Кате в школе задали домашнее задание: составить родословную своей семьи. Со стрелочками, кто кому кем приходится. Она уже пробовала это делать, тренировалась на рюриковичах, их было много, с одинаковыми именами, без родового древа было не разобраться. Своих бабушек и дедушек девочка знала, а вот с прабабушками уже было всё непонятно. Надо было в задании еще указывать место жительства и годы рождения и смерти. И решила ответственная школьница обратиться к тому, кто всё обо всех знает – к интернету…
* * *
Бабушка и дедушка Кати были совсем молодыми людьми и работали до войны в НКВД. Четыре страшные буквы означали нехорошие дела: проводились рейды, аресты, расстрелы «врагов народа», которые были народом, но не были врагами. Большинство потом реабилитировали. А тридцатые годы баба Нина называла «ежовщина». Потому, что был такой нарком по фамилии Ежов, он много людей расстрелял, а потом его и самого приговорили к высшей мере. А Сталин был не виноват – в это бабушка верила свято. Он ничего не знал, его обманули.
Нина работала обычной машинисткой. По тем временам профессия была модная и прогрессивная: её мать и отец не умели читать. А дочь не только читала, но и печатала. Её муж тоже работал в НКВД, доставлял почту, важные секретные конверты с тяжелыми сургучными печатями. Что в них было такого секретного – он не знал, да ему и не положено было знать. Он давал подписку о неразглашении, если хоть одна печать оказалась сломанной – его бы самого посадили. Или расстреляли.
Павел и Нина каждый вечер и даже ночью вставали с кровати и смотрели в окно – не едет ли за ними «черный воронок». В таких машинах увозили куда-то арестованных. Почти никто из них не возвращался домой. Бабушка рассказывала внучке, что она помнит только один такой случай, когда человек вернулся. Что-то в шестеренках государственной машины не сработало, и он вернулся. Все родственники и соседи, знакомые, смотрели на него, как на пришельца с того света. Дети даже боялись к нему подходить: а вдруг исчезнет, а если это не он. Живут же привидения, родственников навещают, выглядят, как живые.
Нина печатала разные секретные документы, они все были – секретные. Городок, в котором они жили, был совсем небольшой, около двух тысяч жителей. Не просто все друг друга знали, но и большинство приходилось друг другу родственниками. Не самыми близкими, не кровными, сватами, но все равно – родственниками. Было много однофамильцев: в город в разное время приезжали люди разных национальностей. Половину составляли белорусы, остальные – евреи, литовцы, латыши, поляки.
- Ба, а по какому признаку арестовывали людей? Не по одному же человеку, десятками в одни сутки, ты говорила… И часто – по ночам.
- Я и сама пыталась это понять. Какой-то логики в арестах не было, мне казалось, что арестовывают по национальному признаку: то поляков, то литовцев, то евреев. И числа в списках были круглыми. То есть сверху спускался приказ: арестовать столько-то врагов народа. Может и ни одного не было, но приказ есть приказ, составляли наспех.
- А какие обвинения были? Что мог такого страшного сделать колхозник, неграмотный, даже газеты не читавший?
- Мог что-то… Помню, одного обвинили, что он отраву колхозным лошадям в корм подсыпал.
- Лошади умерли?
- Нет, выжили. Скорее всего, траву какую-то не такую ели. Она могла в охапку сена случайно попасть. Или преднамеренно. Конюх был латыш. Арестовали нескольких латышей.
Бабушка говорила, что самое страшное для неё было – встретить в списках на арест какую-нибудь знакомую фамилию. Подруги детства, бывшего одноклассника, дальнего родственника.
Если фамилия совпадала с бабушкиной девичьей – она ждала ареста несколько дней, суток, ночей. Как-то раз человек, которого должны были арестовать, из города исчез. Значит, его кто-то предупредил. И это могла быть Нина. Потому, что она печатала те самые «черные» списки.
Нина была сначала комсомолкой, а потом коммунисткой, и о фамилиях из списка не рассказывала никому, даже своему мужу. Отношения между ними в тот период были странными: живут люди в одном доме, спят в одной постели и ничего друг другу не говорят о своей работе, о своих родных, которые живут на соседней улице. И ни к кому не ходят в гости, на всякий случай. Любой совместный праздник по случаю может оказаться заговором против советской власти.
Как-то раз в списках оказалась двоюродная сестра бабушки. У неё была такая же фамилия, как и девичья у бабушки, родственные связи было вычислить несложно. И они виделись на днях, на улице, это мог кто-то приметить через окно.
- Здравствуй, Маша!
- Здравствуй!
- Как поживаешь? Твой младший должен уже в школу пойти?
- Вчера пошел. Твои-то когда?
- Да рано еще, через два года старший…
- Понятно. А дочка как?
- Подрастает…
Разговор почти ни о чём, но мало ли что кому показалось.
