Мы просто спустились в него молча, без каких-либо раздумий, за командиром. Он снял рюкзак и, завалившись спиной на стенку окопа, достал сухпаёк и стал его разворачивать. Такое ощущение было, что всем было просто без разницы, чей это окоп. Ребята тоже распаковывали остатки сухпайков. А мы с Ильёй, вторые сутки ничего неевшие, смотрели, как собаки, что бросят нам эти люди.
Съев пару ложек из консервы, командир передал банку мне.
— На, писатель, а то кто про всё это чудо ещё сможет написать,– сказал он мне.
Я, городской житель, как и все городские, страдающий гастритом и панкреатитом, моющий по несколько раз руки и ложку перед едой, привыкший к молоку без лактозы, к мясу без жира, к варёной или в духовке, или вовсе на пару приготовленной еде, взял переданную мне какую-то заляпанную ложку и зачерпнул, что было в банке. И жадно жевал попавшийся и ещё не оттаявший жир вместе с лавровым листом. Следом вторую полную ложку, и прикусив несколько раз язык, передал банку Илье. Илья стучал по банке ложкой, словно она была глубже, чем на самом деле, выскребывая всё подчистую.
Ребята чуть поодаль лежавшие, как и мы, в грязи, скребли в своих банках, и только так можно было понять, что они тоже с нами в окопе.
Темнота протянула мне громадную длань командира, в которой были кубики сахара.
— Вот, молодёжь. Для мозгов надо. Привести разум в чувство, – сказал командир.
Я передал часть Илье, и стал грызть их.
— Запьёте, и сразу всё пройдёт, – сказал командир, передавая свою фляжку.
Я сгрыз сразу три кубика и запил. Нёбо было ранено ещё теми галетами, что нашёл в домике Илья, а теперь добавился ещё и искусанный с голодухи язык. Всё щипало и болело. Но я догрыз ещё пару кубиков и, запив, улёгся в ямку в самой стенке окопа. И через несколько минут ощутил жар, приливший ко лбу, а в глазах так сильно затокало, что невольно они стали слезиться и туманиться, словно бы от хмеля. А ещё через несколько минут я словно куда-то упал, и тело, чувствуя паденье, невольно дёрнулось, и я заехал ботинком куда-то Илье поддых, пока он грыз сахар. Но я не успел запечатлеть его реакцию. Я просто отключился.
Тело было настолько вымотанным, что душа не могла пребывать в этом мире и была, по всей видимости, в другом, пока оно не отдохнёт. А оно было настолько уставшим, что его не будил ни жуткий холод, ни эта сырость и хлябь. По всей видимости, ночью пошёл снова дождь, и скорее всего, он шёл всю ночь напролёт. Он не давал нас обнаружить.
Мне снилось море. Как когда-то, уже теперь давным-давно, я поплыл впервые в открытое море. Это было где-то у Севастополя. Волны были для меня непривычны, как для человека, живущего на реке. Выплыть в море было не трудно, а вот вернуться оказалось сложней. Волна вновь и вновь забирала меня в море всякий раз, когда я пытался выплыть к берегу. А потом я ударил ногу о какой-то подводный камень и вовсе растерялся. И пока искал берег, волна накрыла меня сзади, и морские воды проникли в меня. И захлебнувшись, я очнулся. Оказалось, я проснулся от того, что дождевая вода залилась мне прямо в нос. Я лежал практически полностью в воде. Проснувшись, я почувствовал, что ужасно замёрз, и меня трясло так, что зубы стучали. Ребята, по самые шлемы в грязи, кашляли друг друга перекашливая. Их раны были в воде. Вскоре захлебнулся и Илья. И подавившись окопной грязью, проснулся и с каким-то детским возмущением глядел на меня, будто он хочет ещё поспать, а его разбудили в школу к восьми.
Ребята находились в каком-то полусидячем положении, и вода ещё не дошла до их ртов. Они постоянно кашляли, создавая круги по окопной воде.
— А где командир?– спросил охрипшим голосом Илья, указывая на место, где тот прилёг вчера.
