкого родственника. Как бы то ни было, считается, что именно жгучая потребность вызвала к жизни «функцию воображения». У Энгельса «потребность что-то сказать друг другу» привела даже к возникновению речи. Я даже не скажу, что это неверно. Но и не приму это мнение как «единственно правильное»… Перефразируя А. П. Чехова, отмечу: теперь нужно по капле выдавливать из общей психологии марксизм, пока в одно прекрасное утро не получишь образ настоящего Человека.

Абзац пятый. «Процесс воображения всегда протекает в неразрывной связи с двумя другими психическими процессами – ПАМЯТЬЮ и МЫШЛЕНИЕМ. Говоря о воображении, мы лишь подчёркиваем преобладающее направление психической деятельности. Если перед человеком стоит задача воспроизвести ПРЕДСТАВЛЕНИЯ вещей и событий, бывших ранее в его опыте, мы говорим о процессах памяти. Но если те же самые ПРЕДСТАВЛЕНИЯ воспроизводятся для того, чтобы создать новое сочетание этих ПРЕДСТАВЛЕНИЙ или создать из них новые ПРЕДСТАВЛЕНИЯ, мы говорим о деятельности ВООБРАЖЕНИЯ» (там же, стр. 284).

Ну, вот, А. Г. Маклаков так и пишет, - «задача воспроизвести представления». Он сам плохо обучен своей науке, он явно путает их с образами, «бывших ранее в опыте» и извлекаемых из памяти. Подчеркнём себе: в памяти хранятся образы, не представления! Представления (действия) вообще не хранятся, - зачем? Только если это угодно разуму, хранится лишь образ самого представления, образ действия выставления перед взором. Сам русский язык совершенно точно об этом действии и говорит – пред+ставление.

Уместно уже сказать пару слов и о психологии писательского труда применительно к А. Г. Маклакову. «Но, он же не писатель!», - скажут мне, - «Он – учёный!». Да. Только учебник свой он всё же пишет, учёный… И пишет плохо, - очень плохой писатель…

В первой же строке он упоминает «неразрывную связь» воображения с памятью и мышлением. Мышление я сразу исключаю из рассмотрения, потому как ничего более путанного, чем «размышления о мышлении» в научной психологии нет. А вот «неразрывная связь» с памятью… Если не «умствовать», то понятно что связь или есть, или её нет. Зачем этот эпитет – «неразрывная»? Это вопрос к Маклакову как к писателю. Прозвучит жёстко, но так и есть: одним концом связи Маклаков успешно сцепляет воображение с памятью, а другим концом он не знает к чему связь прицепить. К образу? Но образы итак в памяти, как минимум в оперативной памяти, - при восприятии они там оказываются мгновенно. Или, может, прицепить связь к представлению? – которое (о, ужас!) в самой памяти и находится (читаем, он именно так и пишет). И сущий кошмар, что здесь мерещится дурная сцепка «воображения с воображением», ибо все перипетии представлений взятых из памяти сам Маклаков относит к деятельности воображения. Он так и пишет! Это даже не «заколдованный круг», это просто дурь, когда всё перепутано со всем. Поэтому в его голове нет связи, он это видит. Он пытается думать об этом и выстроить связь, но разум подсказывает ему, что такая связь не связывается. Конечно, он же сам путает представление с воображением. Но связь же есть!!! Правильно. И чтобы отбросить «дурацкие сомнения» и «логические нестыковки», он провозглашает неразрывную связь. Понять это нельзя. Это можно только запомнить. Студентам – законспектировать.

Приём, кстати, весьма популярный у всех авторов психологической литературы. Очень любят говорить, к примеру, о «неразрывном единстве». Единства, то есть, установить не удалось, оно не обнаружено. Вся конструкция в голове таких исследователей выглядит весьма неказисто. Но, единство «должно быть»! Особенно, если классики марксизма о том уже сказали, походя, пару слов. И тогда «неразрывное единство» просто провозглашается. Очень «выручает» в сложных нестыковках и «диалектическое единство». А ведь говорил же мне дедушка: «Не торопись, внучок… Прежде чем приклеить к явлению диалектическую категорию, ты должен точно её там найти!». А её там может не оказаться…

Ах, походить бы писателю, пишущему учебники, на «курсы начинающих писателей», как хорошо бы стало его читателям! Там его научили бы, как минимум, правильному обращению с языком. Есть же в русском языке слово – одно только слово! – которое позволит избежать логической ахинеи в этом мёртворождённом отрывке. Слово это – со-ображение.

Вот оно. Разум выставляет в представлении сразу несколько образов (сложная постановка, понимаю!), и приступает к их пре-образованию, создавая новые образы, соответствующие задуманному (целям и задачам). Обычное дело для нормального рабочего представления, - для того это действие и предпринимается. Вообще-то, пре-образующее со-ображение образов, как деятельность разума, в русском языке называется «раздумьем» и «мышлением». Вот и другой конец связи, не найденный Маклаковым: со-ображение - «субстрат», суть мышления! - конечно связано с воображением, так как именно оно, воображение, здесь занято своим обычным делом – созданием образов новых идей (мыслей). Только сразу подчёркиваю, что с «таким» мышлением в «научную» психологию даже соваться не следует, - куда это мы, со свиным-то рылом, да в калашный ряд…

Если бегло глянуть главу «Мышление» у того же А. Г. Маклакова, то сразу будут видны престраннейшие вещи! Само слово «мышление» - о чём оно? – не будет рассмотрено вообще. Но, нельзя же так, а вдруг это «про мышей», а? Сразу же мелькнёт никем не определённая и неизвестно откуда здесь взявшаяся «информация». Которая, вообще-то, говорит о латинской «форме», что по-русски будет образ. С ходу пойдут «логические выводы», по сути заменяющие все собственно психологические взгляды на мышление. Мышление же может быть «нелогичным»? – может, но от того не перестанет быть мышлением. Возникнет и «знание», почему-то никак не связанное с образами, в то время как любое знание – именно образ! По хорошо обкатанной методике, «мышление» будет непременно обозначено как «особый психический процесс», как «высший познавательный психический процесс». «Особое» и «высшее» - верные маркеры незнания, когда сказать по сути нечего, а надо. Кстати, - заметно ли это кому-нибудь? – мышление «как процесс» худо-бедно стараются определить, а вот отдельно взятую «мысль» определить даже не пытаются. Что это, мысль? Филологи, к примеру, знают, что здесь присутствует местоимение «мы» и «послание другому человеку» (съл). Так говорит русский язык. А психологи? Без ответа, будто и нет такого явления как конечного продукта «процесса мышления», в котором так «хорошо разобрались». «Мысль» лишь шикарно «объясняют» через синонимы, - как «мнение», например. Стоп! «Мнение» родом из области «мнезии», то бишь памяти, если по-русски: это образ, взятый из памяти и к «процессу мышления» отношения не имеющий. «Мысль» подают нам и как «идею», - стоп, стоп! Здесь целомудренно умалчивают, что древнегреческая «идея» (ἰδέα) наиболее точно переводится на русский язык как «вид». То есть, идея – образ, причём зрительный. Макс Фасмер указывает на происхождение слова от праиндоевропейского *weide – видеть. Есть даже шутка, в которой только доля шутки: греческая «идея» это, мол, исконно древнерусская «видея» и «ви́де́ние» с отвалившейся буквой «в». Ну и, конечно же! – «мысль» в психологии обязательно обозначат как «мысленно воображаемое», как «мысленное представление». И … неразличимые друг от друга, - так возникает «свалка понятий», понятийная «куча». И в «научной психологии» возникает своеобразный «цугцванг», когда любой дальнейший «ход мысли» только ухудшает «понимание мышления». Конечно, суть «мышления» не будет подана как подробное описание «возни со-ображения», преображения образов! Вместо этого вводится разграничение мышления на «образное» и «понятийное», - звучит «умно». Но намекает, что «понятие» - не образ. А что тогда? Шкурой ощущая наступившее без-образное безобразие, спасаются тем, что суть мышления бездарно подают как «порождение нового знания на основе творческого отражения». И «преобразования человеком действительности». Это даже трудно запомнить, как и знаменитое «это могут не только лишь все» одного известного боксёра, - не вяжется, связи нет! Как говорил анекдотический Василий Иванович Чапаев, - «верблюды суть … в песок». То-то и смешно, что связано несвязуемое.

