Все части повести здесь
Не ожидающая их приезда Катя очень обрадовалась, и когда та, громогласно и зычно крикнула:
– Катюша!
И пошла ей навстречу, Катя, довольная приездом свекрови, тоже встала с целью обнять мать Артема. Она было двинулась к ней, но вдруг почувствовала странную тяжесть в ногах. Пол поплыл ей навстречу, глаза застила странная, черная пелена. С мыслью: «Только бы не потерять сознание!», она тяжело опустилась на стул и бессмысленным взглядом смотрела на приближающуюся свекровь.
Часть 79
Прямота – достаточно хорошая человеческая черта, но иногда она играет с человеком не слишком добрые шутки. Катя считала, что говорить все прямо и не таясь – это очень ценно и является скорее достоинством, чем недостатком. Потому она и спросила про деньги, чтобы сразу расставить все точки над «и». Но женщина смотрела на нее так, что ей в конце концов стало неудобно за свой вопрос, и она под ее взглядом опустила глаза.
– Да не нужны нам деньги, Кать... – наконец ответила жена отца и усмехнулась, горько и печально – никакие деньги нам уже не помогут и не помогли бы. Слишком Петр запустил свою болезнь, не признавался никому, чтобы не беспокоить, так что теперь ему уже ничего не поможет...
Кате стало неудобно, хотя и не было понятно до конца, зачем же пришла эта женщина. Поделиться своим горем? Но почему именно с ней, с той, которую она когда-то попросила не лезть в их счастливую семью? Чтобы скрыть свою неуверенность, Катя встала, налила из графина воды и поставила перед женщиной. Та взяла стакан бледной, худой рукой отпила немного и вернула его на стол перед собой.
– Врачи пока поддерживают в нем жизнь, но все уже знают и понимают, что это бесполезно.
Почувствовала после этих слов чужой, по сути, женщины, как защемило в горле, в носу, сделала несколько глубоких вдохов, на языке вертелся вопрос – зачем пришла к ней, чего хочет...
Но та опередила.
– Он зовет тебя... И когда в памяти – зовет, и в бреду повторяет твое имя... Схватил меня за руку – так сильно, и откуда только эти силы взялись-то? Сходи, говорит, к ней, попроси – пусть придет... Повиниться хочу, прежде чем уйду, прощения попросить.
По лицу женщины покатились слезинки, она быстро-быстро вытирала их платочком, потом нервно отхлебнула еще воды из стакана, почему-то улыбнулась и дальше заговорила:
– Я ведь никогда его не ревновала – повода не было, а тут он бредит лежит... и мать твою вспоминает, Алевтину. Приговаривает: «Скоро встретимся, Алюшка, скоро встретимся!», а я про себя думаю – да лучше бы я умерла, и ты бы вот так говорил мне...
Она замолчала, а Катя подумала про себя, что мир, в котором они живут – поистине загадка. Ну, откуда отцу было знать, что Алевтины больше нет на этом свете? Ведь после ее смерти они не встречались, не говорили, а вот подишь ты... «Скоро встретимся...».
– Катя... Прошу вас... Подите к нему... Ждет он вас... Ему легче станет, если вы придете.
Катя встала и нервно прошлась по кабинету. До сих пор в горле стискивало что-то, словно невесть кто сдавливал своей ладонью, хорошенько так, чтобы она задохнулась... Было ли ей грустно? Наверное, да... Уходят из жизни те люди, которые были ей биологическими родителями. Одна вела безобразный образ жизни, и дочь была ей не нужна, второй... вел образ жизни приличного семьянина, но и ему не было никакого дела до своей дочери...
– Вы понимаете, что я не могу? – голос ее показался ей каким-то слабым, противным и дрожащим.
Почему не могла? Ведь могла же поехать к матери по первому зову врача, даже на ноги собиралась ее поставить! А сейчас что мешает? Наверное, то, что ждала своего отца долгое время, надеялась, что он придет к ней, ребенку, хотя бы просто навестить, но... Не пришел, не навестил... И ей хотелось сейчас сделать то же самое, что и он с ней тогда... Пусть ждет, пусть надеется, а она не придет. Не оправдает его ожидания. Жестоко?
– Катя! – воскликнула женщина – Катя, прошу вас! Разве это сложно?! Сходите к нему, умоляю! Он... итак виноват перед вами! Хотите, чтобы он ушел с чувством вины?
– Я... не могу... Поймите, не могу...Мне... сложно.
Женщина кивнула, поняла, что не сможет убедить Катю, по крайней мере, сейчас. Встала медленно, положила перед ней на стол бумажку.
– Если все же надумаете – тут написано отделение больницы и палата. Прощайте, Катя.
– Прощайте!
