Они сидели в маленьком кафе аэропорта, и это было неправильно. У Вероники оставались считанные часы, чтобы попробовать ещё раз сбежать, ещё куда-то рыпнуться. Но новая знакомая, Женя, та самая девушка в камуфляжной куртке, позвала ее сюда, и Вероника пошла за ней хвостиком. Можно подбирать какие угодно слова – находились ли они обе сейчас в одном энергетическом поле, на одной волне, или что-то другое их связывало - но расстаться они сейчас не могли.
Кафе было маленькое – отгороженный уголок общего зала - и полутёмное. А они еще уселись в самый дальний угол.
Жене было, наверное, лет двадцать восемь, крашеные волосы вились спиралями – до плеч, и она все время курила. Официантка сначала хотела ей что-то сказать, но посетителей в кафе почти не было, и женщина просто принесла стеклянную пепельницу - поставила перед Женей.
А теперь на столике теснились еще и опустевшие чашечки из-под кофе, Работал телевизор. Собственно, ради него девушки тут и оставались.
Два часа. Если точно – два часа и десять минут – длился тот рейс, с которого они сбежали в последнюю минуту. Ждать оставалось недолго. Скоро они узнают – случилось что-нибудь или нет.
Волнение в аэропорту девушки почувствовали раньше, чем новость начали передавать по телевидению.
Зашли выпить кофе двое мужчин в летной форме - они только об этом и говорили.
- Там грозовой фронт был...
- У Ивана привычка – лететь на «практическом потолке» в таких ситуациях...Перепрыгнуть грозу...
Услышав имя, Вероника вздрогнула, теперь каждый раз, когда упоминался «Иван», видела она перед собой лицо мужа.
- Ну, вот на фи-га?... И так почти двенадцать тысяч высота. Куда выше...
- А потом - в плоский штопор... Увидишь... Свалились в плоский штопор, я тебе говорю....
Барменша сразу поняла - что-то случилось. Оставила бар (зеркала, подсветка и блеск рюмок) подошла, стала встревоженно расспрашивать мужчин.
- Короче, скорее всего там ..., – и один из летчиков махнул рукой, показывая, что всё – надежды нет.
- Куда уж – после такого вз-рыва...
Даже в полутьме Вероника увидела, что Женя побледнела. И потянулась за новой сигаретой.
Вскоре то, что стряслась бе-да., уже невозможно было скрыть. Атмосфера в самом аэропорту изменилась. Девушки услышали голоса с истерическими, плачущими нотками. Может быть, приехал кто-то из родственников.
- Куда ты летела, подруга? – спросила вдруг Женя.
И ей, этой незнакомой почти девушке, Вероника решилась и рассказала в двух словах, что задумала бежать. И про Ивана рассказала тоже – с той откровенностью, с какой открывают порой люди – случайному попутчику – всю свою жизнь.
В это время в аэропорту уже говорили только об аварии, даже те, кто не имел к ней никакого отношения, жадно ловили новости.
- Там жара была страшная, ну и... Грозовой фронт..
- Через двадцать минут приехали...Но кого уже там спасать...
- Такой вз-р-ыв..всё горит....не подберешься...
Женя загасила окурок:
- А откуда ты знала, подруга, что так будет?
И в этот момент Вероника остро, отчаянно испугалась, что Женя пойдет самым прямым путем, сочтет ее зло-умышленницей, которая что-то пронесла и подложила. Может не сама, просто знала об этом – или ее попросили подложить, а она в последний момент раскаялась...
Теперь Вероника горько упрекала себя за доверчивость. Ну разве поверит нормальный, вменяемый человек в то, как оно было на самом деле?
Почти без всякой надежды она рассказала и об этом. Иногда с ней такое случается. Она видит тех кто на пороге или уже за чертой. И их обеих тоже ждала такая участь.
- Я виновата, я уговаривала плохо..., – Вероника знала, что это теперь будет мучить ее до конца дней.
- Ладно тебе! Я ж видела, что там было... Тебе бы и объяснить не дали... Просто скрутили бы, как при-дурошную, и высадили..., – Женя закашлялась резко, поперхнувшись дымом.
Ладонью она стала разгонять перед собой воздух:
- Вот, что я думаю...Это для тебя хорошо, что ты вот так, сразу, сама сбежала от них. Не ист-ерила...Я думаю, девчонки эти, стюардессы, решили никому не сообщать. Там уж вот-вот взлет должен был быть, они и махнули рукой. А в списках-то ты есть...Так что для всех – тебя сейчас уже нет. И для твоего Ивана – тоже.