Ах, как же похожи все мои критические замечания на «бред резонёрства»! Что делать, если настоящим бредом насквозь пропитаны строки учебной литературы? Остаётся, для успокоения, только сопоставить рядышком текст «больной» и текст «вылеченный»… И сравнить:

- Вот так накручено в «больном» оригинале: «если те же самые ПРЕДСТАВЛЕНИЯ воспроизводятся для того, чтобы создать новое сочетание этих ПРЕДСТАВЛЕНИЙ или создать из них новые ПРЕДСТАВЛЕНИЯ, мы говорим о деятельности ВООБРАЖЕНИЯ». Это прозвучит особенно мило, если помнить, что Маклаков не различает «представление» и «воображение». Замечу, по законам русского языка «представление» должно звучать здесь как «деятельность опредставления». Сравним: «боже» – обожествление, обожение, обожание; «образ» – образование, ображение, преображение. Что ж Маклаков не говорит «опредставление? – язык «не пускает», в нём уже заложено знание, которое всё неправильное отвергает как «коряво звучащее»;

- А вот так всё выглядит после «курса лечения» русским языком: «если те же самые ОБРАЗЫ воспроизводятся для того, чтобы создать новое сочетание этих ОБРАЗОВ или создать из них новые ОБРАЗЫ, мы говорим о деятельности МЫШЛЕНИЯ как СООБРАЖЕНИЯ, при непосредственном техническом участии воображения». Здесь хорошо видна нормальная двусторонняя связь воображения и с памятью, и с мышлением. Из памяти поступает материал, чтобы воображению было чем заняться. Занимаясь своим обычным делом, воображение обслуживает мышление. В действии со-ображения мы уже видим работу мышления, само воображение может немного отдохнуть. Но недолго, мысль работает быстро, мысленная перекомпоновка содержания образа тут же должна закрепляться в составе нового образа. Связь «неразрывная»? Да, только это явно лишнее замечание… Резонёрское.

Сам Маклаков всё так и чувствует! Ведь говорит же, сам говорит о воображении, зачем-то сильно нажимая на «преобладающее направление психической деятельности». Плохой писатель, - это у него вместо «технического обеспечения мышления». И вместо собственно мышления. Заболевание, конечно, тяжёлое: воображение у Маклакова мыслит. А чем тогда занято мышление? – наверное, учебники пишет.

Он, правда, не один такой «мастер психологии». Его предшественники, широко известные и заслуженные, куда как круче по части путаницы и отчаянных выдумок. Например, Е. П. Ильин, занимаясь исследованием творчества, вовсе выносит в отдельную главу вопрос о правомерности существования самого понятия «воображение» (Ильин Е. П. Психология творчества, креативности, одарённости. – СПб.: Питер, 2011, 448 с. – Серия «Мастера психологии»). Вот уж договорились, в смысле «доболтались»! И всё только от того, что собственно исследованием воображения никто и не думает заниматься. Да, именно так: исследователи здесь ничего не исследуют. Вместо этого тщательно «анализируют» кто что сказал «по теме», будто это самое главное и есть, «главнее» воображения как такового.

Вот, пожалуйста, ниже приведён целый перечень ярких примеров, где «мастера психологии» даже не удосужились вслушаться в само слово «воображение» или «образ». Вместо этого они делятся с читателями своими дикими «впечатлениями» об услышанном, которые они тут же путают с «мыслями» и «идеями». Путают со своими «авторскими» мыслями, разумеется. Они «устанавливают связи» воображения с прочими «психическими процессами», - тут же эти связи разрушая. В этом деле они действительно напоминают «понаехавших мигрантов», плохо владеющих русским языком. Смотрим…

Воображение: связь с мышлением и памятью. «По поводу того, является ли воображение самостоятельным психическим процессом, мнения психологов расходятся. Л. С. Выготский (1950) считал его отдельным от мышления психическим процессом» (там же, стр. 103).

Мышление, отделённое от воображения и образов, сможет ли хоть шажок сделать? У Выготского – да. Поэтому о сути мышления он никогда не скажет ничего путного, оно у него так и останется загадочной «высшей формой отражения действительности». Ничего похожего на работу со-ображения, никакого отличия «размышления» от «раздумья» мы у него не увидим. Он не поделится личным опытом рассмотрения образа в представлении его самому себе. Он не поведает, как он отличает один образ от другого, то есть о своём разумении. Он не расскажет, как он рассуждением выстраивает образы в смысловые цепочки, вынося отдельные суждения. Похоже, он не знает, что так работает его рассудок. Он будет держать в тайне тонкости объединения его воображением похожих образов в укрупнённый образ, - в обобщённое понятие. Похоже, он не знает, что так работает с образами его разум, опирающийся на работу рассудка при «технической поддержке» воображения. Он будет «думать», и нам внушать, что мышление, конечно, бывает «образным», - ну, как «низшая форма мышления». А так-то, вообще-то, «понятийное мышление» посерьёзнее будет, потому что оно «оторвано» от воображения с его образами… Можно сказать «воспарило над воображением», «вознеслось над ним». Это без-образное безобразие пройдёт у него как «отлёт от действительности» для целей дальнейшего «преобразования действительности». Дальше, понятно, пойдёт уже марксизм как таковой. Как он, вообще, сам-то мыслит? Уверен и уверяю: он и сам про себя ничего не знает, как впрочем и все психологи. Зато, он «знает» про всех нас, и про нашу «высшую форму отражения». Причём «знает» лучше нас самих. Малозаметный нюанс: Выготский так думает, Выготский так считает, - всего лишь! - но Ильин подаёт нам его положения как «объективное знание». Ну, так что, - будем теперь считать воображение «отдельным от мышления психическим процессом»? А затем, как Маклаков, будем устанавливать «неразрывную связь»?

Вот ещё из «объективного» и «строго научного», но уже с точностью до наоборот: «По С. Л. Рубинштейну (1999), воображение – это мысленное преобразование действительности в образной форме. Это значит, что воображение является особой формой мышления» (там же, стр. 105. Подчёркнуто мною. – Е. Ч.).

Как же плохо надо владеть родным языком, чтобы писать о «преобразовании в образном образе» (латинская форма это образ!). И всё это - явление мысленное, особая форма (образ!) мышления. И всё это - «по Рубинштейну». Запоминаем, не путаем, - чуть выше было «по Выготскому». Но, надо бы помнить, что психические явления существуют сами по себе, а не по Рубинштейну или Выготскому. И их надо исследовать, не подменяя результаты исследования мнением рубинштейнов и выготских. А то ведь можно всерьёз сослаться и на писателя К. Г. Паустовского: «Кто может провести резкую границу между воображением и мыслью? Её нет, этой границы» (там же, стр. 105). Вот уж, вольно говоря словами А. А. Шевцова, «как вошёл в него научный ветер психологии, так в ответ и прошуршал своим думающим тростником». А мы потом повторяем. А куда же нам деваться, если бестолковое писательское замечание присутствует теперь в толковых словарях? Паустовского, вообще-то, весьма ценю за стиль и слог, - но только не в этом месте!

