(начало книги, предыдущая часть)
Часть 35
1916 год. Миротворческая миссия мадемуазель Васильчиковой.
Тоннель №900472
Декабристская деревня Сохондо, расположенная к юго-западу от одноименного города, была названа в честь ссыльных революционеров 14 декабря 1825 года. Это место было и, вероятно, остается до сих пор, не более чем малоизвестной сибирской деревушкой, жалким скопищем покосившихся деревянных лачуг, свинарников, железных распятий, мусорных свалок и общественных ларьков для продажи червивой подгнивающей рыбы.
Там была водочная лавка - сравнительно новая, церковь - довольно старая и кладбище, определенно древнее. В двухстах ярдах от кладбища возвышался «тоннель № 900472». На западном входе в тоннель было начертано - «К Великому океану», а у его восточного входа - «К Атлантическому океану», и, согласно популярной легенде, предполагалось, что в нем обитает парочка водяных дьяволов.
Мое появление в деревне Сохондо в кожаном, хлопковом и меховом одеянии странствующего монаха не вызвало никаких комментариев.
Надо сказать, что любой странствующий монах всегда воспринимался, как самоуверенное существо, авантюрист, доктор-шарлатан, друг молодых вдов, закадычный товарищ крепко пьющих мужчин, лжец, мелкий воришка и большая досада для обычного духовенства.
Он пользовался гостеприимством в каждой крестьянской избе, а в уникальном случае отца Григория Распутина даже в самом Императорском дворце. Более того, теплый прием странствующие монахи всегда воспринимали как нечто само собой разумеющееся, с возвышенно - снисходительным видом, как будто ангелы, принимающее земное преклонение.
Имея в своем распоряжении очень мало времени, я должен был за 48 часов провести огромную работу. Агенты, выделенные генералом Батюшиным для оказания мне особой помощи, следили за «тоннелем №900472», неприметным, «теневым» дозором, который можно было быстро превратить в ловушку при малейшей попытке Игнатия Граека подложить бомбу в поезд с боеприпасами. Кроме того, те же самые агенты заранее расправились с суперинтендантом Яблоневого тоннеля, капитаном Майбородой, посредством фиктивного вызова в Читу для его ареста местной полицией и содержания в одиночной камере до завершения дела. Таково было положение дел утром 25 января, в день, назначенный, как предполагалось для уничтожения важнейшего средства сообщения России с Японией. Сам Граек однако, не подавал никаких признаков своего присутствия, и я уже начал подозревать, что акцию отложили после моих дел в Иркутске.
Выпросив кусок козьего сыра, я украл хрустящую корочку хлеба и неторопливо вышел перекусить на свежем воздухе. Я побрел на деревенское кладбище с его дикой и немного фантастической красотой. Высокие сосны тихо шумели над рядами просмоленных крестов, пробивались через нетронутый снег свободных участков, а потом, обходя безымянные могилы самоубийц, останавливались на буром краю безымянной степи.
Справа от грубой бревенчатой часовни находился гранитный склеп с железной дверью, на которой ржаво-красными буквами было выгравировано имя «Павел Острогин».
Это было последнее пристанище казненного вождя декабристов, чье настоящее имя только шепотом сообщили палачу, до того как он взмахнул своим огромным обоюдоострым мечом. Однако сыр и хлеб мне доесть не удалось. Мое внимание привлек каменщик, который работал, делая что-то внутри склепа.
Этот человек был мне незнаком. Я никогда не видел его у деревенской водочной лавки под открытым небом, где в то или иное время собирались все желающие. Он был среднего роста, сильно заросший, со стальными голубыми глазами и степенной медлительностью высокооплачиваемого рабочего.
Когда я подошел ближе, он оглянулся, приподнял свою меховую шапку при виде моего одеяния, сплюнул и объяснил на местном наречии, что он занят цементированием стен гробницы, так как подземные источники уже затопили то, что он называл «внутренняя яма». Затем он указал на муниципальный значок и нецензурно охарактеризовал сохондского городского чиновника как самого настоящего рабовладельца, который прикарманивает деньги, причитающиеся его служащим до последнего рубля.
Пока он говорил, я внимательно рассматривал каменщика, и он, со своей стороны, казалось, изучал меня с не меньшим интересом. Наконец, когда он кончил говорить, мы несколько мгновений молча смотрели друг на друга, и мне показалось, что собеседник как-то странно настороженно смотрит на меня, как собака на крысиную нору. Я заметил также, что его глаза, сидевшие довольно близко друг к другу, приняли странное, выражение. Затем, подняв взгляд к солнцу, человек бросил свои инструменты и быстро удалился. Я видел, как он прошел через кладбищенские ворота по направлению к водочной лавке в деревне, громко топая промокшими сапогами и бодро здороваясь с ее хозяином, чистящим снаружи соболий капкан.
