Радиоведущий Эллиот Минц в течение многих лет был единственным человеком, которому доверяли бывший битл и его жена. Теперь он написал книгу о своих интенсивных отношениях с парой — включая то, что на самом деле произошло во время печально известного «Потерянного уикенда» Леннона The Sunday Times
Я держу в руках пару очков. Они старинные, сделаны из стальной проволоки и идеально круглые. Торговая марка — Panto 45. Это 26-я пара очков Джона, которую я осмотрел в эту снежную ночь в феврале 1981 года. Прошло около двух месяцев с тех пор, как его застрелили в Нью-Йорке возле «Дакоты», готического здания, где он и Йоко Оно жили с 1973 года.
Мне поручили провести инвентаризацию его личных вещей, чтобы Йоко и потомки точно знали, что он оставил после себя. Я не хотел получать это задание. Во-первых, я живу в 2500 милях от «Дакоты», в Лос-Анджелесе, где я веду ночное радиоинтервью. Но Йоко попросила меня это сделать, и я редко мог сказать «нет» Йоко, не говоря уже о Джоне.
Я находил их идеализм заразительным и вдохновляющим. Тем не менее, узнав Джона и Йоко как друзей из плоти и крови, я начал видеть и их несовершенные человеческие стороны.
Йоко, например, была даже более непринужденной и воздушной в личной жизни, чем в СМИ. Она могла быть фонтаном афоризмов, раздавая бесконечные крупицы дзенской философии. Ее хайкуподобные проповеди о проявлении желаний или мудрости нерационального ума могли быть чересчур для некоторых людей.
Были моменты, когда даже я был немного озадачен всем этим. За исключением тех случаев, когда она говорила или делала что-то, что полностью убеждало меня в том, что она связана с каким-то высшим планом.
Джон, тем временем, был таким же обаятельным, забавным и умным, каким он казался на публике. Но постепенно я обнаружил, что он далек от совершенства. Для начала, для парня, который стремился стать миротворцем, который потрясет мир — лидером мысли наравне с Махатмой Ганди, Мартином Лютером Кингом-младшим и Нельсоном Манделой — он был на удивление неосведомлен о таких исторических личностях, как, ну, Ганди, Кинг и Мандела.
У него также были некоторые луддитские представления о науке, особенно о медицине, простирающиеся далеко за пределы его раздражения на «папочек-врачей», которые не позволяли ему делать себе инъекции для похудения. Несмотря на то, что Джон курил, принимал внутрь или нюхал почти все нелегальные наркотики, которые мог достать, он был странно подозрительным к тем веществам, которые были прописаны и доказали свою эффективность.
Джон и Йоко могли быть невероятно чувствительными, честными, провокационными, заботливыми, творческими, щедрыми и мудрыми. Они также могли быть эгоцентричными, отчаянными, тщеславными, мелочными и раздражающими. В случае Джона, еще и шокирующе жестокими — даже по отношению к Йоко.
Пример…
Однажды ранним утром в ноябре 1972 года красный свет на потолке, который мигал всякий раз, когда звонил Джон и Йоко, начал мигать. Я взял трубку.
«Элли, я облажался», — были первые слова, вылетевшие из уст Джона.
«Почему?» — сонно спросил я. — «Что ты сделал?»
«Мы были на этой вечеринке вчера вечером», — сказал он, — «и я напился. И там была девушка…»
Я сел в постели.
Вечеринка проходила в квартире Джерри Рубина в Гринвич-Виллидж. Небольшая группа пацифистов со связями собралась, чтобы посмотреть результаты президентских выборов по телевизору. Когда стало ясно, что Ричард Никсон одержит убедительную победу на переизбрании, настроение стало еще мрачнее, и компания начала еще сильнее пить.
Алкоголь не был другом Джона, и в этот раз его злые внутренние гремлины действительно превзошли самих себя.