А вот ещё, и столь же радикально: «Уже в наше время А. В. Брушлинский (1970) отрицал существование воображения < > и сводил его к мышлению. < > Неслучайно в учебниках «Психология», изданных под редакцией В. Н. Дружинина (2000а, б, 2001), нет главы о воображении, а в главе «Мышление» это понятие даже не упоминается. Таким образом делается попытка изгнать понятие «воображение» из психологии» (там же, стр. 106). Что ж, у Паустовского и Рубинштейна границы между воображением и мышлением нет, а в русской традиции – есть. У Брушлинского и Дружинина даже самого «воображения» нет. «Страшно далеки они от народа», у которого «воображение» есть. И я, к примеру, как раз могу провести очень резкую границу, легко: воображение и мышление настолько разные явления, что потому только и существуют разные слова, чтобы говорить о них, как о разном. Но, я же не Рубинштейн и тем более не Выготский…

Смотрим далее, удивляемся…

«Такой же позиции придерживался вначале (в «Основах психологии») и С. Л. Рубинштейн, отделявший воображение от памяти. Так, он писал: “Под воображением в самом широком смысле слова иногда разумеют всякий процесс, протекающий в образах. В таком случае память, воспроизводящая образы прежде воспринятого, представляется лишь “одним из видов воображения”» (там же, стр. 103. Выделено мною. – Е. Ч.). Да, славное представление идёт на сцене сознания у Рубинштейна: 1. Воображение у него представляется «отдельно»; память представляется «сама по себе»; 2. При этом память – «вид воображения»… Но, перефразируя слова известного киевского боксёра, замечу, что «это можно не только лишь так», причём у самого Рубинштейна: «между воображением и образной памятью бесспорно существует связь» (там же, стр. 103). Он издевается, что ли? Всякий процесс, протекающий в образах– вникаем! – это воображение, так иногда разумеют. Правда, в широком смысле слова. А в точном смысле? А если не иногда? Тогда нам нужно в русскую традицию, там этот «всякий процесс» называют «ображением» и «соображением». И устанавливают связи (в точном смысле!) с впечатлением, восприятием, представлением, осознанием, осмыслением, запоминанием, рассуждением, разумением, размышлением и раздумьем. Если в двух словах, то со «всяким процессом». И без образов и воображения здесь – «и ни туды, и ни сюды»! Что у них там происходит, в «научной психологии»? Там царствует «марксистский дискурс»:

- там любят поговорить о «всё более высоких формах воображения» (не уточняя);

- там любят порассуждать о его «высших, наиболее специфических проявлениях» (не раскрывая);

- там настаивают на «всё более чёткой дифференцировке от памяти», настолько «чёткой» и настолько «всё более», что «предполагает диаметрально противоположное тому, что сохранено в памяти». Как-то не замечают, что говорят о придумывании или додумывании, о работе думающего разума (там же, стр. 104).

Чтобы это понять, обычному читателю «столько не выпить». Ильин, как бы очнувшись и сам протрезвев, всё же пишет: «Однако отделить творческий процесс(?), воображение от памяти невозможно. < > Неразрывность воображения с памятью следует из того, что оно есть новая комбинация старых представлений» (там же, стр. 104. Выделено мною; вопрос – мой. – Е. Ч.). Отделить невозможно, - уже хорошо! А вот и путаница «образов» и «представлений»; а вот и «творчество» как «работа по перекомбинации старого»… Плохо!

Но, самое плохое, что «образы» здесь названы «представлениями»: они – не русские, эти учёные, нет. Даже когда носят русские имена и фамилии. Смотрим далее…

Воображение и представление. Сначала, ещё раз, о слове «представление». О чём оно? О действии постановки (выставления) перед взором:

«Вы не представите меня той милой даме?» – спросил он на балу у своего собеседника, князя Н. – «Извольте, граф! Отчего же нет?». Они подошли к ней, и Н. любезно представил графа её благосклонному и внимательному взору»…

Это и есть «представление», как действие. В позапрошлом веке незнакомые люди никак не могли даже просто поговорить на светском рауте, если они ещё не представлены друг другу. Именно так мы представляем в своём сознании выставленный, то есть пред+ставленный, внутреннему взору образ. Наше «Я» здесь словно та дама, взору которого разум представляет залётный образ. Назвать это всё «воображением»? – нет, действие воображения уже было сделано, образ уже создан. Назвать это «впечатлением»? – тоже нет, событие впечатления уже в прошлом, из него воображением уже выстроен образ. Назвать представление «размышлением»? – снова нет, мысль, как итог действия представления, могла ещё и не успеть возникнуть. Но представление от того не перестанет быть представлением. Мысль может и вовсе не возникнуть: «как бы тщательно он себе это ни представлял, - ещё и ещё! - но так и не пришёл к какой-либо определённой мысли». Отчего нет? - так бывает, откуда и видно, что представление это не мысль. Но это видно не всем:

«Е. И. Игнатьев (1962) даёт уже принципиально иное определение воображения как «создания нового в форме образа, представления или идеи» (там же, стр. 107. Выделено мною. – Е. Ч.). Здесь тавтология «в кубе», ведь «в форме образа или идеи» это «в образе образа или образа». Поразительно, но учёные деятели, хорошо владеющие латынью и греческим в объёме терминологического минимума, словно сговорившись, не видят смысловых повторов! Может, и вправду сговорились?

Далее Е. П. Ильин развивает это «определение»:

«Именно на основании критики таких неудачных определений Брушлинский и пришёл к отрицанию существования воображения(!). < > Эта точка зрения подвергалась критике со стороны О. Н. Никифоровой (1972). Она считает вывод А. В. Брушлинского неверным, “во-первых, потому что творческий момент(!) не сводится только к преобразованию образов – к нему относится и преобразование понятий, создание новых идей”» (там же, стр. 107. Выделено мною. – Е. Ч.).

Ну, вот, один критикует и приходит к отрицанию существования воображения; другая, критикуя, отделяет «преобразование образов» от «преобразования понятий» (образов) и «создания новых идей» (образов). И, похоже, ещё не успела узнать, что «творческий момент» сводится не к преобразованию понятий, а к инсайту и интуиции (по-русски – к озарению и вдохновению, к деятельности совсем иной духовной сущности), что сплошь и рядом вообще не связано с прошлым опытом, который можно было бы как-то «преобразовать».

Психологи, как известно, жалуются на «проблему языка» лютующую в их науке. А как иначе-то, если все они дружно придают внятным словам несуществующие смыслы и значения? Характерно, хоть и странно, что Е. П. Ильин, отобразив всё это безобразие, даже не попытался навести элементарный порядок в словоупотреблении:

«… решение вопроса, - пишет он далее, - зависит от того, … о каком понимании воображения и его границах смогут договориться психологи» (там же, стр. 109). Сам, почему-то, ничего не предлагает…

А ведь они не смогут договориться! Похоже, им это просто не надо, им вполне уютно в той «свалке понятий», которую они развели столь же успешно, что и критикуемые ими «шарлатаны», не имеющие «систематического образования». Самих учёных психологов «шарлатанами» я не назову, воздержусь. Но обозвать «дипломированными инфоцыганами» - пожалуй, да: только крадут они у нас не коней и лошадей, а смыслы. Замечу, также, что про цыган я тут ничего плохого не сказал, уж какие есть, такие и есть; и какими были, такими и будут. А вот к лицу ли это «товарищам учёным, доцентам с кандидатами»?