- Но ведь будет же расследование...опоз-нание...
Тяжело было вот так, рассуждать о траг-едии, оборачивая ее в свою пользу. Даже Жене стало не по себе, и она постаралась свернуть тему, отмахнулась:
- Я тебя умоляю...Там вз-рыв был... Мы с тобой просто исчезли сейчас для всех. Я, конечно, объявлюсь... У меня жених... Брат....родители в тьмутаракарни... А ты сиди тихо...
- Без документов? – глаза Вероники расширились.
- Господи, какая ж ты правильная...Ну иди, объявись, расскажи всю эту историю. Попробуй всем объяснить... А потом вали в свою прежнюю жизнь, и пусть все будет как прежде.
Женя достала телефон, стала быстро набирать сообщения:
- Сейчас своим напишу что живая. А потом... У меня одни знакомые, пара семейная.... Нынче ночью собирались выехать на машине... В Грузию они едут, отпуск там хотят провести. Звали меня с собой. Я позвоню, чтобы нас с тобой подхватили и довезли... Ну хотя б до Кавминвод. Если что – паспорт пока из сумочки доставай смело, тебя еще не успели по всем базам занести в по-койницы...
Вероника чувствовала полное опустошение, перед глазами ее мелькали сцены последних минут полета. Нет, дар ничего не подсказывал ей, это работало уже воображение.Всю жизнь, сколь бы долгой она ни была, Веронику будет мучить чувство вины перед этими людьми.
- Принесите нам еще кофе, – попросила Женя официантку
В четвертом часу утра, когда небо на востоке начало светлеть, Жене позвонили ее знакомые. Они здесь, ждут на стоянке...
- Пошли, подруга, – Женя подхватила Веронику под локоть, – Завтра будешь уже на месте. Главное – мы живые, а с остальным как-нибудь разберемся.
*
Ивану не было дело до какого-то там самолета, хотя весть об ава-рии донеслась и до бол-ьницы, через несколько часов об этом говорил уже весь город. А вот то, что телефон Вероники был отключен, его очень даже касалось.
Своей семейной жизнью Иван был вполне удовлетворен – до сих пор ему всегда удавалось держать молодую жену на поводке. Во всяком случае, та семья, которая была теперь у него самого, не шла ни в какое сравнение с тем, что Ивану пришлось испытать в детстве.
Он рос с отцом. Много позже, уже будучи подростком, Иван узнал, что его мать сбежала от отца, будучи еще совсем молоденькой девчонкой. Хотела она взять с собой сына, или не собиралась этого делать – тут голоса расходились. От кого-то Иван слышал, что его отец никогда бы не отдал мальчишку «этой вертихвостке», от других – что юная мать, уезжая одна, была в совершенном отчаянии, и говорила, что непременно вернется за Ванечкой.
Когда Ивану исполнилось шесть лет, отец его женился во второй раз, и снова привел в дом женщину гораздо моложе себя. Мальчик тогда искренне привязался к этой Оксане – она была с ним добра и ласкова. Долго он думал, что она еще и красавица, во всяком случае, в ту пору он не видел никого краше. И лишь потом, годы спустя, нашел фотографию, где Оксана была снята вместе с отцом. Обычная беленькая девочка, с испуганными глазами....
Когда Оксана поняла, какой крутой нрав у ее мужа, она сначала оторопела, потом пыталась отстоять не только себя, но и пасынка. Именно она в конце концов настояла, чтобы Ивана отдали в интернат.
А когда он плакал, боясь и не желая уезжать, она шептала ему:
- Ну как ты не понимаешь...Твой отец однажды не рассчитает силы, и всё кончится очень плохо...А там, куда ты едешь, детей не бь-ют. И я буду забирать тебя на каждые каникулы...
- 0бещаешь? – ры-дал он.
- Обещаю, мой маленький...
Слова своего Оксана не сдержала. Когда близились зимние каникулы, Иван тщетно ждал – но не новогодних праздников – а того, что Оксана приедет за ним. Однако она не приехала. А когда он уже потерял всякую надежду – каникулы оканчивались, в интернат съезжались счастливчики, которые провели праздники дома – вот тогда за ним приехал отец, и забрал его домой насовсем.
- Где Оксана? – спрашивал Иван.
- Смылась, – дальше последовали те слова, за которые воспитатели в интернате ругали, не велели их говорить, – Бросила нас с тобой твоя Оксана. Так что среди баб верных нет.