Когда она вышла, сгорбленная, как старушонка, медленной, шаркающей походкой, Катя упала на стул и вцепилась в свои волосы. Что с ней? Ну, нельзя же так! Нельзя! Она ведь простила мать, почему бы ей не простить отца?! Ведь он тоже ждет... Что же она за человек такой? Да, жизнь была к ней иногда несправедлива, слишком много испытаний подсовывала, но ведь... Эти испытания закалили ее, сделали сильной, так чего же сейчас она не в силах пойти к человеку, которому необходимо, чтобы она пришла?! Ему ничего не надо от нее – только прощение...
Весь остаток дня пыталась сосредоточиться на работе, но получалось это с трудом. Дома тоже была задумчива и грустна, когда Артем попытался было выведать у нее, что же случилось, попросила его не допытывать ее сегодня, сославшись на усталость.
На следующий день в кабинет зашла Маринка, бросила взгляд на бледное лицо подруги.
– Кать, ты не заболела? Что-то выглядишь неважно...
– Да нет, все в порядке – заметила перемены в лице Марины – а ты чего вся светишься? Что-то хорошее случилось?
– Да! – Маринка действительно светилась – вчера Петя приезжал!
– Вот как! Это же отличная новость!
– Да! Катя, он согласен взять малыша из детдома! Представляешь!
– Какая резкая и хорошая перемена! Но что на него так подействовало?
– Сказал, что очень много думал. Понял, что не может жить без меня, и согласен на все, лишь бы мы были вместе. Сказал, что будет учиться любить того ребенка, которого мы возьмем из детского дома. Да, это будет сложно и тяжело, но он будет стараться изо всех сил. Сказал, что за это время понял, как я нужна ему, и как сильно он любит меня.
– Марина, это отличные новости! Ну, а ты что?
– Ничего – Маринка пожала плечиком, обтянутым трикотажной кофточкой – пока ничего. Сказала, что мне надо подумать, побыть пока одной, поразмыслить над всем этим...
– Мурыжишь, значит, мужика? – улыбнулась Катя.
– А ты думала, что я после всех его капризов сразу за ним побегу? Ну уж нет – пусть тоже помучается, испытает на своей шкуре, каково мне было...
– Мстительница! – усмехнулась Катя.
– Не, ну а че?! Он капризничать будет – а я прощай все его закидоны?! Пусть думает в следующий раз! Кать, а у тебя-то чего случилось? Ты какая-то сама не своя!
– Да ничего - она махнула рукой – сплю плохо...
В этот день тоже не работалось. Снова мелькали в голове образы из прошлой жизни, особенно тот, самый яркий, где она была непередаваемо счастливая. Когда папа подкидывает ее, четырехлетку, а она летит вверх, и кажется, что весь мир где-то там, под ее маленькими ногами, обутыми в нарядные белые сандалики. Потом этот образ рассеивается в тумане, и на его место приходит другой – никем не понятой, не любимой собственной матерью, девочки, с торчащими в разные стороны хвостиками и серьезным, недетским выражением глаз. Сколько лет прошло – а она до сих пор не может понять, кто она: та девочка в нарядных сандаликах, или неуклюжая девчушка с волосами непонятного цвета...
Вечером Артем с Андрюшкой ушли в аквапарк, предварительно спросив у Кати, пойдет ли она. Но та сказала, что устала и хочет одного – отдохнуть. Артем долго смотрел на нее, лежащую в кровати, с закрытыми глазами, потом погладил по волосам, спросил, действительно ли все в порядке. Поймала его руку, заверила, что просто устала и все нормально, а он, попросив звонить сразу, «если вдруг что», сказал Андрею собираться. Сначала вообще хотел отказаться от этой идеи похода в аквапарк, но Катя настояла, чтобы они сходили – знала, что Андрюшка ждал этого.
Она не понимала, что с ней – словно известие об отце сломало ее не только морально, но и физически. Хотя... это ли на самом деле? Подумала о том, что чувствовала недомогание еще до того, как пришла к ней эта женщина, жена отца. Мутило, июльская жара, казалось, плавила тело и мозг, не давая чувствовать себя комфортно. Наверное, все это было из-за того, что Катя плохо переносила жару. Потом пришла эта Зоя Борисовна, жена отца, и кажется, что все стало еще хуже. К физическому дискомфорту прибавился моральный. Хотелось одного – закрыть глаза и спать, не шевелиться, ничего не делать и проснуться только тогда, когда решатся все проблемы.
На следующий день на работе почувствовала с самого утра какую-то сдавливающую пустоту с той стороны, где должно быть сердце, схватилась рукой за грудь – стало внезапно как-то трудно и больно дышать, сделала несколько глубоких вдохов-выдохов, схватила со стола сумочку и кинулась вон из кабинета.
На выходе из ресторана ее остановил Скипидар.