Я узнал некоторые подробности от похмельного Джона во время его утреннего звонка. В результате Джон действительно поладил с какой-то девушкой на вечеринке и проскользнул с ней в спальню, где они занялись таким громким, бурным сексом, что все, сидевшие вокруг телевизора в гостиной Рубина — включая Йоко — могли отчетливо слышать, как они этим занимаются.
В какой-то момент доброжелательный гость поставил на проигрыватель пластинку — 11-минутную балладу Боба Дилана «Sad Eyed Lady of the Lowlands» — на полную громкость. Йоко сидела на диване в ошеломленном, подавленном молчании.
Что бы они ни сказали друг другу позже, я подозреваю, что разговор был не из приятных.
«Я спал на диване», — сказал мне Джон, выглядя побежденным и смущенным — хотя, честно говоря, не настолько раскаивающимся, как я полагал, оправдывало его положение. «Такие вещи случаются», — сказал он, на мой вкус, слишком обыденно. — «Парень изменяет своей жене... Если бы я не был знаменитым, всем было бы все равно».
Йоко, как и следовало ожидать, чувствовала себя иначе.
«С тобой все в порядке?» — мягко спросил я ее, когда позвонил ей через несколько часов, чтобы проверить, как она.
«На этот вопрос нет ответа», — дрожащим голосом сказала она.
«Как ты думаешь, ты когда-нибудь сможешь простить его?»
«Я могу простить его», — сказала она. — «Но я не знаю, смогу ли я когда-нибудь забыть то, что произошло. Я не знаю, будет ли когда-нибудь все по-старому».
Однако после нескольких недель охлаждения — в течение которых Йоко написала и записала «Death of Samantha», свою блюзовую оду о том, как спрятать боль ради внешнего вида — кризис, казалось, пошел на убыль. Джон и Йоко решили бросить космические кости, сделав эффектную ставку веры и надежды на несокрушимую силу своей любви. Они купили квартиру в «Дакоте».
«Это квартира №72», — объявила Йоко, когда позвонила мне, чтобы рассказать о покупке. — «Вы видишь значение?»
Когда вы складываете семь и два, вы получаете девять, объяснила Йоко, что было чрезвычайно значимой цифрой для Леннонов, магическим целым числом, которое, казалось, таинственным образом повторялось на протяжении всей жизни Джона. Йоко отбарабанила множество повторений числа: Джон родился 9 октября. Она родилась 18 февраля (1 плюс 8). Фамилия Пола Маккартни состоит из девяти букв…
Я был несколько озадачен, почему они выбрали именно этот район. «Ты не беспокоишься, что тебе там будет слишком душно?» — спросил я Джона. — «А люди, которые там живут, вообще будут знать, кто ты?»
«Я не хочу, чтобы они знали, кто мы», — сказал он со смехом. — «Я не хочу знать, кто они. Мы просто хотим, чтобы нас оставили в покое».
Дакота показалась мне одним из самых жутко красивых — и странно пугающих — сооружений во всем Нью-Йорке. Джон и Йоко встретили меня в сводчатом вестибюле, горя желанием начать нашу экскурсию, которая началась на первом этаже с новой штаб-квартиры Studio One, бизнес-структуры, стоящей за творческими предприятиями Джона и Йоко. Что характерно, у Джона не было офиса в Studio One; у Йоко был.
Главной достопримечательностью был седьмой этаж. Площадью почти 5000 кв. футов (464 кв. м. — ред.), с огромными окнами, из которых открывался потрясающий вид на Центральный парк. Практически все в его просторной гостиной, от плюшевого ковра до большого пианино Steinway, было белым, как японские снежные колокольчики.
В Белой комнате было только одно весьма заметное произведение искусства: плексигласовый ящик на белом постаменте, в котором находился 3000-летний саркофаг. Джон и Йоко заполучили самую последнюю мумию, разрешенную к вывозу из Египта, прежде чем египетское правительство наложило запрет на экспорт национальных древностей.
«Вам следует сделать рентген и посмотреть, что внутри», — предложил я. — «Там может быть что-то очень ценное, например, драгоценные камни».
«Мне все равно, что внутри», — ответила Йоко. — «Величайшая ценность — это магия самой мумии».