Нина не спала всю ночь, она говорила, что тогда у неё впервые появились седые волосы, целая прядь. Она её долго потом закрашивала отваром дубовой коры. И её муж не спал, тоже о чем-то думал. Машу арестовали. Обвинения не было. Нина подозревала, что она работала на НКВД «источником» и ей могли платить за доносы деньги. Она тоже была коммунисткой и работала в школе. В школах было много грамотных людей и там тем более могли быть враги народа. К примеру, заниматься агитацией против советской власти, язык-то подвешен хорошо. Маша написала донос на кого-то не того? На кого не надо было?
Шестеренки не сработали во второй раз за всю историю городка – сестра Нины вернулась домой. Но больше они никогда не виделись. Маша уехала в другой город вместе с семьей.
* * *
Все эти ужасы предвоенного времени рассказывала Кате бабушка два года назад. А потом её не стало, и подробности о генеалогии спросить было уже не у кого. Мама Кати родилась в самый канун войны, была эвакуирована далеко, за Урал, и ничего не могла знать о своих далеких предках из далеких мест. Да и не очень этим интересовалась: другие земли – другие родственники и знакомые. У человека родина – та, где он жил в детстве. То, что было до того, часто переходит в разряд сказок, преданий. Сюжеты бывают такими фантастическими, что поверить в них сложно, а проверить – нельзя.
Катя решила поискать в сети не родственников, но хотя бы бывших односельчан бабушки и дедушки, который погиб на фронте. А вдруг повезет, их кто-то помнит? Некоторых пожилых людей, не скрывающих свой возраст, девочка в сети видела, дедушки очень даже сумели освоить современные технологии. Искать проще всего было по названию населенного пункта, места рождения и по возрасту. Подошли два пожилых человека. Один ответил сразу:
«Здравствуйте. Да, я родом из этого самого городка. Там жили моя мать, сестра. Уже нет никого, я один остался из семьи. Живу теперь в большом городе, а свою малую родину навещал, пока была жива мать. Она была краеведом, у меня даже остались её рукописи. Хотела издать книгу, но не успела. А теперь вряд ли эти записи кому-то интересны: никого из её родственников или знакомых в городке не осталось».
«Ой, как интересно! Моя бабушка и дедушка жили там в то же время, что и ваша мама. Они должны были быть знакомы. Вы помните адрес, улицу, номер дома? У меня сохранился адрес бабушки в её эвакуационных документах».
«Надо же. Такого просто не бывает, они же жили почти в соседних домах. Посмотрю записи своей матери завтра и тебе напишу, что нашел».
Назавтра найденный односельчанин не ответил. И через неделю не ответил. Катю не заблокировал, но и отвечать перестал. Девочка не могла понять, что произошло, она была вежлива, ни о чем таком, что могло бы обидеть пожилого человека, не спрашивала. Мама-краевед – это находка, она может знать очень многое о её родословной. Что случилось?
Через полгода Виталий Сергеевич все-таки ответил. Написал, что приболел, хотя в сети находился едва ли не каждый день, Катя видела зеленый огонёк рядом с его аватаром.
«Я прочитал записи матери, ваших прадедушку с прабабушкой звали Евдокия Сергеевна и Митрофан Демьянович. Годы рождения и смерти она не записала».
«Спасибо большое, хотя бы имена и отчества, это здорово!».
«Но ты мне больше не пиши. Твои бабушка с дедушкой работали в очень страшной организации, НКВД называется».
«Да, я знаю. Ну и что? Бабушка просто машинисткой была, она никого не расстреливала».
«Она не предупредила об аресте мою сестру. Она печатала всякие списки и должна была знать, кого будут арестовывать. А моя сестра была её близкой подругой. И её расстреляли. А потом реабилитировали. Она не была виновата ни в чём».
«Мне очень жаль. Но если бы бабушка её предупредила, её бы саму арестовали. А у неё был муж и двое маленьких детей».
«Если бы она предупредила – моя сестра осталась бы жива. По крайней мере, жила бы еще долго. Почему твоя бабушка с детьми не вернулась домой после войны?».
«Прижилась на новом месте. Во второй раз вышла замуж. Родила еще одного ребенка».
«Понятно. Да её в городке никто и не ждал. Приехала бы – нашли бы причину от неё избавиться. Всех, кто работал в НКВД, у нас потом никто не простил. Кто-то вернулся – выжили. Такого не прощают. Хорошо, что твоя бабушка не вернулась, она, надеюсь, и сама понимала…».
Разговор на этом прервался. Через несколько дней в аккаунте бывшего соседа бабушки появилась его фотография с черной лентой. Наверное, повесил кто-то из родственников, а пароль сохранился на компьютере.
То домашнее задание Катя сдала на «пятерку», а потом добавила в родословное древо еще несколько персон. Занятие по поиску корней оказалось захватывающим, уже подросшая девушка обращалась в архивы, и каждое новое имя приносило новые открытия. Как будто она читала детектив, в котором все действующие лица были не выдуманными, а самыми настоящими. Её родственниками, к которым она имела самое непосредственное отношение.
---
Автор: Ника Д.