Вскоре после этого на горбатой крыше железнодорожного тоннеля вспыхнули два красных фонаря, и вслед за ними еще один. Поезд, направлявшийся в Иркутск, с ревом выехал на дневной свет, подняв черное облако дыма над сомкнутыми кладбищенскими крестами. Когда последний вагон выехал на открытое место, я вдруг осознал, что тоннель находится на прямой линии со склепом позади меня! У меня на мгновение возникло нелепое ощущение, будто хранилище затаило дыхание, ожидая, что что-то произойдет; а затем, резко повернувшись, я поспешно приступил к проверке еще не оформившейся идеи.
Спустившись в склеп, я обнаружил, что это копия древнего генуэзского захоронения. Вероятно, ее построил ученик Ди Брачио, и строгая простота гранитных стен делала центральную мраморную урну похожей на призрачный цветок, выросший из серой пустоты. Работа каменщика на стенах, заполнение им глубоких трещин цементом, было очевидно, как и попытки что-то сделать с урной, которая также нуждалась в срочном ремонте. На урне проступали сероватые пятна менее чем в двух дюймах над латинской надписью «ORA PRO OBIS», а когда я нажал на кнопку фонарика, то обнаружил, что недостающая буква «N» оказалась покрыта слоем цемента.
Моей первой мыслью было, что это просто проявление крестьянского вандализма со стороны неотесанного каменщика, но, сняв заплаты, я обнаружил, что они искусно скрывали провода Марковского, снабженные медными проушинами и обвитые коричневым шелком.
На мгновение я застыл, прислушиваясь к своему учащенному сердцебиению. Провода Марковского обычно использовались для соединения электрических батарей с зарядами кордита, их не выпускали для частного использования. Затем я наткнулся на другие провода, соединенные с теми, которые я увидел первыми и ещё более искусно скрытые коричневым шелком, маскирующим отверстия, соответствующие бронзовым буквам латинской надписи. Основной провод был проведен через единственное окно склепа, точнее, через щель в толстом стекле, после чего он, вероятно, тянулся вниз по грубой внешней поверхности западной стены.
В этот момент я осознал, насколько велика вероятность того, что фальшивый каменщик внезапно вернется, и решил не рисковать новой неловкой встречей.
Я снова выскользнул на кладбище и через минуту увидел каменщика, беседующего с деревенским священником у входа в водочную лавку. Это действительно была удача, поскольку болтливый священник, без сомнения, не остановится до тех пор, пока его не пригласят на чарочку, а может и не на одну.
Я быстро нашел наружный провод, который, как я и предполагал, тянулся вдоль западной стены склепа, и дальше вдоль узкой, посыпанной песком тропинке, свободной от снега и скрытой в лавровых зарослях. Однако дальше след провода терялся, и я тщетно пытался его обнаружить. Чуть впереди я заметил место, где кусты, казалось, были вырваны и раздвинуты. У меня мелькнула мысль, что, возможно, именно туда был помещен заряд кордита, к которому вел исчезнувший провод. Именно оттуда взрыв мог бы произвести достаточные сильные повреждения в тоннеле.
Я сошел с тропинки и протиснулся в щель между лавровых кустов, но через минуту все мои надежды рухнули. По правде говоря, я нашел недостающий провод, но он был соединен всего лишь со старой ржавой подковой.
Ловушка, специально проложенная агентом для поимки противника! На мгновение я ощутил жгучую горечь обиды от той хитрости, которой меня одурачили.
Вернувшись по своим следам на дорожку, я увидел, что дверь водочного магазина уже была закрыта, и на ней висела ярко-желтая картонная табличка, извещавшая о закрытии магазина на полуденный перерыв. Я раздраженно перевел взгляд на западный вход в «Тоннель Двух океанов» и, заслонив глаза от яркого солнца, разглядел там фигуры двух человек в форме железнодорожников, серьезно о чем-то беседующих с одним из моих помощников. Агент, дородный мужчина, судя по его жестам, казался явно смущенным и склонным уступить дорогу. При этом в тот же миг на крыше тоннеля вспыхнули два зеленых сигнала, но только когда последовала смешанная красно-желтая вспышка, я понял, что через четверть часа должен пройти поезд с боеприпасами. Тайный агент также, по-видимому, оценил значение последнего сигнала, и я видел, как он помог одному из железнодорожников взобраться по железной лестнице на стену тоннеля. Я услышал, как агент крикнул, что электрические провода расположены слева от сигнальных ламп.
У меня возникло то своеобразное дополнительное чувство, которое всегда появлялось в моей жизни, когда интуиция подсказывала мне, что что-то не так.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