Еще одна вещь, которую я отчетливо помню из того долгого дня в «Дакоте», это то, с каким энтузиазмом Джон и Йоко, казалось, относились к жизни, которую они строили вместе в этом новом гнездышке. Джон легкомысленно описывал «развлекательный центр», который он хотел построить в углу кухни. Йоко, как художник, болтала о бесконечных дизайнерских идеях, которые у нее были. Было слишком легко забыть о боли и стрессе, с которыми они сталкивались. Мне удалось убедить себя, что худшее для Джона и Йоко уже позади. Я ошибался.
Есть те, кто считает, что Йоко не только одобрила эту интрижку, но и организовала ее. Что она посадила Мэй Пэнг на сиденье рядом с Джоном на том рейсе American Airlines из Нью-Йорка в Лос-Анджелес, прекрасно зная, что из этого выйдет. Что их миловидная 23-летняя помощница рано или поздно переспит с ее мужем.
Это вполне могло быть, я полагаю. Возможно, она увидела некое стратегическое долгосрочное преимущество в организации этой интрижки; выбрав любовницу Джону, она могла почувствовать, что может оказать некоторое влияние на его внебрачные метания. Возможно, благодаря своим мистическим советникам она действительно видела, что Джон движется к свободному падению, и пыталась смягчить его неизбежный крах.
Если что-то из этого правда, Йоко никогда не говорила мне об этом ни слова. Все, что она сказала в октябре 1973 года, было то, что она отправляет Джона и помощницу в Лос-Анджелес. Могу ли я, пожалуйста, встретить их в аэропорту?
К тому времени я уже понял, что их брак находится в глубоком кризисе. Несмотря на все их усилия по восстановлению отношений, красный свет на потолке моей спальни мигал еще более лихорадочно, чем обычно, что привело к тому, что позже назовут «Потерянными выходными» Джона, 18 месяцам, которые он провел в изгнании от своей находящейся в Нью-Йорке жены.
Поведение Йоко тогда, как всегда, не было демонстративно эмоциональным, но из наших телефонных разговоров было ясно, что она страдает. Звонки Джона были столь же удручающими.
«Мама говорила с тобой о нас?» — спросил он во время одной утренней беседы.
«Йоко говорит со мной обо всем», — неопределенно ответил я.
«На днях я побрился, нарядился и сказал ей, что хочу сводить ее в ее любимый ресторан, а она мне отказала», — посетовал он. — «Она сказала, что у нее нет времени. Мне это сказала моя собственная жена, мать ее!»
Йоко всегда была методичным человеком, и я предполагаю, что она точно и тщательно организовала выселение Джона из «Дакоты». Джон, возможно, даже не осознавал, что с ним происходит. Он определенно не был похож на человека, которого выгнали из дома, когда я встретил его и Мэй Пэнг в аэропорту Лос-Анджелеса.
«Ты выглядишь подтянутым, Элли», — сказал он с широкой улыбкой, когда я поприветствовал их. — «Ты снова принимаешь эти таблетки для похудения?»
У них было очень мало багажа, что говорит о том, что никто из них не рассчитывал на долгое пребывание. Мои инструкции от Йоко были отвезти их в дом музыкального менеджера Лу Адлера в Бель-Эйр, мини-особняк на Стоун-Каньон-роуд.
«Мне нужны деньги», — сказал Джон, когда мы уселись в мой старый усталый «Ягуар». — «Мама сказала, что их можно использовать в качестве денег», — продолжил Джон, сунув мне в руку горсть дорожных чеков.
Джон функционально был ребенком, когда дело касалось заботы о себе. Но ведь именно для этого и была нужна Мэй. Какие бы другие намерения ни были у Йоко в отношении помощницы, ее основная задача состояла в том, чтобы убедиться, что Джон правильно накормлен и о нем заботятся, что все его основные потребности — или, по крайней мере, большинство из них — удовлетворены.