«С другой стороны, воображение – это и память (как вид представлений), и вид мышления. Где же истина?», - восклицает Ильин (там же, стр. 109).

Истина в том, что «причина этой дискуссии – недостатки, имеющиеся в определениях воображения» (там же, стр. 106).

Это последнее - единственное, чем Е. П. Ильин меня искренне порадовал. И путь-дорога научной психологии одна – во Вселенную Смыслов русского языка! И задача каждого человека, познающего психологию по столь чудесной «научной литературе» проста по сути, хоть и крайне тяжела в исполнении: не быть безликим винтиком «процесса образования», некритично усваивающим продукт мышления инфоцыган, дерзнуть усвоить весь материал в контексте своего собственного бытия! Только так станет видно, что если я себе что-то представляю, то никто не может назвать это воображением! Никто, - ни Рубинштейн, ни Выготский, ни «беспокойный старик Иммануил» (который тоже не различал эти «функции»). И прекратить бы ещё и замену русских слов иностранными терминами, как признак «проникновения в суть». Но, но, но… Это же «ненаучно»!

Таковы пять абзацев самого начала главы «Воображение»... Пожалуй, достаточно. Далее вал нестыковок и противоречий будет только нарастать. Стоит ли читать? – дело вкуса (мало ли, кто чем занят?). Студент, существо подневольное, обязан выучить, зазубрить и запомнить. Когда он станет уже работать на ниве «психологических консультаций» или «оказания психологической помощи», он даже не вспомнит ту «общую психологию», которой его учили в вузе. Он будет работать, лишь став носителем огромного количества «маленьких хитростей», позволяющих манипулировать сознанием клиентов (пациентов). Как ни странно, его подопытные, так или иначе уже где-то слышавшие что-то о нервных связях, ассоциациях и установках, вполне благосклонно выслушают и вкрапления марксизма, и нейрофизиологические перлы:

- «Принято считать, что физиологической основой воображения является актуализация нервных связей, их распад, перегруппировка и объединение в новые системы. Таким способом возникают образы, не совпадающие с прежним опытом, но и не оторванные от него» (Маклаков А. Г. Общая психология: Учебник для вузов. – СПб.: Питер, 2024, стр. 285. Выделено мною. – Е. Ч.).

Ну, да, конечно, «воображает мозг». Образы возникают не в сознании, - в мозге! Как, впрочем, и «представления» неотличимые от «воображения».

Мне неизвестны точные цифры скорости «актуализации нервных связей». Но молниеносная работа мысли, основанная на мгновенном создании воображением новых образов, говорит, что этот фейк, как и все фейки, содержит грубую нестыковку. Из экспериментальных данных выработки новых навыков у крыс известно, что новые нейронные связи образуются в нервной ткани с большим запозданием от событий в сознании, - в течение двух-трёх суток. Не думаю, что у человека «процесс идёт» быстрее. Как шутил Марк Твен, чтобы хорошенько «пораскинуть мозгами» ему вообще нужно недели две-три, так много, мол, у него мозгов, что и звучало смешно. Но, тут не до смеха: в самых дурных фейках нестыковки и «проколы» часто не замечаются, в частности от того, что никто не подозревает обман.

А ещё тут видно, как привычно рассуждают о «неразрывной связи» новых образов с прежним опытом: ишь какие, - «не совпадающие, но и не оторванные от него». Любимая «диалектика», облагораживающая любое словоблудие. А уж распад нервных связей, потом их перегруппировка, и объединение в новую систему… ну, тут большой простор для прямого управления сознанием обалдевшего клиента. Он же думает, что «психолог знает!». Именно такие «интеллектуальные штучки» и будут составлять суть «профессиональной компетенции» специалиста.

Такова определяющая роль марксизма в общей психологии. И такова цена подгонки науки к требованиям идеологии, когда изложение ведут не по существу, а именно по «марксовству». При этом простецкая логика изложения просто улетучивается в космос, планета науки теряет свою атмосферу…

Вот, к примеру, есть такая логическая формула из математики:

- если «A» равно «B», а «B» равно «C», то и «A» равно «C».

Один простолюдин, успешно оценив здесь «сквозное равенство», выдал такое замечание:

- «А зачем этот дурак три раза брал одно и то же и называл по-разному?».

Да, действительно, зачем? Зачем психологи «образ» называют «впечатлением»; «впечатление» называют «представлением»; а «представление» называют «воображением»? Не учитывая, что логико-математическая формула должна ещё быть оценена на истинность-ложность первых двух ступеней. А потом пишут о «произвольном воображении», - есть, мол, такая «разновидность воображения»:

- « … произвольное воображение … проявляется тогда, когда перед человеком стоит задача создания определённых образов, намеченных им самим или заданных ему со стороны. В основе такой работы воображения лежит умение произвольно вызывать и изменять нужные представления» (там же, стр. 286. Выделено мною. – Е. Ч.).

Вообще-то здесь шикарно описана деятельность мышления и раздумья, - в виде соображения. Психолог этого не видит, зато он трижды брал одно и то же и называл по-разному. Как бы назвал его простолюдин?

Нужно ещё и спросить, зачем народ подаёт «соображение» то как «раздумья», то как «мышление»? Это не «трижды одно и то же»? Нет. Раздумья, как соображение, - то, что остаётся внутри, для «внутреннего пользования». Мышление, как соображение, - то, что отсылается вовне другим людям, для «преобразования действительности». В том и вся разница, огромная! Но, психология этого не любит; народное - это «ненаучное»…

Вернёмся, однако, к фигуре А. Н. Леонтьева, столь хорошо выучившего А. Г. Маклакова всему научному, и делу установления «торжества материалистических подходов к психологии»…

****

Естественно, что наука как таковая, призванная чему-то учить, в ходе самой «борьбы за торжество» не то чтобы «умирала», она и вовсе не рождалась. То есть, доверять сегодня А. Н. Леонтьеву, - мастеру искусного плетения словесной вязи, - дело личного вкуса: о сознании им сказано много, но только как о «общественном сознании», определяющим в сознании «индивида» буквально всё. Однако, учебник А. Г. Маклакова ещё и 2024 году продолжает опираться на положения А. Н. Леонтьева в духе марксистско-ленинских постулатов. Как и положено в учебной литературе, глава о сознании заканчивается контрольными вопросами, один из которых сформулирован так:

- «Расскажите о происхождении сознания. Что вы знаете о гипотезе А. Н. Леонтьева?» (Маклаков А. Г. Общая психология: Учебник для вузов. – СПб.: Питер, 2024, стр. 120).

Я, например, прочитав Маклакова и Леонтьева, не смогу «рассказать о происхождении сознания». Даже прочитав много раз – не смогу!

А. Н. Леонтьев не даёт ключа для доступа к природе сознания. Без знания структуры духовного мира вход во внутренний мир закрыт...

