1894 год
«Ростов-на-Дону. В городе жалуются на редкую дружбу ассенизаторов, которые образовали между собой нечто вроде синдиката и, устранив таким образом конкурентов, повысили цены на свою «работу» до небывалых размеров». (Приазовский край. 276 от 26.10.1894 г.).
1895 гол
«Область войска Донского. Мы имеем в руках следующее «свидетельство»:
«Дано сие Области войска Донского от N станичного правления, той же станицы дочери казака, девице Варваре Ивановой Елиной в том, что поведения она хорошего, вероисповедания старообрядческого, отроду ей семь лет и на поступление ея в какое-либо учебное заведение для продолжения наук, со стороны сего правления претензий не имеется, в чем свидетельствуется подписом и печатью».
Следуют подписи станичного атамана и писаря, а затем печать. Мы думаем, что учреждения, выдающие семилетним малюткам свидетельство о «хорошем поведении» и разрешающее им «продолжить курс наук», само еще нуждается в свидетельстве о хорошем поведении». (Приазовский край. 276 от 26.10.1895 г.).
1897 год
«Ростовский округ. Русская жизнь обильна противоречиями, и наша литература, оставаясь в роли верного зеркала действительности, обыкновенно обличает их. На одно из таких жизненных противоречий указал наш мастистый писатель-философ граф Л. Н. Толстой на страницах «Петербургских ведомостей», о чем уже сообщалось в нашей газете (№ 277). Письмо Л. Толстого, в котором, между прочим, говорится, что дети не одних молокан, а, как ему известно, многих и многих сектантов и раскольников отбираются от них, вызвало в моей памяти следующую картину, свидетелем которой я был в 1895 году.
Дело происходило летом. День был праздничный, и погода выдалась чудной. Во дворе сельского правления села Екатериновки, Ростовского округа, в «кругу» (круговая загородь, где помещается сельские власти во время сходов) собралось до 30 семейств сектантов, так называемых «шалопутов». Здесь были и родители, и дети. Дома свои одни из них оставили на попечение сердобольных соседей, а некоторые прямо на произвол судьбы. Одни из стоявших понурили головы и только изредка с глубокой грустью поглядывали на толпу любопытных односельчан., враждебно настроенных против шалопутов, а другие нервно теребили шапки или бороды и перекидывались словами с ближайшими соседями. Недоумение было написано на лицах этих людей. Они чувствовали, знали, что привело их сюда под угрозой больших наказания в случае неявки, не за добром, и теперь с нетерпением ожидали резолюции, какую на этот раз угодно положить власть предержащим. В канцелярии правления сидели священники села, участковый заседатель, волостной старшина, писарь, староста и другие сельские власти. Толпа зловеще шумела, и до слуха шалопутов то и дело доносились отрывки фраз и отдельные слова: «бумага такая пришла», «Сибирь», «детей отбирать будут». От всех этих, сплошь стоявших в кругу, становилось все более и более жутко. Они лихорадочно прислушивались, о чем говорят в толпе, и сердца их то усиленно бились, то замирали. В воздухе как будто что-то носилось и нашептывало: «Быть беде великой». Дети шалопутов, эти маленькие, жизнерадостные, вечно веселые и резвящиеся обыватели деревни, замолкли и крепко, крепко держались за руки отцов и юбки матерей. Их сердечки тоже чуяли что-то недоброе для себя, и они с тревогой заглядывали в глаза родителей и старших, боясь спрашивать о чем бы то ни было, как будто желая отдалить то роковое для них, о чем все шумели кругом.
Вот, наконец, на крыльце появились священники, заседатель и другие. Толпа как-то шарахнулась в сторону, издала гул, но потом опять сомкнулась еще тесней и замерла. Тишина водворилась гробовая. Только и нарушалась она что чириканьем воробьев да повизгиванием невдалеке немазанной водовозной тачки. Шалопуты стояли в «кругу» и, несмотря на летнее время дрожали, как пожелтевшие листья осенью. Видно было, как они подрагивали, силились побороть в душе тяжелое предчувствие. Спустя некоторое время заседатель медленно развернул бумагу и торжественным голосом начал читать циркулярное распоряжение об отобрании детей, в возрасте от 2-х до 11-ти лет у сектантов заведомо вредного толка и об отдаче их на воспитание благонадежным жителям села, известным своим благочестием и доброй нравственностью. После этого священник сказал несколько слов деморализации, наносимой разными вредными сектами, в том числе и сектой шалопутов, в население, причем добавил, что все это должно строжайше преследоваться и искореняться. Стоявшие в «кругу были, как говорится, ни живы, ни мертвы; они как-то опустились, на лицах у них замерло выражение безысходного, горького горя. Вдруг среди мертвой тишины раздались раздирающие душу крики женщин, которые быть может и не поняли содержание прочитанной бумаги, ни речи священника, но которым материнское чувство подсказало угрожающую опасность. К ним тотчас же присоединился плач детей. Этот плач и причитания, видимо, вызвали в толпе укоры совести и сожаления. Многие говорили: «И за что их обижают, за что мучать? Ведь, они никому никакого зла не сделали. Да и самая принадлежность их к этой секте еще подлежит сомнению». Другие, наоборот – но таких было меньшинство, только недовольно жмурились и возражали: «Так им и надо, проклятым отступникам!» На глазах у шалопутов-мужчин показались слезы, которых они не вытирали, и текли они по щекам, усам и бороде и падали на грудь.
