Слова Кати прозвучали резко, как выстрел. Она смотрела на него, сверля глазами, будто только что подняла давно наболевший вопрос, который всё это время лежал под слоем невидимых обид и недомолвок. И этот слой, наконец, лопнул, как натянутая до предела струна.
— Катя, ну что ты такое говоришь? — Паша попытался выдавить из себя улыбку, но получился кривоватый оскал. — Ты же знаешь… У меня мама одна, да и жить ей особо не на что. Ты сама это прекрасно понимаешь.
Катя вздохнула, отведя взгляд. Всё это было как в тумане, будто за окнами давно потерянный город, в который она возвращалась только в снах, полных беспокойства и тени.
— Да понимаю я, Паша. — Она нарочито медленно проговорила каждое слово. — Но почему тогда все наши проблемы с жильём должны решать мои родители? Твои запросы каждый раз звучат как обязанность. Моим родителям и так пришлось отказаться от многого, чтобы у нас был хотя бы этот первый взнос.
Паша нервно провёл рукой по волосам. Его лицо стало серьёзным, а в глазах промелькнула тень непонимания. Он не привык к таким вопросам. Всегда всё решалось просто: Катя соглашалась. И дело с концом. Но вот сегодня… Всё было иначе.
— Слушай, — наконец прорычал он, — ты ведь знаешь, как тяжело мне с работой! Я делаю всё, что могу, чтобы мы хоть как-то продержались. И что? Теперь ты хочешь выставить это как… что? Как будто я не стараюсь ради нас?
Катя смотрела на него, и её лицо постепенно застыло, словно на нём отпечатался весь её гнев и боль.
— Тебе легко рассуждать, — тихо, почти безжизненно произнесла она. — Легко говорить, когда ты не ходишь по этим пустым комнатам каждый день, не видишь, как мои родители каждый месяц еле-еле находят деньги на нашу ипотеку. Когда ты слышишь только звонки моей мамы, с её «Ну, Катюша, как у вас с Пашей? Дела хорошо? А деньги есть?»
Она замолчала, потом добавила с тихой решимостью:
— Почему, Паша? Почему твоя мама ни разу не предложила хотя бы помочь? Я ведь даже не говорю о том, чтобы она всё оплатила, но хоть немного…
Паша нахмурился, оглянулся вокруг, словно опасаясь, что кто-то подслушивает их разговор. Потом, прищурившись, взглянул на неё.
— Ты просто… ты просто не понимаешь, как у нас принято. В нашей семье все всегда сами добиваются. Мама… ну, мама старая закалка, понимаешь?
— Да не понимаю я, Паша! Вот не понимаю! — вдруг взорвалась Катя. — О каком «сами» ты говоришь? Если бы не мои родители, мы бы вообще не смогли тут жить! И что теперь? Мои родители — это богатенькие помощники, а твои — уважаемые самобытные герои, которые не вмешиваются? Мне уже надоело притворяться, что я этого не замечаю.
Паша поднял руки в оборонительном жесте, как будто она собиралась кинуться на него. Но Катя только смотрела на него, и он понял: она ждала ответа. И ему нужно было его дать.
— Хорошо, Катя, я понял, — сказал он после паузы. — Поговорю с мамой. Попробую объяснить ей, что нам нужно помочь. Но ты же знаешь, что она… ну, не сразу согласится. Это её принципы.
Катя помолчала, сдерживая гнев, который всё ещёбушевал внутри, словно огонь, который она пыталась подавить. Слова Паши повисли в воздухе.
Катя сидела напротив Паши, разглядывая его взгляд, в котором прятались усталость и какая-то растерянность. Ей хотелось верить, что он действительно готов что-то изменить. Но, сколько бы раз он ни обещал, что поговорит, объяснит, решит, внутри неё звучал голос, который шептал: "Опять? Опять те же слова…"
— Я устала от пустых слов, — выдохнула она, почти шёпотом, но Паша услышал это чётко. Её голос был тихим, но тяжёлым, как груз, который она давно носила на своих плечах.
— Это не пустые слова, — попытался оправдаться Паша, но в его голосе появилась нотка паники. Он чувствовал, как теряет контроль, как всё рушится прямо у него на глазах. — Ты же знаешь, мне непросто. И маме тоже…
Катя медленно покачала головой. Её сердце билось сильно, а внутри бурлили гнев и разочарование. Она старалась держать себя в руках, но было слишком больно.
— Непросто? — с горечью переспросила она, словно вкушая это слово на языке. Оно было настолько затёртым, что потеряло всякий смысл. — Мне тоже непросто, Паша. Очень. Но почему в этой борьбе за жильё я всегда на передовой? Почему моим родителям приходится вытаскивать нас из всех передряг, а твоя мама… просто наблюдает со стороны?
Паша отвёл взгляд. Ему было стыдно. Он знал, что Катя права, но где-то в глубине души не мог до конца признать этого. С детства его учили, что семья — это главное. А мать… Мать была для него священной фигурой, неприкасаемой. Но теперь эта ситуация ставила его перед выбором, которого он не хотел делать.