Это очень показательно, и было бы здорово, если бы я был «просто такой тупой». В этом случае так и можно было бы сказать: «С тобой всё ясно! Иди, читай ещё, пока не поймёшь…». Но дело совсем в другом: вопрос не раскрыт и ясность изложения темы отсутствует. Как такое можно «усвоить»? Только некритично «принимая», только откровенно «играя в поддавки». У них то ли труд, ещё при отсутствии сознания, как-то поспособствовал возникновению сознания… То ли сознание создаёт предпосылку труда, и само через посредство труда далее развивается. Вроде бы сказано и «так», и «эдак». Ветер причинности исправно дует в паруса Леонтьева как «туда», так и «обратно». Но, «корабль дураков» запросто ходит хитромудрыми галсами ещё и против веяний здравого смысла: «идеальное» точно не возникает «из материального», и, потому, что́ из чего возникло(?) так и не сказано! Как же тогда возникло сознание, это огромное и многосоставное явление, и зачем оно вообще? Тут причинные соотношения «до» и «после» оборачиваются многократно, исходя только из «удобства изложения». Сознание, пишут, возникает по мере «развития общественных отношений», и не без «влияний трудового коллектива». Сознания ещё не было, а социальные отношения уже были? Люди зачем-то «всё более сплачиваются», да так, что однажды «у них появилась потребность что-то сказать друг другу», - Энгельс так и писал, «научно» объясняя нам возникновение речи: «Потребность создала себе свой орган: неразвитая гортань обезьяны медленно, но неуклонно преобразовывалась путем модуляции для все более развитой модуляции, а органы рта постепенно научались произ­носить один членораздельный звук за другим» (Ф. Энгельс. Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека. Интернет-публикация. Выделено мною. – Е. Ч.).

Откуда он это взял? – он так решил, для классика марксизма достаточно и этого. И если «потребность создала себе орган», то уж создать отношения – это для потребности проще простого. Ну, и создать сознание, вероятно, тоже пустяк. Потребности, отношения и речь, – они и сами-то вроде как продукт сознания, но назойливо маячат ещё до его возникновения. И заметно пришпоривают «дальнейшее развитие сознания». Потому что «так развивается сознание», - «постепенно, но неуклонно», и «всё более». В общем, вся совокупность «хайли-лайкли» в виде «постепенно», «по мере», и «обретая всё более совершенные формы», окончательно хоронят представления об эволюционном скачке, когда Человек не «постепенно сформировался», а был «сотворён», - разом! Ну, конечно, Наука же «борется» с Религией, это её главная задача в деле борьбы за власть начиная с точки старта эпохи Просвещения. Непривычно, конечно, видеть Науку не как «добрую, мудрую Фею», непривычно… А как же Истина? А она здесь просто ни к чему, - это я утверждаю совершенно серьёзно…

Эта сложная мозаика «научного знания» запутывает любого читателя. Бывает, что и прямо очаровывает. Кроме тех, конечно, кто достаточно уже обозлился на смесь занудной схоластики с наглой фантастикой.

Однако, в заданном наукой режиме, я, пожалуй, ещё с полчаса точно проговорить смогу без всякой подготовки… Не особо понимая, что же такое есть то самое «сознание» в сознании авторов научных гипотез. Вообще-то, в описаниях классиков речь идёт, пожалуй, о деятельности Разума, почему-то обобщённо названным «сознанием». Видимо разум у них тоже возник раньше самого сознания. Но, отвечая на вопрос, главное «ляпать уверенно», поменьше «бэкать» и «мэкать», да Леонтьева обязательно пару раз упомянуть. Мол, «так и было», «понимаю», «полностью согласен». Оценка «хор» обеспечена. Может, и «отл».

Это и есть «контрольный выстрел» в сознание обучающегося, убийство какого-либо понимания вообще. «Раненый в голову» теперь может успешно работать «комиссаром» или «политруком», - только сегодня он будет трудиться не над построением коммунизма, а во имя торжества идей коммерции и бизнеса. И зваться будет не «комиссаром», а «лидером» или «коучем»: «Cashback для всех, и cash – для одного!». Да, концепция Леонтьева вполне рабочая. Его концепция, свободная от «лирики душевного» действительно позволит добиться успеха (дохода и прибыли) в «сфере рыночных отношений», - при любой власти, как видно…

Но, «субъект» этой концепции будет вечно маяться лёгкой «неочеловеченностью», грозящей выродиться в полное «расчеловечивание». Как это можно видеть уже сегодня, в 2024 году, когда на парижской олимпиаде алжирский боксёр, назвавшийся «женщиной», избивает итальянку буквально за сорок секунд боя. Впечатлило не только само событие на ринге, но и «научная позиция» главы МОКа Томаса Баха. С неподражаемо «умным лицом», мерзавец твёрдо стоял на том, что по документам тестирования алжирский «мужебаб» проходит «как женщина», - всё по науке! Вот уж, наука выше очевидности! Особенно когда сращивается с политикой и идеологией. А публично стянуть с «мужебаба» трусы и всем показать кто́ он? – ну, что вы, это же «ненаучно»! Наука ли это вообще? Как наука обмана – да. Замечу, с каким сладострастием здесь лженаука выступает на подиуме Культуры в белых одеждах Науки…

И это тоже «контрольный выстрел» в сознание. Кто пулю словит, тот убит. Впрочем, пулю словили миллионы. Не все убиты, но тяжелораненых в душу и сердце – тьма. «Ловцы человеков» наступают, весьма успешно, «человеки» несут серьёзные моральные потери…

Казалось бы, какая связь между дурными гипотезами возникновения сознания и половыми извращениями сегодняшнего «коллективного Запада»? Да вот она, - влияние коллективного на индивидуальное сознание, всё действительно строго по Марксу: западная лженаука, как коллектив негодяев, определяет возникновение и формирование соответствующего массового и индивидуального сознания. Стоит только заменить понятие «пола» на понятие «гендер» (которого в природе нет), - и, вот, ешьте мерзость полной ложкой, такое питание-воспитание «научно обосновано». Стоит только упразднить в психологии понятие о «душе», заменив его на «организм» и «механизмы рефлексов» (которые сами по себе не работают), - и «этика», «мораль» и «нравственность» становятся «беллетристикой». Очень «постепенно», конечно, но «всё более». А индивид освобождается от «гнёта и ущемления своих прав и свобод». Тоже постепенно, - «Ц-ц-ц… Здэс тарапицца ни нада…», - как сказал бы товарищ Саахов.

Однако, результат уже получен (научный!). Такой «индивид» не сможет теперь и двух слов связать в вопросах духовного бытия и душевной жизни. Их же нет, так говорит наука! Хотя, быть может, и будет рассуждать о «духовных потребностях» и «духовном развитии». И для него останется недоступным понимание вдохновения и творчества. А русский язык он будет просто и последовательно недолюбливать. «O’kеy!» - скажет он. – «Расскажите уже о «образе», который не есть “image”»! Шучу, конечно, - он так никогда не скажет…

Но, так каков же он, образ в русском мировоззрении, где Маркса и Энгельса и сегодня имеют в виду (были же такие, след оставили!), но в основу укладывают нечто совсем другое?

Образ. Русский язык как источник знания

Образ… Составное двухкорневое слово. И оба корня - древнейшего происхождения. Слово, не имеющее ничего общего с английским «имидж», который при переводе с языка на язык нам подают непременно как «образ». В словаре Зинченко и Мещерякова, к примеру, эта «толмач-сцепка» приводится чуть ли не как нечто обязательное в деле понимания образа:

- «Образ (англ. Image[?]) – чувственная форма[?] психического[?] явления…» и так далее.

Однако, вот уж где не следует «играть с наукой в поддавки», так это здесь! Русская наука, будучи русскоязычной, в свою очередь не должна заигрывать с чаромутными языками европейцев, малодушно заменяя русские «образы» на импортные «формы». От этого она тут же перестаёт быть наукой, превращаясь в глупую «игру такую». Посмотрим на приведённую цитату в русском исполнении, и наберёмся мужества оценить абракадабру, внедряемую в наше сознание:

- «Образ (англ. Образ[?]) – чувственный образ[?] душевного[?] явления…».