Джон и я проводили много времени вместе в течение следующих нескольких недель. Он также расширял свой круг друзей в Лос-Анджелесе, общался с такими людьми, как Гарри Нильссон, блестящий, но печально известный буйный певец и автор песен. Но через три или четыре месяца большая часть его первоначального энтузиазма испарилась, и его настроение начало портиться. Он скучал по Йоко: он начал спрашивать меня, когда, по моему мнению, она будет готова к его возвращению домой. Он начал проводить все больше и больше времени с Нильссоном, выпивая в «Трубадуре» допоздна. После того, как Джона выгнали за то, что он в пьяном угаре наехал на [комедийный дуэт] Smothers Brothers, ночные шалости переместились в Rainbow Bar & Grill на Сансет. Именно там Джон, Гарри и еще несколько человек — включая моих старых приятелей Микки Доленца и Элиса Купера — основали скандально известный питейный клуб, известный как «Голливудские вампиры».
Трудно преувеличить уровень необузданных излишеств, которые имели место в VIP-комнате Rainbow, небольшой нише наверху лестницы с видом на бар. Количество выпитого алкоголя было ошеломляющим, мягко говоря, и в комнату также тайно проносили небольшие пакетики кокаина. Нильссон, большой медведь, мог опрокинуть дюжину или около того бренди александр — крепкую смесь бренди и сливок, его любимый коктейль, который Джон вскоре принял как свой собственный — за один присест.
Поскольку я не был знаменитостью, меня никогда не приглашали стать членом «Голливудских вампиров», но я был желанным гостем и провел много поздних ночей на обочине их диких, порой душераздирающих сатурналий.
Внизу лестницы, ведущей в VIP-логово вампиров, всегда была толпа привлекательных молодых женщин. Честно говоря, к тому времени, как парни спускались, обычно уже к закрытию, большинство из них были слишком пьяны, чтобы воспользоваться этой возможностью. Я потерял счет тому, сколько раз я почти тащил Джона вниз по лестнице и вываливал его в ту машину, которую я вызвал на парковку бара.
По большей части я сдержал обещание, данное Йоко: я обеспечивал безопасность Джона. Но однажды ночью я понял, что все начинает выходить из-под моего контроля. Обычно Джон не оказывал особого сопротивления, когда я помогал ему спуститься по лестнице в баре Rainbow, но в этот раз он заартачился. Он не хотел идти домой.
Он оттолкнулся и нырнул прямо в толпу. Это был мой худший кошмар: пьяная звезда, затерянная в пьяной толпе.
Наконец, я заметил Джона с Нильссоном на краю парковки, они вдвоем забирались в черный лимузин. Через мгновение он уехал в ночь, направляясь, я понятия не имел, куда.
Я с тоской понял, что Джон ускользает от меня.
Я проследовал в низину Потерянных выходных, дно Джона. Звонок поступил не на горячую линию, а на мой обычный домашний телефон, и голос на другом конце представился как сотрудник службы безопасности, работающий на Фила Спектора. Джон попал в беду: не мог бы я, пожалуйста, поспешить к дому Адлера и помочь «успокоить его».
То, что я увидел, когда через 20 минут вошел в гостиную Адлера, напоминало сцену из «Изгоняющего дьявола». Пьяный, с дикими глазами, Джон был прикручен к стулу с высокой спинкой, его руки и ноги были связаны веревками, с которыми он боролся изо всех сил, выкрикивая непристойности своим пленителям, паре мускулистых телохранителей, стоявших в неловком молчании неподалеку. Помещение было в беспорядке. Джон сорвал несколько золотых пластинок Адлера со стен и разбил их вдребезги. Куски сломанного дерева и разбитое оргстекло валялись на полу.
Судя по всему, срыв начался ранее тем вечером в студии, где Джон и Фил едва не подрались. О чем именно они спорили, никто, похоже, не помнил. Но сессия закончилась раньше, когда охранники Фила схватили Джона и отвели его в дом Адлера, где Джон ускользнул от них достаточно надолго, чтобы подобрать какую-то палку или трость, которой он бешено размахивал в гостиной, пока его не смогли усмирить.