— Не знаю. Я только что очнулся, –ответил я.
И Илья, перебравшись поближе к тому месту, стал шарить руками под водой, пытаясь нащупать командира.
— Ты чего там ищешь?–спросил тоже уже с хрипотцой и дрожью в голосе возникший над нами командир.
— Вас!– ответил он и даже улыбнулся.
Я поймал себя на мысли, что Илья за эти трое суток постарел, как, наверное, все мы.
— Не дождётесь, – буркнул командир.— Я вышел на разведку и понял, что мы пришли к разбору лаптей. Кругом двухсотые. Мы в потёмках вчера ничего не заметили, – добавил он, держась за поясницу.— Надо вытаскивать ребят, а то утонут, – сказал он уже более собранным голосом.
И мы с Ильёй начали вытаскивать Костю, который очнулся в полной неожиданности, и совсем ослабевшим, едва говорящим что-то невнятное.
Пока мы подняли наверх Костю, поднялись и остальные.
Перед нами предстала картина множества погибших солдат, в самых разных позах застывших в этой склизкой, липкой грязи. Сверху было понятно, что совсем недалеко от нас спали солдаты, но уже другим сном. Здесь были в большинстве своём чужие, но и наши повязки тоже виднелись сквозь грязь.
— Ну, что, товарищи водяные. Ихтиандры вы эдакие, не надоело вам на дне лежать? – спросил нас командир, этот обессиленный громила.
Он что-то еще хотел добавить, и даже еле живой Костя улыбнулся, лёжа на земле, но тут мы все, как один, услышали кашель где-то справа по окопу.
— Значит, ещё кто-то есть!– всколыхнулся командир.
— Да, похоже, и не один, – заметил Илья.
— Так, я сам проверю, –сказал командир и потихоньку пошёл на доносящийся кашель.
Как оказалось, это было не так далеко. Буквально в метрах пятнадцати он остановился. Потом подошёл вплотную к окопу и что-то сказал вниз.
Дрозд вытащил нож и потихоньку двинулся в ту же сторону.
Потом командир махнул нам призывно рукой, и мы двинулись к нему, таща за собой юзом и Костю. Костя был весьма нелёгок. Килограмм девяносто точно, а может, и больше.
От ослабленности тел мы с трудом волокли его по земле, отчего к нему липло много грязи, и он становился ещё тяжелее.
Добравшись до командира, мы увидели внизу таких же, как мы, измотанных людей, сидящих по самое горло в грязи.
Они смотрели на нас снизу вверх какими-то синими лицами с потрескавшимися губами.
— Ну, что братцы. Пора и выбираться, – сказал снисходительно командир.
— А, ну давай, –протянул он свои ручищи одному из них.
Тот принял руки помощи и стал выбираться из уже довольно загустевшей грязи. На рукавах виднелись синие остатки скотча. Это были не наши. Но только этот клочок синего скотча и мог дать нам понять, кто они. Ибо внешне отличить от своего было невозможно. Да, может быть, у них была другая форма, но в такой грязи она у всех становилась одинаковой.
Постепенно мы вытащили и других. Всего оказалось пять человек.
Поднявшись наверх, они смотрели на нас с Ильёй с особенным любопытством. Мы хоть и были такими же грязными и мокрыми, но всё-таки гражданская одежда легко обнаруживала, что мы люди не военные.
Я в брюках и полуботинках, а под свитером и вовсе можно было заметить воротник белой рубашки. Илья тоже выглядел больше, как турист, чем военный.
— Слушайте-ка, ребятки, нам надо бы всем согреться. Где блиндаж?– спросил командир.
В ответ все пятеро смотрели, как немые.
— Ну, вы чего? Отвоевались уже и вы, и мы. Что, так и будем стоять-трястись? –спросил он их снова.
И один из них вдруг сказал:
— Да, кто вас знает, кто вы такие. Мы чудом просто выжили и боялись выползти наверх. Слышали кто-то кашляет, так думали, свои. А вы…
— Да, мы с другой стороны, но это не мешает вам меня понимать, – ответил командир.