Это не пустая забава, ставить вопросительные знаки и видеть, что греко-латино-английские смыслы ровным счётом ничего не дают русскому человеку для понимания родного ему «образа». Смысла как такового – в виде посыла нам – здесь нет. Вместо понимания, в наше сознание внедряется тёмный морок, ничуть не похожий на свет знания. Зато, похожий на «научное знание», ибо именно так русскоязычная наука и изъясняется, делая вид, что «проникает в суть». А. А. Шевцов указывает на это странное обстоятельство, как чувствуется, с достаточной брезгливостью:

- «Сказать, что образ – это форма, значит сказать, что образ – это Image. Или bild, к примеру. Только для русского интеллигента использование вместо определения перевода русского слова на иностранный язык является достаточным. Наверное, потому что он хочет куда-нибудь эмигрировать и так учит иностранный язык…» (Шевцов А. А. Общая культурно-историческая психология. СПб.: Тропа Троянова, 2007, стр. 353. Выделено мною. – Е. Ч.).

То есть, как видно, инкрустирование русской речи иностранными терминами может оказаться пустой забавой, которая тешит чувства довольно низменные. Ими же и побуждается, - гляньте-ка, какой я «умный». Разве мы не видели таких типов, что обожают сыпать «умными словечками» и наслаждаются тем «неудобным положением», в которое ввергают собеседника, на глазах теряющего всякую уверенность в себе, если он не слишком точно знает про «формат перцептивной репрезентации когнитивной информации»? Эта собачья чушь, будучи заменителем знания, и есть собственно «научное знание», вообще не являясь знанием. Но, выступает как предмет гордости носителя этого мусора.

«Предмет гордости»… Пишу об этом уверенно, так как лично знаком с этим грешным баловством. Запоем читая «умные книги» с юности, я очень скоро заметил разницу между собой и друзьями-приятелями, для которых самой умной книгой был всего лишь учебник. В спорах, которые мы так любили по поводу и без повода, друзья неизбежно теряли маску «умного лица», взамен на выражение отупелой растерянности. Вот это и забавляло, как необычный «побочный эффект»! Правда, ребятки после такого постепенно переходили в разряд «знакомых приятелей», уже не друзей. Что ж, - ещё один «побочный эффект»… «Не трать время на дураков!», - поддержал меня один из преподавателей. И я не тратил, растворяясь в своём «серьёзном занятии» без остатка. Довольно скоренько стал замечать странную вещь: информированность неимоверно возрастала, а вот понимание полученных «знаний», пожалуй, только убывало. Признаваться в этом было нельзя, никогда и никому, засмеют же! Никто и не признавался, совершенствуя навык делать умное лицо, я не один такой «умный» был. Совершенно порочная актёрская игра, нехороший театр… Увы! – это явление не частное, оно всеобщее. И имеет прямое отношение к психологии познания как такового. Излечение и избавление от морока случилось только с крушением Советского Союза…

Страшная катастрофа была равнозначна Революции 17-го года, только теперь в высокой степени в значении «наоборот». Всё же, большевики крушили и громили, но тут же и строили, - Великое Государство. А реформаторы 90-х, продавшиеся нагло-саксам, только крушили и строить не помышляли. Их «работодатели» усвоили исторический урок: теперь они наняли тех, кто что-либо строить точно не расположен. И от переживания полной безысходности в народе вдруг проснулась исконная русскость как таковая: необузданный интерес к русской истории, русской культуре и русскому языку. И к русской духовной музыке. Явление это казалось «спонтанным» и «необъяснимым», но было воистину фундаментальным! А что же ещё можно было сделать, как не припасть к истокам? Правда, тут ещё и с «дядей Вовой» по кличке «Темнейший», откровенно пофартило. Есть мнение, что в истории он останется с титулом «Великий», как Пётр. Как это залужные кукловоды проморгали такое явление? Пожалуй, Задорнов прав, – «они тупые».

Так и проявилось, вдруг, цивилизационное противостояние, несущее нам трудное выздоровление. Да, была нащупана жирная «красная линия», по обе стороны от которой противостоят друг другу «мы» и «они». Авторитет западной науки не то чтобы «был развеян», но к науке появились вдруг жестокие претензии.

Те самые претензии, которые всплывают к материалу общей психологии, где русские слова решительно не слышат, страдая клинически выраженной «глухотой на слова». Это когда представление путают с воображением; мышление с раздумьем; впечатления с образами.

Те самые претензии, когда видят, ка́к русский ум обменивают на импортный «интеллект», - с тем же нездоровым сладострастием, с каким мальчиш-плохиш променял военную тайну на банку варенья от буржуинов. И «восприятие» называют «перцепцией», - так солиднее, потому что «научно». Вероятно, не зная, что корень «-цеп-» здесь тот же, что и в русском слове «цепь», передающий образ «сцепления» разрозненных звеньев в единое целое. Только так, всего лишь(!), возникает всякая научная «концепция» и всё «концептуальное». Так, между прочим, «цапает» цапля лягушек в болоте, у нас на глазах выстраивая пищевые звенья в «цепочку». Ведь «цап» - тот же корень «цеп», только с изменённой огласовкой. Прозревают ли о «ненаучной связи» русского языка и латыни? Вряд ли, ибо «нацапали» совсем других плодов западного «просвещения»: славяне, а тем более русские, согласно юродивому Жозепу Боррелю, родом из дремучих «джунглей», окружающих «цветущий сад» европейской цивилизации. Культурно-исторические связи общего цивилизационного характера в науке просто отказываются видеть, даже «в упор». Зато, «концептуальным прицепом» там провозглашают «неразрывные связи», когда какую-либо связь не обнаружили вообще…

Однако, действительные связи устанавливают только бунтари типа Шевцова, потому как ясно их видят:

- «Кроме воображения и памяти, образы используются ещё и разумом и мышлением.

Здесь внятно, по-русски, обозначены прямые связи! Те самые, которые не видят в науке и говорят об образах только «впритык к восприятию», - итог восприятия, всего лишь! А дальше? – а дальше про образы просто забывают. Замещая их непонятыми «идеями», «понятиями», «категориями», «мыслями» и «мнениями», каждое из которых и есть образ. Учебник Маклакова так и не выстроил связь воображения (создания образов) с памятью и мышлением, так как воображение там «запутано» с представлением, которое якобы и есть содержание и памяти, и мышления. В полном отчаянии, в итоге, провозглашается пресловутая «неразрывная связь». Как будто кто-то покушался эту связь «порвать».

- «О рассудке я пока не говорю, - пишет далее Шевцов, - поскольку он является лишь орудием разума, его способностью рассуждать, то есть выстраивать определённые последовательности и связи образов.

О разуме я буду писать особо…

Но сначала кратко, как видели разум учёные. А уж они-то должны бы были его и видеть и понимать, поскольку вся научная революция или Просвещение начиналась когда-то в семнадцатом веке под именем Рационализма, то есть века разума. И в Россию Просвещение входило именно под этим горделивым названием.

Могу сказать сразу: горделивости и кичливости у рационалистов было много, а вот действительным пониманием разума, похоже, никто из них не обладал. Основное понимание разума для учёных – это умность. И гордятся они тем, что умней других. Вот это и было основным движителем Просвещения – оно давало возможность почувствовать себя умнее окружающих тебя дураков. Наверное, Вольтер своими ядовитыми издёвками очень сильно способствовал распространению такой культуры: ведь можно же обгаживать всех вокруг, и для человека науки это пройдёт безнаказанно!..

