Предисловие
Дед (Д) с бабкой (Б) опаздывают на поезд. А поезд уже отошел, набирает скорость. Они что есть сил бегут за ним с чемоданами по перрону, кричат. Уже понятно, что не успеют… И тут дед бросает чемоданы и с размаху бьёт бабке в бубен.
Б: — Дед, за что?!
Д: — Но ведь надо же что-то делать!!!
Бывают такие неприятные моменты, когда… что бы ты ни сделал, ситуацию это не спасёт. И вот. Ситуация эта зудит, ситуация звенит… При этом во Вселенной тишина и возможно даже полная гармония, но звон этот… докучает!
Ох, чуете как повеяло чем-то эфемерным? Всё правильно — это опять репортаж из Пшикистана, из страны эфемерных понятий. Однако, раз для понятий этих выстроена целая страна — получается, не такие уж они и эфемерные.
Водянистые, призрачные, смешные — так они выглядят только со стороны. А вот участнику упомянутой звенящей ситуации так не кажется. Просто потому что он её не наблюдает — он в ней живёт. И это действительно не смешно, не эфемерно и не призрачно. Хотя, с другой стороны, «призрачно всё в этом мире бушующем», мда. Но сейчас не об этом.
А о чём же? «О снах, о книгах»? Так нет же… Сны и книги — это отдушины (если сон здоровый, а книга художественная). А тут, понимаете ли, ситуация никак этих отдушин не касающаяся. Ситуация, когда… когда ты: «Скажи мне, милый ребёнок, в каком ухе у меня жужжит?». А со стороны, оказывается, не видно. Со стороны, оказывается, не понять, а только посмеяться.
А у тебя шоры, у тебя «туннельное зрение», ты в звенящем шёлковом коконе, и кажется, что выхода из него нет…
Как я вообще угодил в этот Пшикистан? Почему я делаю по нему репортажи? И для кого, помимо себя, я их делаю? Не понять. Одно не вызывает сомнения — никуда уже отсюда я не денусь. Из страны призрачных понятий нет дорог — даже тропинок, даже призрачных.
Понимаете? Я и сам сейчас в той ситуации. И это по мне звонит мой кокон, который я пытаюсь прогрызть («…надо же что-то делать!!!»).
А во Вселенной тишина и не слышно хруста рвущихся нитей. Да, рано или поздно бабочка улетит в небо, ну а пока… звенящая ситуация длится.
Пшикистанские будни
На нас надвигается самум, дамы и господа. Вот такая новость. На призрачную страну надвигается вполне себе материальная песчаная буря. Но вот что я вам скажу: если пески времени могут занести буквально всё, то для Пшикистана они — извините за тавтологию — пшик!
«Как же так?», — спросите вы. А очень просто — эфемерная страна зиждется на эфемерной основе. Сколько бы ни поднимались или опускались дюны, она всегда на их поверхности. Нет, когда-то, поначалу, города её располагались, конечно же, на вполне себе твёрдой почве. Но потом начались песчаные бури. И длились они целое тысячелетие. И смели они с лица земли некогда богатую, цветущую страну.
И вот, уже века прошли над морем насыпанных тысячелетним штормом песчаных дюн. И вот, по знойным, сыпучим волнам Великими шёлковыми путями ходят караваны. И вот, теми же путями пролегли автострады… Но что те пути? Море на то и море, что оно безбрежно. В нём теряются любые пути, любые самые широкие и длинные дороги.
И, казалось, навсегда исчезла в нём страна, некогда и за какие-то прегрешения затёртая, перемолотая Великими песками. Но нет — однажды она появилась в знойном мареве. Появилась вдали от автострад и караванов, вдали от какого бы то ни было человеческого жилья. Появилась во всей своей былой красе и великолепии. Но призрачно.
Миражу не страшны песчаные бури. Ему ничего не страшно. Поэтому грядущий самум для нас — явление вполне себе рядовое и репортажа не достойное. Обычные пшикистанские будни. Чуть больше песка и чуть меньше света. Что такого?
Признаться, поначалу я смотрел на песчаные бури с трепетом. Ведь всё-таки есть в них нечто завораживающее. Стихия! Но по прошествии лет трепетать перестал, начал относится к ним как к чему-то само собой разумеющемуся. Человек, как говорится, ко всему привыкает…
Интересней стало наблюдать за бытом местных жителей, вести с ними неспешные, продолжительные беседы за пиалой чая, слушать их тягучую, длительную, как здешний световой день, музыку, исполняемую на местных щипковых инструментах. Просто жить.
При такой размеренности, я не вдруг вспомнил, что прибыл-то я сюда… а, кстати, каким образом и откуда я сюда прибыл? Я не помню. Даже приблизительно. Помню только факт своего тут появления, а потом вдруг скрипучим гончарным кругом завертелась вся эта жизнь.
Когда же я обнаружил, что мир мой сузился до границ Пшикистана? Не знаю. Одно могу сказать точно — как только я это осознал, тут же принялся искать возможности связи с Большой землёй. И искал их долго. Не нашёл, но закралась мысль, что если бы я оказался не здесь, а на необитаемом острове, то, по крайней мере, смог бы запустить в море записку в запечатанной бутылке.
Мысль, конечно, текущей ситуации помогающая мало, но интересная. Остров — это ведь в море? Да. И здесь тоже море (хоть и песчаное). И, несмотря на то, что по песчаным волнам бутылку не пустить… но ведь надо же что-то делать!
И я действительно стал что-то делать, а именно: писать на пергаментах «репортажи» и пускать их по ветру во время частенько налетающих на нас песчаных бурь. Живая душа не жива без надежды. Живая душа способна держать миражи, не давать им рассеяться, пока в ней живёт надежда.
А иначе, почему существует Пшикистан?