— Уцелевшие утекли, а нас бросили. Мы все трёхсотые. Ноги, – сказал он, показывая на свою грязную намотку на голени.
— Что, писатель, как ты думаешь, подействуют твои носки на них?– улыбнувшись, обратился ко мне командир.
Не наши ребята ничего не поняли и смотрели на нас растерянными глазами побеждённых.
— А моя-то рана как будто полегче, – сказал мне командир. — Ты был прав насчёт носков. Дивен Бог. Что за чудо-рукодельница такая, – произнёс он снова, приложив свой кулачище к переносице.
Растерянные не наши смотрели на нас, как на обезумевших, ибо не понимали, о чём мы.
Дрозд и Воробей тоже признались, что боль стала переноситься значительно легче, вот только лежание в грязи, по их мнению, вряд ли могло способствовать заживлению.
— Что Костя-то у нас так поплохел?– подумал вслух командир.— Вчера даже шёл на простреленных, –добавил он, недоумевая.
— Так у него повязка сползла с носком. Ёлы-лапы, – сказал Илья. — Некому посмотреть да поправить. Все в делах, –поправляя повязку и отжав вязанный волшебный носок от грязи, он снова подложил его на рану.
Не наши переглядывались и, казалось, до сих пор ничего не понимали.
Дрозд и Воробей нашли по магазину для своих АК. Присоединив магазины с патронами, они как-то даже взбодрились и повеселели, и даже казалось, кашлять перестали.
— Так, короче, где блиндаж?– спросил командир.
Крайний повернулся налево и пошёл, оглядываясь на своих.
— Ну, что стоим? Пойдёмте, поглядим, что осталось, – вытаращившись на остальных не наших, сказал командир.
И они пошли, а мы вслед за ними.
Их блиндаж оказался в лесочке и чуть выше относительно окопов, поэтому грязи такой здесь не было. Только был он взорван, и до сих пор что-то дымилось в нём. Вокруг всё так же были раскиданы тела, и я уже странным делом не шугался от них и не воротил головы. Застывшие лица людей встречали нас в этом гиблом лесу, словно души их ещё не отключились от тел и не перешли в другое измерение. А те стеклянные глаза убитого мною только сейчас стали тихонько растворяться, ибо было несчётное множество убитых вокруг. Всё это время я смотрел сквозь тот застывший взгляд. Видно, душа его всё же отключилась от тела, и он проснулся в другом месте, не помня обо мне. По крайней мере, я на это надеялся.
На Земле было всё, чтобы жить и процветать, но всё то драгоценное время земной жизни люди тратили на войны.
— Как глупо. Как глупо, – повторял я вновь и вновь, оглядываясь на погибших, изуродованных войной людей.
— Поэтому-то мы и здесь. Чтобы закончить войну, – сказал командир, хлопнув меня по плечу.— Проверьте блиндаж, – обратился он к нам с Ильёй, стоявшим рядом.
Мы спустились. Вход был завален, и мы стали его разбирать. Постепенно нам удалось разгрести проём, и Илья сунулся вперёд. Я проскользнул следом за ним. И нашему взору предстало полузасыпанное, полуразрушенное, земляное помещение, укреплённое брёвнами и досками.
— Дрозд, проверь, что там у них, – приказал командир.
— Да в принципе, годится, – сказал забравшийся внутрь Дрозд. — Надо только чуть прибраться, – добавил он сразу.
— О! Тут и провиант остался. А эти чудики лежали там без движения, –найдя коробку с консервами, пробормотал Дрозд и тут же вышел. — Всё нормально, командир. Надо чуть прибраться, и завалимся в гости всей компанией, – сказал он. — Ну, вы же не против? – улыбнувшись, обратился он к не нашим.
Они просто промолчали, корёчась от ран в ногах.
Мы начали вытаскивать обломки блиндажа наружу, чтобы хоть как-то расположиться. Хоть дождь и промочил всё, но он и затушил всё, поэтому и сгорело не всё.