Просвещение и научная революция были именно революциями, то есть переворотами. А это значит, что мир переворачивался вверх ногами, и низ занимал место верха, то есть плебеи занимали место благородных. В итоге, и мы это прекрасно знаем, с приходом Науки к власти над умами, было запрещено отстаивать свою честь, дуэли преследовались, а класс дворян выводился и вырезался до такой степени, что однажды их место заняли интеллигенты, смутно помнящие что-то о прежних временах, но подменяющие благородство интеллигентностью…» (Шевцов А. А. Общая культурно-историческая психология. СПб.: Тропа Троянова, 2007, стр. 362. Выделено мною. – Е. Ч.).

Прекрасное начало к главе «Психология познания», рассказывающее о психологии познания самих психологов! – горделивых до спесивости… Называющих все народные традиционные утверждения о духовном составе человека «наивной анатомией». А у них, дескать, «анатомия научная», то есть куда как «умнее», потому как вместилище души и духа в теле «не обнаружено». Вот уж, «когда психолог рассуждает, птицы дохнут на лету»! Ведь в то же самое время «науковцы» от медицины спокойно работают иглоукалыванием не с чем-нибудь, а с телесной душой Живой, академически серьёзно рассуждая о «циркуляции ЦИ» как о «вегетативных рефлексах нервной системы» (И. И. Русецкий, Э. Д. Тыкочинская и мн. др.), - классический пример приспособленчества в «науке, основанной на правилах». Ведь никого же не смутило, что стройное здание неврологии даже не предполагает существование «активных точек, объединённых в меридианы», связывающих периферию тела с вегетативной нервной системой (и даже с центральной). Можно только догадываться, как хихикали китайские товарищи над «северными дикарями»: ведь сами китайцы, внедряя у себя марксизм, свои традиционные духовные знания не предали. Бог с ними, с психологами и «рефлексо-терапевтами», время расставит всё по местам. Хотя, Бог не с ними, в их головах черти куролесят, - «шайтаны, дон», как говорит Рамзан Кадыров. И куролесят черти знатно:

- «Разум – философская категория, выражающая высший тип мыслительной деятельности, противопоставляемый рассудку».

«Враньё всё это, - пишет А. А. Шевцов, - не рассудку он противопоставляется, а уму людей необразованных. И вовсе не философская это категория, а просто разум, который есть у каждого. Но для научного сообщества разум вдруг стал «категорией»… < >

< > … философская категория… Никакая она не философская, а чистой воды политическая – одно из орудий, с помощью которых научное сообщество захватывало власть в мире, показывая всем вокруг, кто тут поумнее будет, а значит, чьим умом надо жить…» (Шевцов А. А. Общая культурно-историческая психология. СПб.: Тропа Троянова, 2007, стр. 364. Выделено мною. – Е. Ч.).

Насколько корректен А. А. Шевцов, утверждая, что психология не столько истину ищет, сколько соревнуется с «необразованными» кто умнее? Да ещё и «в борьбе за власть»? Неужели так? Это легко проверить на материалах научных текстов, где учёные деятели сами «пробалтываются», непроизвольно допуская утечки информации о мотивах своей деятельности. А уж качество «знания», что формулируют они, вскрывает ужасающий уровень незнания предмета, о котором нам так старательно толкуют. Вот, к примеру, типичный деятель науки Р. С. Немов, начиная очередную главу своего объёмного труда, - «Природа и виды мышления», - именно устанавливает «кто здесь умнее будет»:

- «У здравого смысла прекрасный нюх, но зато старчески тупые зубы» - так охарактеризовал значение мышления один из его наиболее интересных исследователей К. Дункер, очевидным образом противопоставляя его здравому смыслу. С этим трудно не согласиться, имея в виду, что мышление в его высших творческих человеческих формах не сводится ни к интуиции, ни к жизненному опыту, составляющим основу так называемого «здравого смысла». Что же такое мышление? Каковы его отличия от других способов познания человеком действительности?» (Немов Р. С. Психология: Учеб. для студ. высш. пед. учеб. заведений: В 3 кн. – 4-е изд. – М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС, 2003. – Кн. 1: Общие основы психологии, стр. 274. Выделено мною. – Е. Ч.).

Шевцов абсолютно прав: «научное мышление» действительно противопоставляется всему «ненаучному». У народного здравого смысла, мол, «тупые зубы», - так пишет человек, вообще не ведающий, что понимает русский народ под понятием здравого смысла. Он это даже не рассматривает, - зачем? – он заранее выше этого… Очарованный «высшей творческой формой» мышления, Роберт Семёнович освобождает его даже от какой-либо связи с бытовым жизненным опытом(?!). Нет-нет-нет, нельзя бесконечно играть с наукой «в поддавки», ибо так мы и приходим к «незнанию знающих». Оно только выглядит очень «умно» и доносит «неучам», что «прежде всего мышление является высшим познавательным процессом». Конечно, «прежде всего» и «высшее», - это обязательно! Нас явно приглашают в «закрытый клуб продвинутых мудрецов». Там мы приобретём особо глубокие знания, - настолько «научные», что чуть ли не «эзотерические», для избранных. Вот как они выглядят:

- «Мышление – это движение идей, раскрывающее суть вещей. Его итогом является не образ, а некоторая мысль, идея» (там же, стр. 275. Выделено мною. - Е. Ч.).

Золотой фрагмент! В «закрытом клубе» научной психологии очень плохо понимают, о чём, собственно, рассуждают. Замечу, определение мышления «как процесса» худо-бедно стараются прописать, а вот определения отдельно взятой мысли тщательно избегают по причине простой и очевидной – не знают. В таком случае, как и писал Шевцов, «для русского интеллигента использование вместо определения перевода русского слова на иностранный язык является достаточным». Так здесь и сделано. Русская «мысль» - это греческая «идея». Понятно? Нет. Потому что «идея» это «зрительный образ», - таков точный перевод. Р. С. Немов, похоже, никогда не копался в этих толстых тонкостях. Его устраивает, что непонятная ему русская «мысль» проходит через запятую как греческая «идея», то есть как синоним. И так ему как-то «понятнее». А ведь «мысль» это действительно «образ», что также неведомо члену «закрытого клуба»: Роберт Семёнович знает «образ» только как «итог восприятия», и на «процесс мышления» участие «образов» не распространяет. Так он воспитан по учебникам со времён С. Л. Рубинштейна. Поэтому он никогда не выйдет к тонкостям со-ображения, чем мышление собственно и занимается. С чем же тогда работает у него его собственное мышление, если не с образами? «С понятиями!», - скажет клубный психолог. «А понятие – не «образ»? «Нет!», - скажет клубный затейник. – «Это продукт интеллектуальной деятельности, идеальная сущность». Да, да, такой словесной вязью нам и подают «кто здесь умнее». Или глупее… Замечу, в «закрытом клубе» говорить-то даже ещё не научились, а всё туда же – учат нас постижению сути вещей, утверждая, что «мысль не образ, а идея (зрительный образ)». Так о чём же тогда говорит утверждение, что «мышление – это движение идей»? Ни о чём; это хрестоматийное «про вообще»…

И вот с такой «теоретической базой» уверенно и нагло «ляпают» дальше. Главное – «ляпать уверенно»:

«Оно [мышление. – Е. Ч.] представляет собой порождение нового знания, активную форму творческого отражения и преобразования человеком действительности. Мышление порождает такой результат, какого ни в самой действительности, ни у субъекта на данный момент времени не существует. Мышление (в элементарных формах оно имеется и у животных) также можно понимать как получение новых знаний, творческое преобразование имеющихся представлений» (там же, стр. 274 – 275. Выделено мною. – Е. Ч.).