Вот раздался приказ заседателя подвести семью шалопута А., стоявшую первой в списке. В сопровождении сотских семья эта подошла к крыльцу, и заседатель, еще раз указав, что он действует на основании статьи 39 устава о предупреждении и пресечении преступлений и руководствуя посемейным списком крестьянина А., известного и духовенству, и ему, заседателю, сельским властям и жителям села Е, как член шалопутного толка, признанного правительством безусловно вредным – отбирает 6-летнего мальчика А. для передачи кому-либо из односельчан, на которых может указать духовенство. И тут же обратился к толпе с предложением взять отобранного мальчика на воспитание. Желающих оказалось много. Тогда сотский, по приказанию заседателя, подошел к А., чтобы взять мальчика.
До сих пор в толпе и среди самих шалопутов таились еще некоторые надежды, что все кончится только предложением оставить свой сомнительный образ жизни и вступить на истинный путь православия. Но крики матери, мольбы сквозь слезы отца, стоявшего на коленях, и пронзительный плач ребенка разрушили и эту маленькую надежду. В среде шалопутов поднялся невообразимый плач и стоны. Почти все повалились на землю и умоляли не отбирать детей, обещая делать, что угодно, ломали руки, крестились и целовали землю. Трудно было понять, кто о чем просил и кто что говорит. Толпа совершенно забыла свои неприязненные чувства к шалопутам и плакала заодно с ними навзрыд.
Описывать все происходящее в правлении было бы слишком тяжело. Один священник вытирал слезы, а другой как-то растерянно ухмылялся. Заседатель злился и старался перекричать всех, чтобы поскорее довести до конца начатое. Детей отбирали сотские и передавали их желающими взять на воспитание. Родители окончательно обезумели, целовали полы одежды у духовенства, обнимали ноги заседателю. При всей этой невыразимо тяжелой картине особенно врезался мне в память один крестьянин, вдовец, лет 35. Высокий, плотный, с приятными, несколько хмурыми чертами лица, он все время не выпускал из рук своей крошечной, хорошенькой девочки лет 5 – 7. Он хотел было уйти с нею со двора сельского правления, но несколько сотских остановили его и силой вырвали у него девочку. Тогда он грохнулся, как подкошенный, без чувств на землю. Ни звука, ни стона он не издал. Всех как-то передернуло, потрясло это, но ретивый блюститель закона ударил его ногой, проговорив: «Ишь, скотина, притворяется!» Однако «скотина» долго не мог очнуться, а когда пришел в сознание, то стал шарить вокруг себя руками, как будто что-то ища, хотя это и днем было. Никогда не изгладится из моей памяти этот случай!
Через несколько дней я спросил у одного священника о причинах преследования шалопутов и об их культе. На это он мне ответил сколь-нибудь обстоятельно не мог, так как и сам не был достаточно осведомлен на этот счет. А на мой вопрос, как можно узнать шалопутов, ответил, что они, шалопуты церковь посещают по очереди, так сказать, отбывают дежурство; в пище старого придерживаются вегетарианства, не курят табак, не ругаются, не ходят в кабак. Кроме того, на них «какой-то особый отпечаток». Это меня очень поразило, но от возражений я воздержался». ((Приазовский край. 281 от 26.10.1897 г.).
1899 год
«Ростов-на-Дону. Некто Е. Григорьева отправила багаж со станции Купянско-Узловой, Юго-восточной железной дороги, на станцию Ростов, 17 мест разных вещей, в числе которых был сундук с одеждой, приблизительно на сумму около 100 рублей. Получив вещи и привезя их домой, Григорьева в присутствии хозяина открыла сундук, но, к великому своему изумлению, нашла в нем вместо своих вещей грязную сорную траву, причем, однако, замок и веревки на сундуке оказались в порядке. Об этом заявлено в полиции и был составлен протокол. Григорьева предъявила иск к железной дороге, и дело ее рассматривалось на днях в камере мирового судьи 8-го участка. На суд явился поверенный дороги и предъявил удостоверение, в котором сказано, что такого-то числа, на станции такой-то Е. Григорьевой сдано было на железную дорогу 17 мест багажа, весом 27 пудов 12 фунтов, по накладной № 109, а такого-то числа на станции Ростов сдано ей под расписку ровно столько же. Григорьевой в иске отказано».