Я медленно подошел к Джону, который перестал кричать. Его голова низко опустилась на плечи, грудь яростно вздымалась. После долгой паузы он медленно поднял на меня глаза. Он выглядел одержимым.
«Сними с меня эти веревки!» — взорвался он. — «Сними их с меня, ты...»
И тут Джон выпалил столь обидное и оскорбительное слово, что я не могу заставить себя повторить его.
Я посмотрела ему прямо в глаза, едва сдерживая отвращение и разочарование. Он посмотрел мне в глаза. И этот обмен взглядами, казалось, коснулся какой-то крупицы человечности, зарытой глубоко в одурманенном алкоголем мозгу Джона. Внезапно он стал очень, очень тихим.
Через пару мгновений я повернулся к охранникам. «Думаю, вы можете снять с него эти веревки», — сказал я. — «Полагаю, с этим покончено».
Джон встал, потер запястья и, не говоря больше ни слова, медленно пошел по коридору в спальню, где, должно быть, рухнул на матрас и потерял сознание.
На следующий день, когда я собирался уходить на работу, замигал номер горячей линии.
«Элли?» — сказал Джон. — «Прости за то, что я сказал. Но если подумать, если это худшее, что я мог о тебе сказать, ты не мог быть таким уж плохим, верно?»
«Спасибо за комплимент», — сказал я.
«Ну, добро пожаловать в реальный мир, Мать Дева Мария. Я — это я. У меня большой рот, и я выражаю себя так, как чувствую, когда чувствую. Я не прячусь за микрофоном. Я пою в него или говорю в него, когда мне это удобно. Я не всегда парень из "Imagine", или Ревнивый парень, или Морж . Поэтому я говорю тебе, что сожалею. Это все, что я могу сделать».
«Хочешь поужинать?»
«Нет», — ответил я. — «Думаю, я возьму выходной».
Впервые, насколько я помню, я повесил трубку.
Очевидно, наша дружба пострадала после инцидента в доме Адлера; как могло быть иначе? В течение следующих нескольких месяцев мы с Джоном почти не проводили время вместе — по крайней мере, не лично. Мы разговаривали почти каждый день по телефону, как и всегда, и в конце концов наше взаимопонимание стало таким же легким и привычным, как и прежде. Но я больше не присоединялся к нему по вечерам в «Трубадуре» или в «Радуге».
Джон, тем временем, перешел от хаоса сессий Спектора к немного менее хлопотному делу продюсирования пластинки для своего приятеля Гарри Нильссона. Самым примечательным в сессиях «Pussy Cats» было то, кто еще был в студии. Ринго Старр сидел за барабанами. И хотя это так и не вошло в альбом Нильссона, неожиданно появился еще один бывший битл и даже спел с Джоном — впервые после распада The Beatles они сыграли вместе.
Я не присутствовал, но позже услышал, что Пол Маккартни и его жена Линда неожиданно появились без предупреждения, прихватив с собой Стиви Уандера. По словам тех, кто там был, Джон и Пол, казалось, снова стали друзьями, как будто они снова были подростками, но когда Джон рассказал мне об этом позже, он отнесся к этому как-то пренебрежительно, сказав: «Они все просто смотрели на нас, думая, что произойдет что-то большое. Для меня это была просто игра с Полом».
Но Джон не знал, что, по словам Йоко, у Пола был скрытый мотив для визита. Несколькими днями ранее она позвонила мне, чтобы объяснить махинации, стоящие за визитом.
Йоко сказала мне, что она говорила с Полом, который предложил поговорить с Джоном. «Я думаю, это было очень любезно», — сказала она. — «Я была очень признательна. Но я ясно дала понять Полу, что это не то, о чем я его прошу. Это должна быть идея Пола, а не моя».
Для меня никогда не было никаких сомнений в том, что Джон отчаянно хотел вернуться к Йоко. Да, у него были чувства к Мэй, но в какой-то момент практически каждого телефонного разговора, который я с ним вел, Джон рано или поздно умолял меня поговорить с Йоко от его имени. «Скажи Маме, что я готов вернуться домой, Элли. Скажи ей, что я изменился».