– Катя? Все в порядке? У тебя даже губы пепельные!
– Нет... Все хорошо, Антон...
– Может, тебе не садиться за руль? Я отвезу...
– Нет-нет, спасибо, я сама...
Он посмотрел ей вслед с недоумением – редко можно было увидеть ее в таком состоянии, слишком напряжена, взволнована, взгляд стеклянный, словно у неживой...
Резко вывернула руль в сторону больницы, промелькнула в голове безнадежная мысль: «Только бы успеть...», где-то в сердце отозвалось эхом: «Поздно...», но все еще рассчитывая на то, что успеет, поехала все-таки вперед, туда, где в одной из больничных палат был тот, кто когда-то дал ей жизнь.
Сама не заметила, как взлетела по лестнице на нужный этаж, пронеслась к палате, с каким-то щемящим чувством в груди распахнула дверь. Светлая, убранная солнечными лучами, палата, была пуста. Отключены были все аппараты, стоящие с одной стороны от широкой кровати с приподнятым изголовьем, на тумбочке еще лежали два ярких апельсина и краснобокое яблоко, откинутое одеяло свидетельствовало о том, что совсем недавно здесь лежал живой человек...
Катя подошла к кровати и опустилась на корточки... Простынь еще хранила еле заметное тепло его угасающего тела, и она провела рукой по этой простыни, словно не веря, что человека, совсем недавно лежащего на ней, больше нет...
– Нет – вырвался полушепот-полукрик из самой глубины ее сердца – нет! Я ведь так и не успела простить тебя! Так и не успела простить!
Сидела так, оглушенная и словно ушедшая в себя, пока в палату не вошла Зоя Борисовна. Посмотрела на Катю каким-то виноватым взглядом, села рядом на краешек кровати.
– Я опоздала – Кате казалось, что она еле-еле может разлепить губы, чтобы говорить – я опоздала, и мы не успели... сказать друг другу то, что хотели сказать... Он... уже не сможет простить меня... Простите вы за него...
Женщина кивнула.
– И ты прости его... Он... очень хотел сказать тебе об этом, говорил, что был трусом тогда, что так ему было легче жить... зная, что исправно платит алименты и только-то...
– Я простила... Давно уже... но опоздала сказать ему об этом...
Женщина робко обхватила ее рукой за плечи.
– Он еще здесь и слышит тебя, поверь...
На следующий день Катя поехала к ним домой. Адрес она знала. Дверь открыл высокий стройный мужчина, скорее всего, младший из сыновей. Свидетельства горя, – белые простыни – как показалось Кате, окутывают всю квартиру, закрывая зеркала, телевизор, стеклянные дверцы старинной «горки».
Зоя Борисовна вышла ей навстречу, и Катя протянула ей деньги.
– Прошу вас, не отказывайтесь от этого... Это единственное, что я могу для него сделать. Прошу вас, похороните его... по-человечески... И поминки... нормальные сделайте... Чтобы все было, как он заслуживает.
– Катя, ты разве не придешь?
– Нет, простите... Там будут его коллеги из института, ни к чему, чтобы пошли слухи... Будут трепать его имя после смерти... Я не хочу...
Зоя Борисовна кивнула, проводила Катю до порога, где произнесла:
– Если хочешь... приезжай к нам иногда... Мне будет приятно... Хотя сейчас уже поздно... надо было родниться при его жизни, но мне мои амбиции покоя не давали. Прости, Катя...
Катя кивнула:
– Ничего страшного... Я... все забыла.
В тот день она больше не поехала в ресторан. Дома упала на кровать, укрылась пледом. Пылала голова, казалось, что вот сейчас, в данный момент, подступает к ней какая-то коварная болезнь, хватает в свои цепкие лапы, высасывает из нее жизнь – постепенно, медленно, словно стараясь доставить набольшие мучения.
Когда приехал Артем, сразу понял, что что-то не в порядке. Сварил брусничный морс, померил температуру, хмыкнул недовольно, глядя на градусник. Катя резко села на кровати, обняла его крепко, так, чтобы почувствовать стук сердца. Он прижал ее к себе, спросил:
– Катя, что же все-таки случилось?
– Отец умер... – сказала она – звал меня... в бреду и когда был в сознании, но я не успела, Артем... Не успела... Потому что не хотела сначала ехать... Я тварь, Артем... Тварь! Я не хотела ехать к больному человеку, которому нужно-то от меня было только прощение!
Она вдруг расплакалась, воя тоненько, как волчонок. Артем, успокаивая, гладил ее по голове.
– Эх, ты! Крепкий орешек – произнес он – и опять ничего не сказала...
– Я не хотела... беспокоить тебя и Андрюшу...
Она что-то еще говорила ему, горячее и бессвязное, ругала себя и свою жизнь, в которой тоже, как и все, наделала ошибок... Уснула потом, обхватив руками свою детскую игрушку – старого медведя, подарок дяди Федора.