Два года назад отец проговорился, что Оксана еще долго писала – и ему самому, и Ивану, просила сообщать, как у мальчика дела, хотела позвать его в гости – но никаких встреч больше не случилось. Слишком боялась Оксана отца, каждый день распускавшего руки. И не приехала, не отбила Ивана, хотя знала, как ему плохо тут, как он тоскует по ней.
Эта рана в душе болела у Ивана долго, а потом он вдруг принял сторону отца. Все бабы – предательницы, и готовы сбежать при каждом удобном случае. Переубедить его в этом с тех пор было невозможно.
Но, уйдя после школы в училище, а там – начав свою жизнь, уже не в деревне, в городе, Иван незахотел оставаться один.
Отец его после Оксаны ни на ком уже не женился, довольствовался случайными подружками, а Ивану хотелось свой дом, и не абы какой – а «теплый», где можно было бы отогреться душой.
Вероника чем-то напомнила ему Оксану, хотя была красивее его мачехи. И воспитаннее – чувствовалась в ней какая-то внутренняя интеллигентность, гены не про=пьешь. Но вот эта беспомощность, эта податливость...Как же она манила его! В какие-то минуты Иван начинал понимать отца, в нем просыпался такой же зверь.А Вероника была безответной – никаких родных, чтобы за нее заступиться, и этот страх в глазах, когда он чуть посильнее встряхивал ее за плечи, или делал вид, что душ-ит...
Никто бы не понял Ивана – если бы он рассказал об этом своим товарищам – за что он так с женой...Она никогда не возражала ему, а если просила – то какую-то мелочь и очень-очень редко... Зачем он так поступал с нею, если твердо знал – дороже нее для него никого нет, он по-настоящему о-держим ею?
Иван запомнил навсегда, это въелось в него – вот такие, как она – самые тихие, самые любимые – они и предают. Сбегают, улучив минуту – и никогда не возвращаются.
Иван не мог себе позволить потерять ее. Он уже потерял мать, потерял Оксану, но Веронику он удержит любой ценой. И он хотел, чтобы она не забывала страх Божий, чтобы ей даже в голову не приходило вырваться на свободу. И, демонстрируя ей свою силу, свою власть над нею, он – таким образом – остерегал ее: «Берегись! Не вздумай самовольничать – хуже будет!»
Отец его кончил плохо – в пья-ной дра-ке, но Ивана никакая судьба не пугала, лишь бы Вероника оставалась рядом с ним. И то, что она сейчас не отвечала на звонки, сводило его с ума.
А потом, когда разобрались с именами и фамилиями тех, кто летел в самолете, когда связались с Иваном – та ка-трастро-фа, которая еще недавно ничего не значила для него, стала катастрофой всей его жизни.
Женя оказалась права, сказав Веронике: «Кто там будет тебя так дотошно искать..»
Иван знал, что всё – символическое. И эти по-хоро-ны, и мо-ги-ла... На самом деле – там ничего нет, потому что ничего от Вероники не осталось.
То состояние, в которое он впал, трудно было описать словами. Все, кто знал Ивана, считали, что он переживает тяжелое го-ре...
- Надо же, как уби-вает-ся... Как он ее любил, – шептались на этих липовых, никому не нужных по-хоро-нах.
А он идти не мог, его вели под руки. Он не слышал того, что ему говорили, и несколько недель после, не желая приспосабливаться к новой действительности, он пил за-поем.
Иван знал, что, как у отца, никакой больше жены не будет в его жизни. Видно, он обречен на это одиночество, на это вечное си-ротство...
Но вот о чем никто не мог и догадываться – так это о том, что несколько раз в год он приходил к черному гранитному памятни-ку, с которого улыбалась ему Вероника, чтобы выплеснуть такое адское варево, скопившееся у него в душе, где любовь мешалась с нена-вистью (все-таки она оставила его! Всё-таки ускользнула) – что любому, услышавшему, что говорил Иван в эти минуты, показалось бы, что вдовец сошел с ума.
И, наконец, поняв, что не может уже толком спать, что это не жизнь и даже не существование, Иван решил пойти к тетке, которую ему посоветовала жена одного из приятелей
- Она с тем светом говорит... Свяжет вас...Ты выскажешь Веронике своей, что не успел сказать. Прощения у нее попросишь, если обижал в чем. После этого тебе легче будет. Она – старуха эта – действительно потомственная... Тут без обмана. И денег много не берет, и рекламу себе не делает... Только сарафанное радио. Но к ней идут и идут...
Иван дошел уже до такого состояния, что и постороннего человека не стал бы остерегаться – лишь бы сказать Веронике – что он готов отправить ее за тот свет во второй раз – за все, что она с ним сделала.
Продолжение следует