«Я не думаю, что она хочет услышать это от меня», — говорил я. — «Она хочет, чтобы ты ей это показал».
Пол, как я позже слышал, дал Джону похожий совет. Через некоторое время после того, как он заскочил в студию в Бербанке, он сел с Джоном и изложил, шаг за шагом, что ему нужно будет сделать, чтобы вернуть Йоко.
Невозможно сказать, было ли это явление Пола причиной, или Джон испытал какое-то другое озарение в то время, но в последующие месяцы он действительно начал приводить себя в порядок. Летом 1974 года он начал работать над своим следующим альбомом «Walls and Bridges», регулярно летая в Нью-Йорк для репетиций и записей в Record Plant на Западной 44-й улице. По всем данным, эти сессии были полностью профессиональными, и Джон появлялся на 100-процентно трезвым каждый день.
Затем, когда работа над альбомом близилась к завершению, Джон принял судьбоносное решение: он решил больше не ждать приглашения Йоко вернуться в Нью-Йорк. Вместо этого, ближе к концу лета, он и Мэй сняли собственную квартиру в Верхнем Ист-Сайде. Это было небольшое, но удобное место с круговым балконом с захватывающим видом на Ист-Ривер.
Когда я прилетел в Нью-Йорк, чтобы записать несколько интервью, я воспользовался возможностью нанести им визит — моя первая личная встреча с Джоном после бесчинств в доме Адлера. Это была неловкая встреча по многим причинам. Во-первых, я только что провел день с Йоко в «Дакоте», примерно в 20 кварталах оттуда; поездка на такси через весь город к Джону и Мэй выглядела чем-то вроде предательства.
Возможно, почувствовав мои опасения, Мэй обошла меня стороной и ушла в спальню, чтобы сделать несколько телефонных звонков, пока мы с Джоном стояли на балконе, наверстывая упущенное.
«Это заставляет тебя чувствовать себя неловко?» — спросил Джон через некоторое время.
«Ты имеешь в виду быть здесь с тобой и Мэй? Да, немного», — признался я. — «Это просто напоминает мне о том, что вы с Мамой все еще врозь, и это меня огорчает».
«Ну, так хочет Мама», — сказал он. — «По крайней мере, пока».
Затем, неожиданно, он обнял меня за плечи и добавил: «Не смотри так угрюмо, мой мальчик. Надень свое радиолицо. Ты не можешь быть нигде, кроме как там, где тебе предназначено быть».
Это был один из немногих случаев, когда он процитировал мне строчку из песни Битлз.
«Walls and Bridges» вышел примерно через месяц. Джон прислал предварительно выпущенный подписанный экземпляр («Моей маленькой возлюбленной-мечте на льду, с любовью и старыми пианино», — написал он, имея в виду мою привязанность к хиту Бобби Дарина).
Так уж получилось, что Элтон Джон присоединился к Джону на клавишных в одной из песен альбома. Элтон заключил с Джоном пари. Если песня станет хитом, Джон должен будет выступить на предстоящем концерте Элтона в Madison Square Garden. Джон согласился, даже не представляя, что ему придется сдержать это обещание.
Конечно, Элтон был прав: «Whatever Gets You Thru the Night» действительно стал первым сольным синглом Джона № 1. И вот так случилось, что в ноябре 1974 года на сцене Madison Square Garden, перед тысячами и тысячами поклонников, Lost Weekend наконец начал подходить к концу.
Подробности того, что именно произошло за кулисами в тот вечер, остаются, 50 лет спустя, окутанными некоторой тайной. Известно, что Йоко, приглашенная на концерт менеджером Элтона, была среди зрителей. Она не могла быть готова к реакции вокруг нее, когда Элтон объявил, примерно через две трети концерта, что он приглашает Джона на сцену для его первого за два года публичного выступления. Толпа сошла с ума.
