— Ты обещал поговорить с ней, но так и не сделал! — Лариса резко прервала вечернее молчание, бросив на стол вилку с таким звоном, что он будто пробудил весь дом.
Виктор вздохнул, отложил газету и медленно поднял глаза на жену. Он хорошо знал этот взгляд — настойчивый, упрямый, полный накопившегося раздражения. Тот самый взгляд, которого он боялся с тех пор, как всё это началось.
— Лариса, я... ну, понимаешь, времени не было, — начал Виктор, но замолчал, встретив её прищуренные глаза. В оправдания уже никто не верил, да и сам он не особо верил в то, что говорил.
— Времени не было? — её голос дрожал от возмущения, но ещё сильнее — от обиды. — Сколько времени нужно, чтобы просто поговорить со своей сестрой? Она каждый день к нам звонит, рассказывает, что ей плохо, что ты ей нужен. А я... — Лариса на секунду замолчала, поймав дыхание. — А я как будто совсем исчезаю. Ты не видишь, что я тоже здесь, что мне тоже нужно внимание?
Виктор перевёл взгляд на их маленькую кухню. Старая лампа качалась под лёгким дуновением ветра из приоткрытого окна, а скатерть, которой Лариса с любовью укрывала стол, сейчас была смята в том месте, где лежала её рука. Он устало потёр виски. Он не мог отрицать — его сестра, Света, всегда была особенной для него. После того, как родителей не стало, он стал её опорой, её защитником. Она звонила каждый вечер и просила помощи, совета, поддержки, и ему было так трудно ей отказать. Но, с другой стороны, он видел, что Лариса каждый раз при этих звонках сжимается, как будто кто-то отнимает её собственное пространство.
— Она же моя сестра, Лариса, — наконец выдавил он, чувствуя, как гулкий голос эхом отразился от стен. — Она одна, ей тяжело...
— А я? — перебила его жена. Её голос зазвенел тонкими нотками отчаяния. — А я? Мне не тяжело, думаешь? Ты просто говоришь, что она одна, но и я иногда чувствую себя такой же одинокой! — Она покачала головой, словно пытаясь сбросить тяжёлые мысли. — Вить, я не против Светы, я правда хочу ей помочь, но ты должен понять, что сейчас тебе нужно подумать и обо мне, и о нас.
Виктор замолчал. Её слова, словно камни, брошенные в тихое озеро, медленно расходились кругами в его сознании, оставляя после себя долгие размышления. Он понимал, что она права, но осознание правоты часто оказывается горьким лекарством. Он знал, что сестра для него важна, ведь кровь гуще воды, но понимал и то, что Лариса нуждалась в нём не меньше — нуждалась в его любви, поддержке, просто в его присутствии. "Человек не может разорваться надвое, не потеряв самого себя", думал он. Он сидел, обхватив виски, а в голове, словно заезженная пластинка, крутились её слова: "Ты обещал, но так и не сделал". Этот простой упрёк был словно нож, скрытый в мягком покрове, — больно, неожиданно, но справедливо. Виктор чувствовал себя провинившимся ребёнком, которого пристыдили за что-то действительно важное.
— Знаешь... — наконец сказал он, осторожно кладя руку на её ладонь, словно стремясь установить новую связь, незримую, но такую необходимую. — Ты права. Я обещал, и я должен был это сделать. Я поговорю с ней. Я постараюсь объяснить, что теперь мы — это не только я и она, что есть ты, есть наша семья. Я боюсь, что ей станет ещё хуже, если я вдруг перестану ей помогать. Понимаешь? Когда мы что-то строим долгое время, порой кажется, что любое изменение разрушит всё сразу. Но иногда, чтобы построить что-то новое, нужно освободить место и перестать держаться за старое.
Лариса немного расслабилась, её пальцы больше не сжимали вилку так, словно она готовилась её использовать как аргумент в споре. Она посмотрела на мужа, и в её глазах мелькнула слабая улыбка, смешанная с оттенком грусти.
— Вить, я ведь не прошу тебя бросить её. Я понимаю, что она тебе дорога, и знаю, что кровь зовёт, — сказала она мягко. — Но ей надо понять, что ты уже не один, что у тебя есть другие обязанности. Любовь — это не цепи, а мосты. Если она действительно любит тебя, то поймёт, что теперь твоя жизнь связана и с другой семьёй, и что ты не можешь быть вечно на распутье между прошлым и настоящим.
Виктор кивнул. Он знал, что этот разговор с сестрой будет тяжёлым, неизбежным, как наступление зимы после осени. Но он также понимал, что любое замедление здесь будет означать новые трещины в их собственном доме, доме, который он и Лариса только начинали строить. Семья — это не то, что можно возводить, разрывая себя между двумя берегами. Семья — это общий дом, и каждому в нём должно быть место, иначе стены просто не выдержат.
— Ларис, спасибо тебе, что ты не сдаёшься, — сказал он, искренне заглядывая ей в глаза, в которых он читал надежду, терпение и любовь. — Я действительно постараюсь это исправить. Бывает, что самое сложное в жизни — это честно признать свои ошибки и сделать шаг в неизвестное. Но ради нас — я готов.
Она улыбнулась чуть теплее и положила свою руку поверх его.
— Я верю в тебя, Вить. Я просто хочу, чтобы мы были вместе, без этих постоянных стен между нами.
Виктор почувствовал, как на душе стало легче. Он уже знал, что их разговор с сестрой не изменит всего в одночасье, но был уверен — это станет первым шагом. Семья, как и любовь, требует действий, а не обещаний.
— Я обещаю, — тихо сказал он, — и я это сделаю.
Лариса молча кивнула. На кухне стало тихо, только лёгкий ветер качал лампу под потолком, и скатерть больше не была мятой. В эту тишину закралась надежда — маленькая, но настоящая.