— Связь есть?– спросил командир у не наших.
— У нас её и не было, – ответил один из них.
— Рация сломалась. Телефоны давно разрядились. Нас почти сразу бросили, – ответил другой.
— Ясно. Кто старший? – спросил командир.
— Да нет их уже с нами, –ответил один.
— Что? Все рядовые что ли? –повернулся он угрюмо к ним своей большой головой, торчащей прямо из могучих плеч, словно камнем, лежащим на горе.
— Мы здесь всего две недели, – ответил самый крайний слева.
— Ну, конечно. И никого вы убивать не хотели. Вас силой сюда притащили, – иронизировал командир. — Ладно. Поступаете в моё распоряжение. Вопросы есть? – спросил он твердо.
— Командир, твоя группа ещё больше стала, чем была. Во дела! – улыбнулся Дрозд.
Через некоторое время мы немного расчистили блиндаж, и пока я вытаскивал последнее ненужное из обломков, Илья обнаружил буржуйку и, затопив её, выскочил, как мальчишка, радостный и счастливый.
— Командир, печурку там затопил! Спускайтесь! – обратился он сначала к нему, а потом и ко всем остальным.
От крыши у блиндажа осталась только половина, но и это было хорошо. Посадив не наших под крышу, мы затащили Костю и расселись у печки. Мокрые доски блиндажа начали с появлением тепла постепенно парить, и мы сидели, как в какой-то коптильне. Дрозд достал каждому по банке тушёнки и вскрыл своим ножом, и всякий раз, втыкая нож в очередную банку, глядел на не наших по очереди. А потом поел и успокоился, убрав свой довольно увесистый тесак.
В тепле как-то быстро в себя пришёл Костя. Словно оттаявшая рептилия, он приподнялся, уцепился за валяющуюся ложку и довольно быстро стал поглощать содержимое банки. В отсутствии дождя и в присутствии тепла от печки одежда хоть и не сохла на нас, но, по крайней мере, с неё стекла вся жидкая грязь, отчего стала она значительно легче. Наконец, навернув по банке тушёнки, мы перестали безудержно трястись и могли прийти в себя.
— Это что за чудо такое?– воскликнул Дрозд, решивший поменять повязку на ране.
— Что у тебя?– спросил командир.
— Да что-что?.. рана склеилась! А где пуля-то?–поражённый увиденным, воскликнул Дрозд.
— И у меня та же песня…–озадачено констатировал Воробей.
— Ну-ка, дай-ка гляну, – придвинувшись, поинтересовался командир. — Что здесь происходит вообще?– вопросительно подумал он вслух. — Ну-ка, подождите-ка, ребята. Сейчас я у себя гляну, –сказал он тут же, спешно разматывая свою рану. — Не может быть, – вытаращившись на не наших, с угрюмым лицом проговорил он. — Не может быть. Потому что не может…– повторил он несколько раз подряд, снова вглядываясь в каждого из не наших.
Потом отвернувшись, он снова вознёс свой кулак к переносице и что-то прошептал. Это был какой-то его отдельный, свой собственный ритуал, который знал только он.
— Дивен Бог во святых своих, –проговорил командир тихо и повернулся к Косте. — А ты чего же, Костик? Давай будем смотреть твои раны. У нас сегодня вечер обнажённых ран, – улыбнулся он.
— Ну ты, командир, как скажешь чего, так мне смеяться больно становится даже и без ран, – улыбнулся Костя и стал распутывать повязки.
— Знаете, я кое-что заметил!–ворвался в разговор Илья.
— Да? И чего? – спросила чуть ли не хором, насторожившись, группа прежнего состава.
— Да то, что подложенный на рану носок со стороны раны идеально чистый, и крови не видно, вот чтоб хоть капля её вышла! Вон, посмотрите у Дрозда. Или Воробья! –попытался объяснить Илья. — Мы спали по уши в грязи. Как носок мог остаться чистым именно в том месте, где рана? – добавил он тут же.