После шоу менеджер Элтона подошел к Йоко и сказал ей, что Элтон попросил ее присутствовать в его гримерке. Йоко провели за кулисы к двери со звездой. Она постучала, дверь открылась, и внутри она увидела своего мужа, стоящего там в одиночестве.
Я не могу рассказать вам, что произошло после того, как за ними закрылась дверь гримерки. Никто, кроме Йоко, не знает этого, и она никогда не делилась со мной подробностями. Я могу сказать, что в последующие недели и месяцы, должно быть, было еще много встреч, поскольку Йоко и Джон восстанавливали свою связь, даже когда он продолжал жить с Мэй в их квартире на Ист-Сайде.
Согласно одному из ранних рассказов Мэй, Джона в конечном итоге загипнотизировали, чтобы он прекратил отношения с ней; она долго утверждала, что Йоко наняла гипнотизера, чтобы тот помог Джону бросить курить, но все это было уловкой, чтобы промыть ему мозги и заставить его расстаться с ней, чтобы он мог вернуться к Йоко. По сей день многие люди верят в эту историю. Но я точно знаю, что это неправда. Потому что, как оказалось, именно я нанял гипнотизера.
Йоко не имела к этому никакого отношения.
Джон вспомнил, что я брал интервью у гипнотизера на своем радиошоу и спросил меня, сможет ли он помочь ему отказаться от никотина.
Я позвонил гипнотизеру, запланировал его прилет в Нью-Йорк, забронировал ему номер в отеле в Мидтауне и назначил встречу с Джоном. Однако практически во всех отношениях гипноз был полным провалом. Джон сразу же сказал мне, что его никогда не погружали в гипноз; гипнотизер утверждал, что Джона погружали, но он просто не мог этого вспомнить. Гипнотизер также оказался чем-то вроде дивы. Ему не понравился его отель — он считал, что клерки на ресепшене грубы — и он выписался на следующий день, улетев в раздражении обратно в Лос-Анджелес.
Джон не бросил курить ни на минуту, так что трудно представить, что гипнотизеру удалось промыть ему мозги и склонить его к чему-то другому — например, к уходу от любовницы. Но уже на следующий день Джон порвал с Мэй и вернулся в Дакоту, возобновив свой брак с Йоко и положив конец, наконец, долгой и одинокой зиме, которая была Потерянным уикендом. Вскоре после этого он позвонил мне в Лос-Анджелес, чтобы поделиться радостной новостью.
Он сказал: «Сообщите СМИ, что разделение не сработало».
«Он взвешивался дважды в день»
Эллиот Минц о своей дружбе с Джоном и Йоко. Джорджина Робертс
Когда в спальне Эллиота Минца загорался красный свет, это означало, что Джон Леннон или Йоко Оно звонят ему по специальной горячей линии. «В среднем 20 часов телефонных разговоров в неделю не были бы чем-то необычным», — говорит 79-летний бывший радиоведущий и ведущий ток-шоу из своей гостиной в Беверли-Хиллз.
Минц описывает дружбу с парой, которая «доминировала» в течение девяти лет его жизни, как «почти своего рода брак». Он был ошеломлен, когда Оно позвонила ему в 1971 году, чтобы поблагодарить за то, что он не спросил о Ленноне, когда он брал у нее интервью на своем радиошоу. Когда они начали разговаривать по ночам часами, она отмахнулась от его опасений, что ее муж может ревновать, сказав: «Не слишком ли много ты о себе думаешь, Эллиот?»
Леннон сначала позвонил Минцу, чтобы спросить, может ли он достать ему таблетки для сжигания жира. «Это был мой первый разговор с Джоном Ленноном. Он не был философским. Он не был об Элвисе или Битлз. Он был о потере веса», — говорит он. Иногда Леннон взвешивался дважды в день, и пара «была одержима диетой».