«Ростов-на-Дону. На днях таганрогским окружным судом рассматривалось дело по иску к городу мещанки Евгении Якушевой. В 1895 году по распоряжению городской управы засыпался разным мусором находящийся на Луговой улице овраг. Вблизи места засыпки стояла изба мещанина Якушева. В один из предпраздничных вечеров владелец избы, желая зажечь лампадку, подошел к ней, но тотчас же очутился в пламени, свалился на пол и вскоре умер. Судебно-медицинское вскрытие обнаружило, что смерть Якушева последовала от воспламенения газов, проникших в избу и образовавшихся от разложения сваленных в овраг органических веществ. После покойного осталась жена и трое детей, которые, лишившись своего кормильца, очутились в самом беспомощном положении. Усмотрев причину своего несчастья в том, что управа засыпала овраг навозом, причем нисколько не позаботилась при засыпке сделать для отвода газов вытяжные трубы, вследствие чего и произошло их воспламенение – Якушева предъявила иск к городу о возмещении потерь, причиненных ей преждевременной смертью мужа, и о выдаче ей и ее детям пожизненного пособия. Окружной суд иск удовлетворил, определив взыскивать с города в пользу просительницы по 10 рублей в месяц пожизненно или до выхода в замужество и по 5 рублей на воспитание каждого из детей впредь до их совершеннолетия». (Приазовский край. 280 от 26.10.1899 г.).
1905 год
«Ростов-на-Дону. По городу шастают босяки в, одетые в элегантные костюмы, обувь и вообще своим внешним видом свидетельствуют о том, что они принимали деятельное участие в погроме. Их никто не задерживает… Странно, но факт».
«Ростов-на-Дону. В последние дни замечены на улицах и площадях города какие-то лица, предлагающие прохожим различные вещи за баснословно дешевую цену. Вне всякого сомнения, вещи являются добычей громил, буйствовавших в Ростове и других городах по побережью Азовского моря. Полицмейстер сделал распоряжение, чтобы подозрительные лица задерживались для выяснения личности, а вещи отбирались».
«Ростов-на-Дону. Брандмейстер нахичеванской пожарной команды уведомил управу, что во время тушения пожаров при погроме еврейских лавок и магазинов в Ростове были повреждены пожарные приспособления и инструменты на сумму около 500 рублей. При тушении наблюдались следующий явления: многие подстрекатели и хулиганы бросали в нижние чины команды камнями и настоятельно требовали, что бы те прекратили тушить пожары. При тушении ростовской городской аптеки, громадные толпы крестьян, пришедшие из окружных селений, ворвались в горящее здание и стали грабить разные аптечные принадлежности. Один из крестьян захватил, по-видимому, целую коробку подслащенных пилюль и, думая, что это конфеты, начал их есть, но через несколько минут с ним произошли судороги. Крестьяне, устрашенные этим обстоятельством, стали бросать в пожарных награбленное имущество».
«Ростов-на-Дону. В последние дни пароходы и поезда, отходившие из Ростова, были переполнены грузами, состоявшими из разграбленных в дни 18 – 20 октября вещей. Везли сундуки, корзины, узлы, отдельные куски сукна и т. д. и т. п. Пишущий эти строки был свидетелем того, как из двух квартир отправили прислугу «на родину» с узлами… Прислуга или покидает места, или уезжает в отпуск с целью припрятать похищенное. Особенно много «добра» свезено в хутор Синявский, в станицы Александровскую, Аксайскую, Гниловскую, в села Батайское и Койсуг.
«Азов. В Азове настроение спокойное. Подстрекательства учинить погром не имели успеха. Единственное покушение на разгром еврейской лавочки было произведено новобранцами. Явившись в лавочку и набрав товару на 15 рублей, они отказались платить деньги и ушли по домам с забранным имуществом. Хозяин лавки отказался от возврата ему взятых предметов или денег. Фамилии новобранцев переписаны. Делу дано движение.
«Ростовский округ. Начальник Ростовского округа, получив извещение о том, что в грабеже еврейских магазинов и лавок принимали деятельное участие жители окрестных селений и станиц, предписал окружным заседателям и приставам Азова и станицы Гниловской немедленно принять меры к розыску похищенного имущества. Отобранные от грабителей или перекупщиков товары и разные предметы должны быть немедленно доставлены в ростовскую управу, а опись отобранного имущества представлена в окружное полицейское правление». (Приазовский край. От 26.10.1905 г.).