Распутав свои намотки, Костя на мгновенье потерял дар речи, увидев, как сквозные дыры в ногах срослись, хоть ещё и болели жутко, судя по его гримасе.
— А писатель был прав. Хотя поначалу казался просто мечтателем и выдумщиком, – сказал командир.
— Недаром он влюбился в неё, – тут же нашёлся Илья.
— Да, похоже, у него скоро появятся конкуренты, – пошутил Дрозд.
— Что там за женщина такая чудная?– подумал вслух командир.
— А вдруг там бабка какая-нибудь престарелая?– предположил Дрозд.
— Да не, там знаете, какие духи были? Когда мы открыли в первый раз коробку, носки пахли женскими духами. Такими тонкими, какими-то весенними, – сказал я, глядя в пробоину в крыше.
— Ну всё, началось. Опять за своё, – засмеялся Илья. — Сейчас опять начнёт воображать, – сквозь смех тут же добавил он.
— Какая она, писатель?– спросил командир.
— Да, действительно. Как выглядит?– поинтересовался Костя.
— Да откуда ж я знаю?– сказал я. И в тот самый момент представил белокожую женщину с большими глазами и тёмными волосами. Эта внезапная картинка из ниоткуда появилась в моём воображении столь же быстро, как и растворилась.
— Похоже, у неё тёмные волосы и большие глаза, – сказал я.
— Ну, писатель, разве так можно? Нельзя ли поподробнее? Какого цвета глаза. Какая фигура. Во что одета? – сказал Дрозд, щёлкая невидимым клювом.
— Да мне привиделась какая-то мутная картина, как из зеркала в ванной. Плохо видно было, – сказал я.
— Ну, ты даёшь, писатель, уже к ней и ванную залез. Что ты за человек? Она даже наверняка не подозревает ничего. А ты пользуешься своим положением, как хочешь, – заявил Воробей.
— Ой, да кто бы говорил, – усмехнулся Дрозд.
— Каким положением?– спросил я.
— Положением творца своего воображения, в котором ты так близко к той женщине, – ответил командир.— Ведь она, наверное, не знает, что ты за ней подглядываешь мысленно, – произнёс он как-то грустно, а потом захохотал.
— Посмотри в следующий раз, что на ней надето, – сказал Дрозд.
— Я однажды найду её, – ответил я.
— Как же ты её узнаешь в реальности, если видел её только в мутном зеркале? Слушай, а не из-за тебя ли там зеркало помутнело? Ты что там вытворяешь при нас?– засмеялся Костя.
— Ладно, кончайте, ребята. Хватит. Писатель – скромный человек, – сказал командир.— Да не бери в голову. Я тебя понимаю, – обратился ко мне он.
— Если надо будет, то вы обязательно встретитесь. Может, и не так романтично, как в твоих грёзах, но встретитесь, – добавил он, хлопнув меня по плечу.
С этим волшебным заживлением у всех как-то поднялось настроение, и было вовсе не узнать всех этих вымотанных войной людей, которые ещё несколько часов назад носили застывшую гримасу мрачного, почти не живого лица, а теперь смеялись и шутили.
Теперь мы хохотали, как чудаки, не так давно висевшие на волоске от смерти и избежавшие её к взаимному, осознанному счастью. Даже наши «не наши», глядя на нас изумлённо и не взирая на боль, на мгновенье, казалось, избавились от смешанных чувств, кои испытывают «пленники». Мы так забылись в этом скором, волшебном заживлении, что и не думали, что делать дальше. Но тут командир, опомнившись, сказал:
— Заночуем здесь. Но надо выставить наблюдение. Будем меняться каждые два часа.
И тогда, в одночасье, все вернулись в действительность, и стало тихо и грустно.
— Ну, что же, хлопцы?– сказал командир, подойдя к «не нашим». — Знаю я, как ваши над нашими пленными издеваются. Видел выживших, и что с ними сталось. А то и вовсе ведь расстреливают на месте. Но есть среди ваших особенные садисты, получающие удовольствие от причинения увечий. Эдакие черти. Но вы, конечно, не такие, и о зверствах тех ничего не слыхали. Это понятно, –вглядываясь в каждый глаз «не наших» отдельно, произнёс он тут же.