— Поговорим об этом позже, — бросил он резко, пытаясь закрыться, как всегда, когда становилось слишком трудно. — Сейчас не время.
Катя вздохнула. Она уже знала этот шаблон — «поговорим позже» было ещё одним способом убежать от реальности. Она поднялась с дивана и направилась к двери. Ей нужно было выйти, проветриться, сбросить этот груз.
— Ты куда? — спросил Паша, вставая следом.
— Мне нужно выйти. Просто выйти, — отрезала она, не оборачиваясь. — Подышать. Подумать.
— О чём подумать? — его голос дрогнул, почти переходя в панический шёпот. Но Катя лишь молча посмотрела на него, а потом, не говоря ни слова, закрыла за собой дверь, оставив его одного в гнетущей тишине, повисшей в комнате, как тяжёлое, неразгоняемое облако.
***
Она шла по пустынной улице, чувствуя, как прохладный осенний ветер проникает под куртку, остужая её пылающие от волнения щёки. Листья шуршали под ногами, ветер играл с её волосами, но мысли всё ещё бурлили. Почему так тяжело? Почему каждый разговор об этом превращается в спор? Неужели любовь не может победить этот вечный квартирный вопрос? Или дело не в любви, а в ожиданиях, которые навешивают друг на друга родные и близкие?
Катя остановилась у парка. Села на холодную скамейку и уставилась в небо. Она вспоминала, как всё начиналось. Когда-то, в первые годы их отношений, они с Пашей не думали о таких вещах. Всё было так просто. Им хватало друг друга. Но потом появился этот вопрос — вопрос о жилье, деньгах, родителях, которые всегда готовы вмешаться в их жизнь.
Она вспомнила свою свекровь. Та всегда была женщиной с твёрдым характером, привыкшей решать всё по-своему. Но когда речь заходила о помощи… Катя чувствовала себя как просительница, которой даже не удосужились уделить внимания.
— Это ведь просто… вопрос уважения, — проговорила она вслух, удивляясь, как сильно эти слова зацепили её. Она просто хотела, чтобы её слышали. Чтобы её семья уважалась так же, как уважают семью Паши.
Зазвонил телефон. Катя вздрогнула, взглянула на экран. Паша. Он не оставлял попыток достучаться до неё.
— Алло? — ответила она, сдерживая холод в голосе.
— Кать… Я поговорил с мамой, — начал Паша с замешательством. — Это было не просто, но… Я объяснил ей всё. Она поняла. Сказала, что попробует пересмотреть свою позицию. Может быть, поможет нам, если получится.
Катя молчала. Она не знала, что сказать. Её гнев начал стихать, уступая место усталости.
— Я… надеюсь, ты понимаешь, что это не значит, что всё изменится сразу, — добавил Паша после короткой паузы. — Но я действительно хочу, чтобы всё было по-другому. И я обещаю, что больше не буду оставлять тебя одну в этом вопросе.
Катя прижала телефон к уху и закрыла глаза. Это был не конец их проблем, но это был шаг. Маленький, неуверенный, но шаг.
— Спасибо, Паша, — прошептала она в ответ. — Я просто хочу, чтобы мы были вместе в этом. Не «мои» или «твои» родители. А мы.
Паша молчал, нахмурившись, будто собирал слова по крупицам. Тишина между ними больше не казалась такой гнетущей, как раньше. Она была другой — не давящей, как раньше, а наполненной чем-то едва уловимым, словно в этой тишине таились не высказанные до конца слова и глубоко спрятанные чувства. Впервые за долгое время они действительно услышали друг друга — без обид, упрёков и тех разочарований, которые давно затянули их разговоры. Всё казалось почти новым, как будто их история начиналась заново.
— Мы... мы вместе, Катя, — проговорил Паша, его голос был тихим и чуть неуверенным, словно он сам ещё не до конца верил в свои слова, но отчаянно хотел. — Я постараюсь, правда.
Катя кивнула, хоть Паша и не мог этого увидеть. Она не знала, как долго продлится это обещание или чем обернутся его слова. Но на этот раз в них что-то было — что-то тёплое и честное. Возможно, это была попытка сохранить их мир. Или страх потерять её.
Они ещё немного поговорили, перебрасываясь осторожными фразами, как будто ступали по тонкому льду, стараясь не нарушить хрупкое равновесие. Каждый шаг — словно испытание, каждый ответ — возможность сделать следующий шаг вперёд.
Её ожидания были тихими, почти незаметными. Она просто надеялась, что однажды они научатся быть командой. Не «твои» и «мои», а «наши». Но сейчас, на этой ночной скамейке, в компании звёзд и бесконечных вопросов, она понимала: путь предстоит долгий, и никто не может сказать, чем всё закончится.
Катя поднялась и пошла домой. Завтра будет новый день, возможно, с новыми ссорами, новыми примирениями, но главное — с шансом на перемены. На этот раз всё казалось другим. Или ей только казалось?
Она шагала вперёд, под ногами шуршали жёлтые листья, которые кружились в холодном октябрьском воздухе. И, может, в этой неопределённости и была их маленькая надежда.