«Тут только, немного придя в себя, Степан обратил внимание на обомлевшую Валю и увидел, как две бабы остановились около плетня и во все глаза смотрели на происходящее, тихонько переговариваясь между собой.
— У дом идитя, казала, — шикнула Валентина на председателя и Наталью. — А вам чавой?
Валя строго посмотрела на местных кумушек.
— Валь, — несмело начала одна из них, затянув платок потуже, — а чавой-то Игнатович? С кем енто он цаловалси да обнималси? Кто енто? Валь? Почему у твоем двору?»
Часть 52
Подбежав к медпункту, Степан Игнатович чуть не снес плетень. Он задыхался и держался за сердце.
— Иде? — только и смог вымолвить.
— Кто? — в недоумении спросила Палаша у неожиданного посетителя.
— Ты чавой, ня поняла? За городской он прибежал либошто… — тихонько проговорила Варя. — Она ж казала, однополчанцы! На помнишь рази? Чавой с тобой севодни, Палаша?
Пелагея кивнула: помню, мол.
— Ко мне Пашка повел. До меня беги, Степан. Да сможешь ли? — Палаша беспокойно посмотрела на председателя. — Еле дышишь! Случилось чего? Может, воды тебе. Варя, дай…
Но Степан, покачав голосой и махнув рукой, уже рванул к дому Валентины, даже не услышав про воду.
Пелагея покачала головой:
— Красный весь, еле дышит, как бы чего не вышло…
— Ничавой, он, знашь, какой сильнай! Усю войну прошел, ранения были, грудь с орденами, места нету! Выдержит… — проговорила Варвара и продолжила раскладывать все по местам.
Во двор вбежал, сразу увидел ее…
— Наташа! — заорал так, будто снова война, словно сейчас он уйдет в тот страшный последний бой, а она останется. И он вряд ли вернется живой, а она, скорее всего, будет жить долго… без него…
…Когда бой был окончен, до него дошел слух, что кухню разбомбило, никто не выжил. Вот так! Он ушел в бой проливать кровь и выжил, а она осталась… варить еду… и погибла!
Степан тогда бросился бежать и бежал долго, насколько хватило сил, а потом кинулся на травку, пробивающуюся сквозь черную жирную землю… долго лежал и вспоминал, вспоминал…
С Наташей они познакомились в самом начале войны: так случилось, что все время шли бок о бок. Наталья — повар полковой кухни, и он, ротный. Степан не сопротивлялся вдруг возникшему чувству. Там, на войне, все по-другому! Смерть стоит за спиной и скалится… смеется, издевается. Будет ли что-то еще в этой жизни? Любовь? Объятия? Нежность? Забота? Будет ли сама жизнь? Нет, он ни секунды не думал, он любил Наташу, а она любила его.
Вернувшись с войны, Степан все честно рассказал жене, Аксинье, не смог скрывать, страдал долго, все время вспоминая Наташу. Погибла! Как же так? Молодая, красивая… Аксинья поняла, не упрекала, не припоминала никогда…
— Наташа! Живая! Наташенька, милая моя, родная, любимая.
Степан осыпал поцелуями женщину, а та плакала, обнимая его, и шептала:
— Степушка… Степушка…
Валя стояла остолбенев, она ничего не понимала. Разве бывает так в жизни? Ехала баба к той, которая ее латать помогала. А тут вон чевой!
Степан и Наталья говорили разом, оба плакали. Валя тоже плакала. Она понимала, что на ее глазах случилось счастье, но тут же развернулась жуткая трагедия.
Было ясно, что эти двое крепко любят друг друга. Но у Степана есть жена, и он партийный, председатель колхоза! Кто ж позволит?! Есть ли муж у Натальи, Валя пока не знала! Война, война… все она! Грубая, безобразная, мстительная, жестокая, непрощающая, дикая, уничтожающая… и злопамятная!
— Степа, я очнулась в госпитале… ничего не помнила долго… вот Палашенька меня сшила с Сергеем Ивановичем. Это хирург. Степа, а ты здесь живешь? Да, ты говорил… Покровский район. До меня только что дошло. Степа, а я в городе… здесь… недалеко, да ты знаешь… чего ж я. Степушка, а у нас сын есть…
— Сын? У нас? Наташка, да как жа енто? — заорал Степан и заплакал навзрыд.
— Беременная я оказалась, Степа. В декабре 1945 сынок наш родился, слабенький совсем. Думала, не выживет, болел много… уж сколько я слез пролила, — Наталья горестно покачала головой и крепче прижалась к Степану. — Думала, за грех мой! Ты же женатый, а мы… Да только почему ребенок мой страдает? Уж и не знала, о чем просить Бога! О своей погибели, как об искуплении, а сынок мой кому ж нужен без меня?! Но сейчас все уже хорошо! Слава Богу! Хороший мальчишка, выправился! Ходит хорошо. И как я рада, что тебя встретила, папку его. Ведь ты не бросишь его… если что… Степа…
— Пошто мене ня искала, Наташа? Иде он… — Степан больше не стеснялся слез, не утирал их рукавом, — поехали! Ща жа! Иде ты живешь? Как сына назвала?
— Так Степой и назвала. Два года ему. С соседкой он, хорошая женщина, одинокая, пожилая, интеллигентная, бывшая учительница, добрая! Да ты не волнуйся, Степушка, мы у нее комнату сымаем. Степка очень к ней привязан, а она к нам.
— Поехали. Наташа, я хочу видеть сына. Прямо чичас!
Тут только, немного придя в себя, Степан обратил внимание на обомлевшую Валю и увидел, как две бабы остановились около плетня и во все глаза смотрели на происходящее, тихонько переговариваясь между собой.