Он немного прошёлся и добавил:
— Только мы не садисты уж точно. И за свои тела не тревожьтесь.
Далёкая канонада звучала постоянно, только я, видимо, настолько к ней привык за эти дни, что уже не вздрагивал от мысли о предстоящем. Хотя одно время, когда мы только добрались до этих окопов, стояла какая-то удивительно невозможная тишина. А сейчас далёкие выстрелы артиллерии мне казались похожими на звуки городской стройки, когда забивают бетонные сваи.
Растаявший наш живой разговор в блиндаже как-то быстро лишил нас энергии, и перед тем, как выдвинуться к своим, просто необходимо было перевести дух.
— Дрозд, возьми кого-нибудь, да оцените обстановку там, пока остальные передохнут, – сказал командир.
«Не наши» переглянулись и опустили головы.
— Надо бы их связать, что ли?–сказал Воробей.
— Да они еле живые. Все трёхсотые. Похоже, кровопотеря большая, – ответил командир.
— Что, писатель, пойдём, глянем, чего там творится. А то потом будешь про один блиндаж с этими молчунами писать, – обратился ко мне Дрозд.
— Пойдём, –ответил я и поднялся, уже достаточно согревшись у печки и значительно захмелев от столь драгоценного тепла за эти последние дни.
Мы вышли из блиндажа, и Дрозд двинулся из лесочка к более открытому месту, где хоть что-то можно было рассмотреть, и я соответственно за ним. Окопы всё так же были затоплены, вода никуда не уходила. Поэтому едва просохнув, мы решили больше не намокать и пройти по верху. Подойдя к последним обглоданным деревьям, мы, присев, затаились и пытались разглядеть в надвигающейся темноте хоть что-то, кроме световых вспышек над безжизненной равниной и каких-то пожаров далеко справа.
— Угораздило же этим чеканутым лишить нас связи и тепловизора. Да даже карты нет, чего уж говорить. Идём опять вслепую. Как бы на своих не нарваться. Столько своих постреляли по ошибке, – сказал Дрозд.
— Своих?– спросил я.
— Да не мы. Но случаев таких много было, ответил Дрозд.
— Ладно, пойдём с другой стороны глянем, – сказал он и поднялся.
— Странно, что здесь никого нет после такого боя. Где вообще наши?– удивился он и пошёл.
И в этот самый момент где-то совсем рядом внизу в лесочке прозвучал лёгкий взрыв.
— Похоже, на растяжку, – сказал Дрозд и присел.— Значит, там кто-то есть,– добавил он.
И тут же, недалеко от места взрыва, кто-то открыл по нам беспорядочную стрельбу.
— Уходим, писатель. Уходим!– толкнув меня вперёд, крикнул Дрозд. И мы побежали к блиндажу.
Выскочивший нам навстречу встревоженный командир крикнул:
— Доложить обстановку!
— Похоже, растяжка была, а потом началась пальба, куда попало. Еле ноги унесли, –доложил Дрозд.
— Закончить привал. Рассредоточиться. Занять оборону, – крикнул командир, надевая бронежилет.— А ты чего, писатель, бессмертный, что ли?–глянул он на меня.
— В каком смысле?– спросил его я.
— В каком, каком, –проворчал он и стал снимать бронежилет с погибшего ещё вчера солдата.— На, держи. Одевай! –резким движением он припечатал его в меня.— А ты чего встал? Растрёпа. Найди себе такой же. И шлем. И писателю подбери, – сказал он Илье, который явно только проснулся.— Да не стой ты, как олух царя небесного! Шевелись!–подгонял его командир.
Беспорядочная стрельба закончилась, и казалось, нечто приближается с той стороны, где мы предполагали наших. И снова появился этот жуткий страх, сопровождающийся какой-то внутренней дрожью и резкой необходимостью справить нужду.
