Моя семья жила в одном из многочисленных центров Лос-Анджелеса, в пятнадцати минутах от множества пересекающихся автомагистралей, зажатая между бульваром Санта-Моника и Мелроузом. Наш район граничащий с русскими гастрономами на севере и знаменитыми комиссионками на юге, был в основном жилым. В нем жили семьи, иммигранты из Восточной Европы. И сценаристы, которые жили в больших многоквартирных комплексах через дорогу и которым, обычно было трудно продать сценарий. Они стояли на балконах, когда я шла домой со школы, куря сигареты после обеда, и я знала, что кто-то получил работу, когда появлялись фургоны для переезда. Или они растратили свои сбережения. В нашем квартале на Уиллоуби ночью было тихо, но утром жужжали воздуходувки, соседи ревели двигателями, а на улицах становилось оживленно.
Я проснулась от звуков суеты на кухне, где готовился завтрак. Мой отец встал раньше всех и в семь пятнадцать уже мыл чашку от кофе в кухонной раковине, разбрызгивая воду и напевая себе под нос. Он напевал мелодии, которых я никогда не слышала, излучая утреннюю бодрость, которая к тому времени, как я увидела его в 7 часов вечера, превратилась в простое желание посмотреть телевизор. Когда он уезжал, направляясь в центр города на работу, то всегда коротко сигналил. Гудок! Он никогда не говорил, что собирается это сделать, и не спрашивал об этом, но я ждала, глубоко зарывшись в свою кровать, и когда прозвучал его гудок, я встала. Доброе утро. Мой желудок был в порядке. После легкого и безобидного батончика из злаков на завтрак, я налила маме стакан воды и на цыпочках пробралась в ее спальню, аккуратно поставив стакан на тумбочку. Вот, держи, - прошептала я. Спасибо, - сказала она, ее глаза были полузакрыты, волосы рассыпались густым веером по подушке. В комнате пахло теплом, глубоким сном и шелковичными коконами. Она притянула меня к себе и поцеловала в щеку. Твой обед в холодильнике, пробормотала она, переворачиваясь на другую сторону. Я на цыпочках вышла из комнаты. Мы с Джозефом взяли свои вещи и пошли гуськом по Уиллоуби в Фэрфакс.
Небо было ярко-синим. Я пинала камни, пока шла, решив, что вчерашняя еда — это единственная в своем роде плохое событие, и у меня был запланирован хороший день, включающий изучение светлячков и, возможно, рисование пастельными мелками. Эдди Окли возвращал себе большую часть своих обычных пропорций в возмущенной части моего разума. Утро уже теплело — новости предвещали необычайно жаркую весеннюю неделю, в девяностые. На автобусной остановке мы стояли в нескольких футах друг от друга. Я держалась на расстоянии, потому что я была для Джозефа в основном раздражителем, своего рода сестринской сыпью, но пока мы ждали, он сделал несколько шагов назад, пока, наконец, не оказался рядом со мной. Я вздохнула. Смотри, - сказал он, указывая наверх. На небе, вдалеке, тончайший кусочек белой луны завис над рядом деревьев. Видишь рядом? — сказал он. Я прищурилась. Что? Эта крошечная точка справа — сказал он. Я могла бы уловить это, если бы действительно присмотрелась: точка света, словно укол от булавки, все еще слабо видимая на утреннем небе. Юпитер, сказал он. Большой парень? — спросила я, и на секунду его лоб расслабился. Ничего другого, сказал он. Что он делает? Просто в гостях, сказал он. На сегодня. Я смотрела на точку, пока не приехал автобус, молясь ей, как Богу, и прежде чем Джозеф шагнул вперед, я коснулась его рукава, чтобы поблагодарить. Я убедилась, что это была та часть, которая не касалась его настоящей руки, чтобы он повернулся раздраженный. В автобусе он сидел на несколько рядов впереди меня, а я расположилась позади девушки, которая пела поп-балладу себе в воротник. Дети вокруг щелкали жвачкой и выкрикивали шутки, но Джозеф держался неподвижно, как будто все летело мимо него. Мой старший брат. То, что я могла видеть в его профиле, было классическим: прямой нос, высокие скулы, черные ресницы, светло-каштановые волны волос. Мама однажды назвала его красивым, что меня поразило, потому что он не мог быть красивым, и все же, когда я смотрела на его лицо, я могла видеть, как каждая черта была красиво очерчена. Я сидела тихо, глядя в покрытое молью окно, отслеживая точку Юпитера, пока мы ехали на юг. Маленькие машины под нами, проносились мимо по Фэрфаксу. На красный свет я кивнула пожилой женщине, ехавшей в бигуди. Помахала парню в мотоциклетной экипировке, который сделал рокерские движения руками назад. Я взглянула на затылок Джозефа, желая показать ему. Он читал свой учебник. Мысленно я сказала ему. Он засмеялся и посмотрел. Мы приехали без происшествий, я добежала до четвертого потока, и Джозеф сошел и повернул в переулок, который вел к средней школе. Я прошла через асфальтированную игровую площадку в третий класс. Математические задачи, чтение, время на газоне, арт-проект по рисованию неба масляной пастелью. Перемена. Четыре квадрата. Два очка. Пакет молока. История, правописание. Звонок на обед. Я провела обеденное время у фарфорового основания питьевого фонтанчика, наполовину забитого розовой жвачкой, делая глоток за глотком теплой металлической воды, которая текла по старым трубам водопровода, построенным в двадцатые годы, вливая в свой рот ржавчину и фторид, пытаясь стереть остатки сэндвича с арахисовым маслом.