Интересно, а у животных тоже присутствует «творчество», хотя бы «в элементарной форме»? Психологи тут, случаем, не «ошалели в атаке»? Далось им это «творчество», никем из них не определённое и потому очень удобное для использования везде и всюду! Как только запутались в работе мышления и сути самой мысли, так сразу – р-р-раз! – «творческое преобразование» и «творческое отражение»! Или, на худой конец, «мысленное творческое воображение». Непонятно? Ну, как так, «непонятно»?.. Очень сложное, то есть… Высшее, опять же… Одним словом – творческое, вы ж понимаете… Это «потрясает воображение»! Да только вот, как же это возможно – «потрясти воображение»? Заслуга науки, так говорят…

Нет, так не пойдёт. Единственно, с чем согласен: «закрытый клуб» порождает такой результат, какого в действительности … не существует. Но голову людям морочат знатно, - наука, понимаешь! Я уж промолчу о мелькнувших в конце цитаты представлениях. Они здесь вместо образов, - это уже традиция такая, «клубная»… Серьёзный критик современной научной психологии С. Э. Поляков, сам будучи психологом, пишет об этом явлении достаточно сурово:

- «Складывается впечатление, что психология изобрела «психический алфавит» и даже обозначила «слоги», но не увидела «психических слов» и тем более «предложений». Выпал и остался за рамками рассмотрения целый пласт самых сложных психических явлений» (Поляков С. Э. Мифы и реальность современной психологии. – М. Едиториал УРСС, 2004, стр. 6). Так, между прочим, в психологии возникает пресловутая «проблема языка», - верный признак псевдонауки. Но, что-то надо с этим делать? Надо. И делают, вот так, уж как умеют:

- «Недаром … вместо традиционных понятий «образы» и «ощущения» более широко используется понятие «психические репрезентации». [Психические репрезентации – это что? Это всё, - всё, что угодно. И под таким «именем» неразличимые! – Е. Ч.] < >

< > Между … выделяемыми психологией психическими явлениями нет непреодолимых различий, … что вызывает несогласие и непонимание того, как психические явления могут различаться…

Возникает убеждение, что это психология не в состоянии увидеть их очевидное единство, например, общность чувственного образа и понятия, … что все психические явления теснейшим образом связаны между собой … являясь, видимо, результатом … какого-то общего для всех них психического явления – предшественника, возможно, существовавшего у наших далёких предков» (там же, стр. 7. Выделено мною. – Е. Ч.).

Ну, что же, это натуральный «бунт на корабле»! Я не вхожу в состав бунтовщиков, я не психолог. Но, с берега наблюдая за дикой перестрелкой на палубе, я их поддерживаю, я разделяю их взгляды. Психология слепа и «не в состоянии увидеть»? – да. Понятие это «образ», даже ещё и с признаками чувственности? – да. Психология не имеет ни малейшего понятия о «предшественнике всех психических явлений»? – да. «Предшественник» был ведом нашим далёким предкам? – да! Жаль, что по флотским законам бунтовщиков «повесят на реях», так и будет… Ну, в лучшем для них случае, их упекут «на каторгу»… Кто вошёл в «закрытый клуб», тому трудно из него выйти… Жаль, живыми оттуда не выходят.

Но мне-то здесь легко: я не только не с «ихнего» двора, но даже и не с «ихней» улицы. И понимаю, что русскоязычная психология должна опираться на русский язык. Используя иноязычные термины лишь в случаях крайних и безвыходных. Например, «интуиция»: само латинское слово придумал Боэций и никакой «перевод» здесь невозможен. Но русскоязычное наполнение содержания термина просто обязано быть, как и отдельная глава общей психологии – «Психология интуиции». Но, этого в научной психологии не может быть: интуиция у самого Боэция – явление Духовное.

Но более всего понравился мне выход С. Э. Полякова на «предшественника всех психических явлений, существовавшего у наших далёких предков». Это – Душа и её деятельность; это духовная сущность самого человеческого «Я». Это народные представления о сознании и образе, как краеугольном камне сознания, строящимся воображением из впечатления и закладывающим основу существования знания. И всё-то народ чётко и внятно различает: раздумье и мышление; воображение и представление; ум и разум, да ещё и рассудок впридачу; и не путает вслед за Иммануилом Кантом ощущение с чувственным познанием. Увы, всё это в прошлом. С момента «упразднения» Души и вообще всего Духовного, заменённых на «когнитивную деятельность коры головного мозга», всё пошло наперекосяк, что и видно при внимательном чтении естественнонаучных текстов.

Это – не частное явление, как видно, а всеобщее. О нём довольно точно высказался Ж. Т. Тощенко, назвав его функциональной неграмотностью, «… за которой скрывается полузнание, эрзац-знание, ложное знание или знание-фантом». Особое внимание он уделил при этом образованной учёной публике:

- «Функциональная неграмотность людей с высшим образованием проявляется иногда в довольно необычных формах. Нередко она маскируется специфической терминологией, вычурным языком, злоупотреблением или простым копированием терминологии, принятой в другой науке или в другом языке. Такой «птичий» язык достаточно успешно позволяет скрывать реальное знание, неумение и неспособность донести его до аудитории. Маловразумительная фразеология часто прикрывает убогость мысли, претендующую, однако, на значительность выводов» (Тощенко Ж. Т. Парадоксальный человек: монография / 2-е изд., перераб. и доп. – М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2008, стр. 428 - 430. Выделено мною. – Е. Ч.).

«Сокрытие реального знания» у Ж. Т. Тощенко, как видно, стоит в одном ряду с «неумением и неспособностью донести его до аудитории», - довольно разные вещи… Однако, важно отметить, что неуёмно используемая научная терминология способствует и тому, и другому.

Но, вернёмся «к нашим баранам»… И главное тут, - не влиться в их стадо, и самому не стать бараном. То есть, самое время теперь познакомится с «имиджем», не являющимся «образом» ни в малейшей степени. Очень хорошо об этом писал А. В. Моторин. И тоже начинал с предостережений:

- «В каждом языке есть слова (их немного), которые призваны выражать коренные особенности народного мировосприятия. В первую очередь к числу таких слов относятся обозначения сущности творчества, художественного освоения действительности. Для русских, например, это образ, для англичан – имидж (image – «представление, воплощение, статуя, икона, изображение, отражение»). Если слово такого достоинства проникает из одного языка в другой и начинает теснить свои «туземные» соответствия, значит, принимающий народ духовно подчиняется дающему. Если слова при этом еще и сильно различаются по содержанию, покорение осложняется изменением, стиранием духовно-нравственных особенностей слабейшего народа.

Английское слово имидж проникло в русский язык в середине 1980-х годов вместе с перестройкой всего нашего общества в лучах западного, закатного просвещения. Как водится на Руси, чужое слово восприняли со смирением, переходящим у некоторых в подобострастие, а у других – в настороженное опасение» (А. В. Моторин. Русский «образ», греческая «икона» и западный «имидж», 2010. Интернет-публикация. Выделено мною. – Е. Ч.).

Настороженность и опасения были оправданы, знающие люди хорошо видели прямую смысловую связь «имаге» с корнем «маг», сопряжённого со всем «магическим». А. В. Моторин отмечает это обстоятельство:

- «Международный греческий язык усвоил и само слово маг (др.-перс. magus, греч. магос), а от греков слово распространилось по всем языкам европейских народов, начиная с латыни, которая, в свою очередь, также стала проводником магического влияния».

(продолжение следует)