В детстве, когда с отцом я ходил в гараж, под которым был погреб, за картошкой или ещё за чем, я спускался на самый нижний ярус и даже с фонарём ужасно боялся с той же яркой одномоментно возникающей необходимостью срочно бежать в туалет. Вот и сейчас что-то приближалось в померкшем дне, как в том погребе сзади. И как подвешенный кочан капусты,до невозможности перепугавший меня своим касанием в том тёмном погребе тогда в малолетстве, так и сейчас набросивший мне на голову шлем Илья просто обездвижил меня своей внезапностью. Я оглянулся и молча уставился на него.
— Ты чего?–спросил Илья.
— Это ты чего?! –спросил я.
— Вот держите, – протянул нам по магазину Дрозд.— А, у тебя же автомата нет, - вспомнил он тут же.
— Да вот, вроде, годный нашёл, –подавая мне автомат, сказал Воробей.
— Благодарю!–кивнув им обоим, сказал я, уже немного освободившись от накатившего страха.
Ещё было не совсем темно, но уже достаточно сумеречно и пасмурно, отчего видимость была крайне низкой. Да и к ночи начало существенно примораживать. И капли давно закончившегося дождя на иглах сосен твердели на глазах.
А буквально через несколько минут, едва страх слез с моей спины, по нашим позициям начал работать миномёт. И страх, как бешеная макака, прыгнул снова мне на спину, и, взобравшись на шею, обхватил её крепко, так крепко, что сдавил мне нерв, от которого, казалось, обездвижилось пол тела.
Мины прилетали слишком быстро, и я стоял недвижим, боясь попасть под следующую.
— А ну, на выход! Выходим на позиции!– крикнул командир, заглядывая в блиндаж, когда очередная мина ударила совсем близко к нему. — Ну, шустрее, гаврики! – вытаскивая практически за шиворот «не наших», перекрикивал взрывы командир.
Он настолько вовремя их вытащил, что и словом не высказать, ибо почти сразу мина прилетела ив без того разбомбленный блиндаж.
Мин становилось всё больше и больше, и я с испугу рухнул в наполненный водой окоп, куда уже занырнул, как оказалось, Илья. От всякого взрыва над нами он нырял прямо в воду. Мы были снова по самое горло в воде, и надетый бронежилет так и тянул ко дну уставшее тело. Пока мы прятались в воде, я потерял из виду всех остальных, и мы снова остались вдвоём.
Вскоре взрывы прекратились. Но никто не высовывался.
Кроме звона в ушах, я больше ничего не слышал.
Илья сидел такой же оглушенный и потерянный, словно антилопа, чудом спасшаяся от броска крокодила, но ещё находившаяся в воде.
Воцарившаяся тишина пригласила холод дымным реверансом на царство, и он, не мешкая, для водяных окопных жителей стал самым беспощадным их жизней вседержителем.
Вода в окопах приобрела в возникшем где-то бледно-голубом свечении стеклянный блеск и становилась льдом.
— Надо выбираться отсюда! – сказал я, уже совсем продрогнув.
— Слышишь? –обратился я к Илье.
— Да мы так заживо вмёрзнем в этот окоп, – ответил он.— Я не чувствую ног.
— Я тоже, – ответил я и попытался подняться наверх.
Но от продолжительного сидения в ледяной воде ноги не слушались, а бронежилет и вовсе не давал возможности пошевелиться.
Попытки Ильи тоже не увенчивались успехом, и он сбросил шлем, а потом стал снимать и бронежилет. Я тоже сбросил всё и стал карабкаться. Одна только мокрая куртка, казалось, весила килограмм двадцать. Но мне всё-таки удалось забраться наверх, как вскоре и Илье.
Мы решили отыскать остальных и направились к другим разветвлениям окопов. Но никого не было видно.
Мы уже стали думать, что остались одни, а все остальные погибли, как вдруг послышался кашель, и из какой-то ямки, как рептилия, выполз Костя.
— Здорово, ребята, –поприветствовал он нас.
— Здорово, – ответил я.