В последующие дни пришло непонятное состояние равнодушия ко всему окружающему. Ничего не хотелось, необходимость была только в одном – лежать в кровати, смотреть в потолок и ничего не делать. Артем и Андрюшка не трогали ее, только заходили в комнату поцеловать и пожелать доброго утра. Потом Артем, проводив Андрюшку к Евгении Дмитриевне, возвращался назад и пытался покормить Катю, которой не хотелось даже есть.
– Кать, меня пугает твоя апатия. Давай вызовем доктора.
Катя усмехалась:
– И что мы ему скажем? Что глупая женщина не пошла в больницу к отцу, а теперь мучается чувством вины? Нет, Артем, прошу тебя, не надо врача. Дай мне несколько дней, и я приду в норму.
Артем вздыхал, кивал и соглашался, но через несколько дней повторялось все то же самое. Тогда он решил позвать в гости Катиных подруг, которые пришли вместе с Евгенией Дмитриевной. С ними она немного расслабилась, повеселела, и вроде даже им удалось накормить ее пиццей, которую они принесли с собой.
Евгения Дмитриевна спросила ее мягко:
– Кать, ну что происходит? Нельзя же так! Ты вымотаешь Артема, и Андрюшка ходит грустный... Нельзя столько времени переживать из-за того, что ты один раз не успела...
– Вот именно! – подхватила Марина – он тебя «там» – она вознесла глаза к потолку – уже простил сто раз, а ты тут почти полмесяца голову пеплом посыпаешь!
– Я не знаю, что со мной происходит, мама – сказала Катя – плаксивость какая-то... ныть охота... Я ведь никогда не была такой... Мутит-крутит в разные стороны...
– Катюш, так может, Артем прав, и тебе действительно врачу показаться? – спросила Любка – мне вон как хорошо твой совет с психологом помог. Еще немного сеансов – и вообще все станет в порядке. Федя довольный, как слон, а для меня материнство теперь – вовсе не тюрьма.
– Люб, и что я скажу врачу? Что мучаюсь чувством вины? Нет, с этим надо самой справляться...
– На работу тебе надо! – решительно заявила Маринка – выйдешь на работу – все, как рукой снимет!
И в один из дней она действительно решила, что ей пора на работу – хватит лежать, все равно ничего не вылежишь, да и запоздалые слезы раскаяния не помогают... Пора и честь знать, а то Андрюшка, который вообще не привык видеть маму в таком состоянии, смотрит на нее испуганно, словно не узнает.
Артем, увидев ее, поднимающуюся утром с кровати, обрадовался. Катя улыбнулась мужу и спросила:
– Я вас с ума свела, наверное, да?
– Есть немного – подтвердил Артем – но ты же тоже не можешь постоянно быть сильной, так что тебе, как девочке, простительно.
– Да хватит уже страдать – сказала Катя – сделанного все равно не вернешь, чего уж теперь...
Работа действительно отвлекла ее от грустных мыслей, теперь Катя старалась в течение рабочего дня ни о чем, кроме работы, и не думать. Правда, девчонки радовали ее новостями из своих семей. Марина вернулась к мужу, который в прямом и переносном смысле носил ее на руках, и они уже начали потихоньку собирать сведения о усыновлении ребенка из детдома.
– Мы еще не ездили, детей не смотрели – говорила она таинственно-испуганным голосом – я, честно говоря, так боюсь... Пока вот бумажки всякие собираем... Но скоро уже отправимся в детский дом...
Любка же, погруженная в семейную жизнь и заботу о маленьком Мишутке, теперь по вечерам рассказывала Кате о том, чем радует ее и Федора сын. Радуясь за подруг, Катя потихоньку начинала и сама оттаивать, отходить от своего печально-угнетенного состояния.
Однажды, когда она сидела в зале ресторана за столиком в самом углу, разложив документы и заодно наблюдая, что происходит вокруг, – как работают официанты, вовремя ли отдают заказы – дверь распахнулась, и в зал вошла Ангелина Бориславовна.
Не ожидающая их приезда Катя очень обрадовалась, и когда та, громогласно и зычно крикнула:
– Катюша!
И пошла ей навстречу, Катя, довольная приездом свекрови, тоже встала с целью обнять мать Артема. Она было двинулась к ней, но вдруг почувствовала странную тяжесть в ногах. Пол поплыл ей навстречу, глаза застила странная, черная пелена. С мыслью: «Только бы не потерять сознание!», она тяжело опустилась на стул и бессмысленным взглядом смотрела на приближающуюся свекровь.
Окончание здесь
Спасибо за то, что Вы рядом со мной и моими героями! Остаюсь всегда Ваша. Муза на Парнасе.