После шести месяцев разговоров пара вызвала его на встречу в Охай, Калифорния, где они пытались избавиться от метадоновой зависимости. Оно едва говорила, пока не оказалась в ванной с открытым краном. «Она прошептала мне: «Этот дом прослушивается. Они слушают все, что мы здесь говорим. Так что тебе нужно быть очень осторожным в своих словах». Опубликованные годы спустя файлы ФБР показали, что Оно не была параноиком. Президент Никсон установил за парой наблюдение после слухов о том, что они планировали сорвать его съезд, говорит Минц.
Его тайная дружба с этой парой нанесла ущерб его личной жизни. Когда он не смог объяснить, с кем разговаривал посреди ночи, одна из его любовных увлечений предположила, что он женат, и выбежала. «В тот момент я понял, что моя личная жизнь должна отойти на второй план по сравнению с моими отношениями с Джоном и Йоко», — говорит он.
Бывали времена, когда в их дружбе пересекались границы. Однажды утром Леннон вызвал Минца, чтобы выгнать девушку, которая осталась на ночь. «Я сказал ему: "Пожалуйста, не проси меня сделать что-то подобное снова". Он взбесился. Он сказал: "Я, черт возьми, попрошу тебя сделать все, что я захочу попросить тебя сделать. Ты понимаешь это?"» Минц был уязвлен и оскорблен. Следующий день был одним из немногих, когда он сказал «нет» на предложение «перекусить» с Ленноном.
Становление родителями стало «самым большим поворотным моментом» для пары. После того, как его сын Шон появился на свет с помощью кесарева сечения в 1975 году, «Джон был возмущен тем, что, когда Йоко явно боролась, врачи подходили к нему и говорили: "Я всегда мечтал пожать тебе руку". Он кричал им: "Позаботьтесь о моей жене!"»
Пока Леннон с головой ушел в заботу о детях, Оно, происходившая из династии банкиров, управляла финансами пары. Став невероятно знаменитым в столь юном возрасте, Леннон был «невежественным» в вопросах денег. «Сомневаюсь, что Джон когда-либо был в супермаркете, ходил в банк, выписывал чек. Так поступала Йоко», — говорит Минц. — «Если бы не Йоко, сегодня в фонде Леннона-Оно не было бы денег».
Когда Минц впервые встретил их сына, Леннон покровительственно сказал: «Не так близко. Микробы». «Он сказал: "Слушай, мы собирались сделать тебя крестным отцом, но остановились на Элтоне, потому что он, по крайней мере, подарит ему рождественские подарки получше"». «Это типичный Джон», — говорит Минц.
Шон прожил с отцом всего пять лет, прежде чем Леннон был убит возле «Дакоты» в декабре 1980 года. Леннон всегда «игнорировал» просьбы Минца нанять больше охраны. «Джон сказал: "Я просто рок-н-ролльный певец. Кто захочет причинить мне боль?"»
Когда Минц говорит о том, как узнал об убийстве Леннона от рыдающей стюардессы, его медовый голос радиоведущего срывается от эмоций. «Даже сейчас, после всех этих лет, просто думая о том моменте...» Он замолкает. Самой мучительной из его обязанностей было составление описи имущества Леннона. Когда он расписался за скрепленный скрепками коричневый бумажный пакет, который пришел из больницы, куда Леннона отвезли после того, как в него выстрелили, он не смог заставить себя открыть его. «Это было то, во что был одет Джон, что было на нем, когда он упал, включая его разбитые, окровавленные очки».
Сегодня он сдержан в своих отношениях с Оно. «Я хочу дать ей чувство уединения», — говорит он, но добавляет: «Она все еще ощущается как семья. Я все еще очень ее люблю». В последний раз он видел ее на ее 91-м дне рождения в феврале. Именно там Шон вдохновил Минца написать книгу «We All Shine On». Как он думает, понравится ли она Оно? «Я никогда не пытался предсказать концовку Йоко Оно».
Насколько иной была бы его жизнь, если бы он никогда не встретил эту пару? «Я мог бы жениться. Мог бы иметь детей». Стоили ли жертвы того? «Конечно. Я провел столько времени с этими двумя необыкновенными людьми».