— Вы чего? Прогуляться решили? – спросил он.
— Да вот ищем остальных, куда кто девался, –ответил Илья.
— Командир здесь, я его не вытащу, –сказал Костя, показывая вниз.
Командира зацепило осколком, и он отключился, будучи в воде и едва не захлёбываясь. Мы с Ильёй спрыгнули вниз и попытались его вытащить. Однако это давалось крайне тяжело. Казалось, он весил килограмм сто двадцать.
— А вон, поглядите-ка, супчики-то наши выжили, – указал Костя.
— Идите сюда, – крикнул Илья, увидев уцелевших «не наших».
Двое направились к нам и, увидев, что мы хотим сделать, сразу сориентировались и начали помогать. А оставшиеся двое стояли на месте и не реагировали.
Командира мы заволокли, а неизвестно откуда прилетевший Дрозд сказал, что Воробья не нашёл, и начал перетягивать рану.
— Э! Вы чего там встали?– крикнул Костя двоим «не нашим».
Но они не откликались и, подобрав автомат, запрятались где-то в низине.
— Вот крысы! Спрятались, –ругнулся Костя.
Двое «не наших», которые помогли поднять из окопа командира, переглянулись друг на друга.
— Ну, а вы чего там с ними не остались? – глянул на них Дрозд.
— Да посмотрели на вас, и назад не хочется, – сказал вдруг один после секундной заминки, снова взглянув на своего напарника.
— А те идейные, –мотнув головой в сторону затаившихся, произнес второй.
— У них теперь есть автомат, –сказал Костя.
— Ну, и пёс с ними!–ответил Дрозд.
— У нас тоже есть!–Илья указал на свой автомат.
— Где бронники потеряли, бойцы? – Дрозд посмотрел на нас с Ильей.
— Да там в яме. Из грязи вылезти не могли. Облегчились немного, –ответил я.
— Облегчились, говоришь? Ну-ну, –пробормотал, задыхаясь от холода, Дрозд.
— А как атаку думаете пережить? Это же подготовка была. Сейчас начнётся зачистка, – сказал Дрозд, посмотрев сколько осталось патронов.
Казалось, пальцы на ногах не шевелились. Да, в общем-то, и на руках. Взять в руки автомат этими замёрзшими пальцами было уже невозможно.
— А где носки?– спросил я.— Надо приложить на рану командиру. Да и этим, чтоб ноги не отвалились совсем.
— Они были в блиндаже вообще-то, – сказал Илья и пошёл, едва шевеля ногами.
— Туда вообще-то прилёт был, – засомневался Костя.
Немногим позднее Илья вернулся с коробкой, которая самым чудесным образом вновь была невредима, и даже та самая наклейка с большими красными губами сохранилась.
Он опустился на колени, достал носок и положил на рану командира, а Дрозд его закрепил.
Я достал две оставшиеся пары и передал нашим новым членам группы.
Они начали расшнуровываться застывшими руками и с трудом снимать просто заледеневшие ботинки. Они стянули берцы, и мы увидели их почерневшие стопы.
Один из бойцов, увидев свои ноги, заплакал и горько задышал. Второй просто трясся, осознавая, что лишится ног.
— Надевайте быстрее!–сказал я.
Они заторопились, однако получалось ещё медленнее.
— Эти носки… две оставшиеся пары, видимо, были предназначены вам, –сказал я.
—Ну, ты скажешь, писатель. Не вязала она для врагов, –сказал Дрозд.
Они оглянулись, и один сказал:
— Я больше не враг.
Я пытался растирать руки, но они уже были такими затвердевшими, что казалось, я их сломаю. Да и пальцев я уже совсем не ощущал.
Ещё немного, и мы, наверное, просто бы вмёрзли в эту гиблую грязь.
Если бы ещё в не совсем померкшем свете увядающих суток не началась зачистка. Не встречая никакого сопротивления, несколько групп с разных сторон заходили на наши позиции. С трудом взяв в руки автоматы, мы приготовились сделать что-то невозможное.