— У дом идитя, казала, — шикнула Валентина на председателя и Наталью. — А вам чавой?
Валя строго посмотрела на местных кумушек.
— Валь, — несмело начала одна из них, затянув серый платок потуже, — а чавой-то наш Игнатович? С кем енто он цаловалси да обнималси? Кто енто? Валь? Баба чужая какая-та. Почему у твоем двору? А?
— Ничавой сама ня знай. Идитя бабы, куда шли. Ня ваше енто дело! И ня мое. И ня болтайте лишнева! — на всякий случай добавила Валентина, хорошо понимая, что это совершенно глупая затея просить Елизариху молчать.
Только отойдут от двора, и ну языками чесать, да еще и от себя прибавят. До Аксиньи, жены председателя, новости дойдут, обросшие тем, чего и близко не было. Явно, что услышит бедная женщина, будто ее муж в Валином дворе с чужой бабой непотребством занимался у всех на виду, а не только целовался да обнимался.
Качая головой, Валя зашла в хату вслед за Степаном и Натальей. Они стояли в сенях, крепко обнявшись.
— Степан, минут через пяток твоя Аксинья усе знать будят. Да ня усе, а намнога больша. А ишшо то, чавой и вовся ня было. Дуся с Елизарихой…
— Да видел я, — махнул рукой Степан, перебив Валю.
— Игнатович, идитя пока к Тимохе. Тама схоронитесь. Твоя Аксинья скора здеся будят.
Валя не знала, кто прав в этой ситуации, а кто нет, кто виноват, а кто нет! Как быть? На чью встать сторону? А надо ли вообще занимать чью-то сторону?
Аксинью она знает всю жизнь, Степана тоже! Жалко бабу, если Степан уедет. Но Валя слышала, у Натальи сынок от Степана, два года… Как же правильно? Как? Что ж ты сделала, подлая, гадкая война? Все разворошила, растрепала, разбросала… людей, судьбы, жизни!
— Верно! — обрадовался Степан. — Пошли к деду Тимохе! Чичас Федор домой приедеть, он у мене в Волчий Лог отпросилси. Завтре отпущу яво, а чичас у город опять. Сына увижу! Сынок у мене есть! Степан Степанович! Как жа я сына хотел! Да у нас с Аксиньей две дочки родились, а у их тожа девки, унучки мои. Наташка моя, милая! Старый я ужо, дед жа. А у мене сыну два года, оказуется! От так! Нада жить дальша, сына подымать, а то я грешным делом ужо… Эх ма! Старый! От тебе и на! Санок!
— Степушка! Ну какой ты старый? — Наталья прижалась к любимому. — Как жа теперь, Степа, жена же твоя она? Ой, Степа!
— Апосля, апосля решитя, как жа быть вама усем таперича. Степан, бегитя до деда. Давайтя. А ну обождитя, я выйду спЕрва.
— Ня надо, Валя! — остановил ее Степан. — Ня вор я, ня буду прятатьси. Пойдем открыто.
— Степан, да как жа енто?! Ты жа партейнай, председатель. Няужто сам ня понимаешь? Низя, што жа будят? — Валя скорбно покачала головой. — Ну делай как знашь. Ты мужик, тебе решать! Сам знашь.
Степан и Наталья не таясь вышли со двора Валентины и пошли до деда Тимохи, обнявшись. Это показалось председателю странным, но никого по пути не встретили. Машина стояла у плетня, Федор возился рядом.
— От што, Федор, у город опять нада! По-быстрому съездим туда-обратно, — обратился Степан к Феде.
Услышав «обратно», Наталья сникла, но спрашивать ничего не стала.
Федор, привыкший исполнять приказы четко и в срок, тоже ничего не спросил. Вытер руки, кивнул. Надо так надо. Хорошо, хоть бате и матери не успел сказать, что в Волчий Лог поедут.
— Садитесь в кабину, — обратился Федя к Наталье, — а вы — в кузов.
— Нет, — покачала головой Наташа. — Мы вместе.
— Да! — подтвердил Степан. — Таперича токма местя!
«Эх, снова откладывается моя поездка в Лог, к сыну, — с досадой подумал Федор, — приедем, уже ночь-полночь, завтра Степан Игнатович сказал дел много. А может, все же отпустит?»
— Федор, — будто прочитав его мысли, обратился к нему председатель, — ня боись, завтре поедете к своей родственнице хворой. На поля потома.
— Почему хворой? — удивился Федор. — С чего вы взяли?
— Да вся деревня уже гудит, что у Федора Конюхова сын есть в Логу, а бабка его — хворая Нюрка. К сыну же едешь?
Федор потрясенно кивнул.
— Да ты чавой, вроде как ня деревенскай ишть? — улыбнулся председатель. — Забыл! Ты ишшо токма думаешь выпить, а тебе ужо закуску подають. Понимаю я тебе усей душой, Федя! Сам токма чичас про сына услыхал. От! Наталья мене сродила. Завтре, завтре, ты свово тожа увидишь. А тарерича поехали.
Федор снова лишь кивнул. Привык быть немногословным. Война научила. Иной раз в засаде и по десять часов ни словом не перекидывались.
В городе Наталья показала, в какой проулок свернуть, остановились в маленьком дворике деревянной двухэтажки. Степан спрыгнул на землю и помог спуститься Наталье. Федор не стал выходить из кабины, зачем смущать людей? Он ждал распоряжения председателя.
Татьяна Алимова
Копирование повести строго запрещено
Все части повести здесь⬇️⬇️⬇️
Прочитайте еще один мой рассказ ⬇️⬇️⬇️