В 2024 году писатель Алексей Варламов, ректор Литературного института, долгое время молчавший (автор был сосредоточен на биографиях), выпустил книгу «Одсун» с подзаголовком «Роман без границ». Ее главный герой в преддверии 2018 года почти случайным образом оказывается в Чехии – и весь роман размышляет о собственном прошлом, прошлом своей страны и прошлом Европы, выясняя и рефлексируя трагический надлом человеческой истории.
«Ты не знаешь, что такое ненависть, которая копится веками».
Начать следует с того, что более скучной и унылой аннотации, чем досталась Варламову от издательства, кажется, не существует на свете. Текст на обложке гласит: «Герой нового романа Алексея Варламова "Одсун" в конце 2010-х годов приезжает в Чехию читать лекции по литературе, но вместо университета оказывается в старом доме в Судетах, некогда принадлежавшем семье судетских немцев. Тайна этого дома и трагическая участь его обитателей после Второй мировой войны вызывают у героя острую рефлексию-воспоминание, где сошлись воедино и личная драма, и то, что принято называть большой историей». Вызывает ли аннотация желание прочесть книгу? Честно говоря, нет. Хочется скорее отложить ее – и желательно никогда к этому заведомо скучному бурчанию не возвращаться. Неудачник-интеллигент, Судеты, немцы – ничто в этом описании не намекает на истинный размах книги.
Между тем, перед нами – не просто настоящий великий русский роман, но и в некотором смысле, вероятно, ключевое произведение нашей эпохи вообще. Если Варламов и нуждался в доказательствах своего вполне очевидного дара, то после «Одсуна», думаю, он может вообще ничего не писать – и всё равно останется ключевым прозаиком российской действительности.
«Одсун» – это история о ненависти и любви. Главный герой с незапоминающимися именем и фамилией (а упоминались ли имя и фамилия вообще?) приезжает в Чехию и изучает историю притеснения и угнетения судетских немцев. Он читает о том, какие зверства совершались против немцев после Второй Мировой войны, осторожно спрашивает о них у местных, а те опускают глаза и отказываются отвечать. Он смотрит фотографии, на которых судетские немцы, чтобы не допустить унижения и высылки, выбирают смерть целыми семьями. И много думает о собственной стране, о ее большой драме, о России и Украине. Мне казалось, о России и Украине сейчас, когда этот исторический конфликт еще не исчерпан, нельзя написать. А Варламов – написал. Его история о русском профессоре и украинской девушке с глазами цвета донбасского антрацита, о судетских немцах, о ненависти, обо всех мировых трагедиях – какая же это пронзительная, трогательная история. Как удивительно, что у него, у Варламова, нашлись для этой истории все эти красивые слова.
По своему строению текст мозаичный, нелинейный. Герой то перемещается в собственное далекое прошлое, то в близкое прошлое, то в прошлое, к которому он вообще мог бы не иметь никакого отношения. Одна несчастная фигура лишнего человека, израненного дитя позорных 90-ых, связывает, стягивает собой и своей любовью к украинке Кате Фуфаевой всю человеческую историю. Варламов показывает, как беспощаден бывает ход этой истории и как всегда мал, как бессилен перед ней человек.
Герцен писал однажды: «Мы вовсе не врачи — мы боль». И Варламов здесь – боль. Каждой страницей он давит на незажившую ранку, бьет о синяк. Над каждой страницей хочется плакать.
Глаза у меня были на мокром месте. Я шел, спотыкаясь, по мерзлой киевской брусчатке и вспоминал, как мы были здесь с Катей. И плакал по городу, который мы потеряли. По Украине, которая пошла за волками. По России, которая не сделала ничего, чтобы эту потерю предотвратить.
Варламов доказывает в очередной раз, для чего создан язык – чтобы стать языком великих книг, как у Хандке. Его герой думает, что Чернобыль стал точкой, после которой Советский Союз уже не смог существовать, моментом истинного разделения, причиной всех дальнейших невзгод. Он влюбляется в женщину, родившуюся в Чернобыле, ту, которой заранее предначертан в мире путь боли и предательств. И он ее тоже предает, хоть и говорит, что никогда этого не сделает. Он выталкивает Катю в Америку, выбивает ей место в программе со стипендией. Она уезжает – он остается. И встречаются они в Киеве через много лет, уже после Майдана, и ничто больше не кажется важным, политические разногласия не имеют значения, важно – что он любил ее всю жизнь, а она его всю жизнь ждала. А на фоне происходит и длится страшная катастрофа, над которой простые люди не имеют власти и которая повторяется в разных формах то тут, то там – «Мы ведь жили в одной стране, что же с нами произошло?»
Немцы и чехи тоже жили в одной стране, на одной земле, а потом к ним тоже пришла ненависть. Параллелизм истории тем яснее и трагичнее, что дан через личные истории – судетского судьи, не поддерживающего притязания своей фюрера, но всё равно получившего страшную кару за одну свою национальность, и трех главных героев – Павлика, Кати и самого профессора. Павлик оказывается в тюрьме, профессор в чужой стране, Катя – в своей стране, но не там, где ей хочется. Odsun по-чешски это выселение, принудительная эвакуация. Odsun – то, что чехи сделали с немцами, выгнав их с земли, которую два народа столетиями делили друг с другом. Odsun – это историческая трагедия, потеря дома. Главный герой тоже его теряет – вместе с любимой женщиной и страной, которую трясет от перемен.
Как был прав бесстрашный, опрометчивый эрцгерцог Фердинанд, мечтавший создать Соединенные Штаты Великой Австрии, которые впоследствии могли стать единым государством всей Европы. За эту мечту его и убили в Сараеве. Ради этого начали одну безумную войну, а затем вторую. Но зачем с Польшей, псина? Зачем с Францией? Зачем с Россией? У Германии, как и у всей Европы, объяснял Фолькер маленькой таксе, у нашей с тобой несчастной, заблудившейся Родины всегда был, есть и будет один исторический враг - Англия. Потом к ней прибавилась Америка, и если уж и воевать, то с ними, с англосаксами, с экономистами и работорговцами, коммерсантами и финансистами, никогда не знавшими ни идеализма, ни серьезной философии, ни прекрасных и страшных сказок и не сочинявшими великой музыки.
Язык книги – трогательный, ностальгический, – постоянно подчеркивает лексическими повторами исторический параллелизм. Толстой писал, что все несчастные семьи несчастны по-своему, а Варламов добавил к этому, что и все несчастные народы несчастны не одинаково, но всё же что-то общее у них есть – боль и память. Варламов разрушает эти сходства, а потом восстанавливает заново, и герой в конце – пусть и не буквально, а метафорически – возвращается к себе на дачу, где всё было хорошо, где его ждут Павлик и Катя, и можно кататься на велосипедах, смотреть на звезды и ждать, когда позовут к обеду.
По форме книга – исповедь священнику и историческое исследование. Большое сходится с малым, личное – с общественным, нежное – с жестоким. Боль становится памятью, и память подтверждает боль. Для «Одсуна» не найдется более подходящего времени, чем сейчас, когда всем страшно и когда нет сил разговаривать и рефлексировать. Главный герой оглядывается назад и понимает, какую никчемную, в сущности, прожил жизнь, как потерял всё. И это – очень по-человечески, в конце концов.