1892 год
«Ростов-на-Дону. Итальянская музыка выходит из моды, и теперь уже реже встречаются уличные итальянцы органщики, но зато вы нередко встретите бледные, больные и измученные лица крестьян, расхаживающих по дворам и на первобытной свирели разыгрывающих «Христа ради» всевозможные родные напевы, в которых нередко слышится тоска и скорбь бесконечная».
«Таганрог. В четверг, 15-го октября, у одного местного водовоза заболела лошадь. Он, как и следовало ожидать, обратился не к ветеринарному врачу, а к какому-то коновалу, который, успокоив его, посоветовал, между прочем, продолжать возить воду и лишь, по приезду домой, дать прием английской соли. Водовоз, получив такой успокоительный относительно здоровья лошади, поехал в колодезь Петриченко по воду, но на обратном пути лошадь не в состоянии была довезти тачку с бочкой, зашаталась и в конце Петровской улицы, за городским садом, упала. Сколько ни старался бедный хозяин поднять своего работника и друга на ноги, ему не удавалось, и он вынужден был нанять лошадь, чтобы отвезти тачку домой, а свою лошадь оставил на обочине мостовой, где она и пролежала до полудня второго дня, не замеченная ни блюстителями чистоты и порядка, ни членами общества покровительства животным». (Приазовский край. 269 от 18.10.1892 г.).
1894 год
«Александровск-Грушевский. Наконец-то наше городское правление стало принимать меры против бродячих по городу свиней, коров, телят и других домашних животных и птиц. Меры эти выразились в расклеивании на всех перекрестках обязательных постановлений, гласящих, «что виновники в выпускании на улицы животных будут строг8о преследоваться». Однако, пока грушевцы, по-видимому, не особенно испугались сделанной им угрозы, так как свиньи, коровы и прочие животные по-прежнему разгуливают по улицам города и по базару». (Приазовский край. 268 от 18.10.1894 г.).
1898 год
«Хутор Веселый, Черкасский округ. Хутор наш находится от своей метрополии – станицы Богаевской, и отделяется от нее рекой Манычем, которая в весенние разливы делает совершенно невозможным для нас сообщение со станицей. Это неудобство весьма чувствительно отзывается на казачьем населении, которое обязано снаряжаться как раз в весеннюю распутицу, в конце февраля. В виду такого положения, хуторяне наши давно уже стали хлопотать об образовании новой станицы из хутора Веселого, соседнего хутора Казачьего и других близлежащих поселений. Было выбрано и название для будущей станицы, которая, в честь наследника цесаревича, должна была именоваться Георгиевской, набралось и достаточное число граждан, так что к 1897 году все было готово к тому, чтобы заветные желания хуторян, наконец, осуществились. Но одно неожиданное обстоятельство разрушило все наши надежды: ни с того, ни с сего, заартачились обыватели хутора Казачьего, и дело провалилось. А жаль! Хутор Веселый имеет все шансы на повышение, так сказать, в ранге: он довольно порядочно обстроен, даже выглядит в этом отношении лучше многих существующих давно станиц, имеет немало юртовой и войсковой земли, из которой можно было бы вырезать для новой станицы необходимое ей добавочное количество земельных участков. Года три тому назад здесь завелась было даже своя почтовая контора и земский приемный покой, но оказалось, что и то, и другое нам не ко двору: уж очень быстро все это появилось и, затем, также скоропалительно исчезло с горизонта. По своей неожиданности, в особенности интересно было возникновение у нас приемного покоя, обязанного своим существованием бывшему областному врачебному инспектору господину Сперанскому. Во время своих разъездов по области господин Сперанский усмотрел, что наш хутор, по своей отдаленности, не может оставаться без врачебной помощи, а потому и сделал распоряжение о переводе к нам из станицы Аксайской приемного покоя. Но в настоящее время этот последний переведен обратно в станицу Аксайскую. Точно также непрочно и скоропреходяще было существование и нашей почтовой конторы: она была упразднена после двухлетнего пребывания здесь, главным образом, потому что сюда перестали появляться рабочие, которые собирались в прежние годы целыми тысячами и отправляли к себе на родину также целыми тысячами деньги.
В настоящее время здесь прошел слух, что какое-то общество затевает постройку железной ветки для соединения станицы Великокняжеской с Ростовом-на-Дону и что дорога эта пройдет через наш хутор. А раз это совершится, тога для нас выстроят вокзал, и хутор Веселый, так сказать, войдет в железнодорожную линию, от которой оптимисты ожидают великих и богатых милостей. Только сбудутся ли эти сладкие мечты? Не так давно еще ближайшие соседи, коннозаводчики, возили свои запасы хлеба в наш хутор, откуда весной, в половодье, его забирали пароходы на свои баржи; в последнее же время с проведением царицынско-тихорецкой железной дороги, эта последняя отняла у нас соседей-коннозаводчиков и заставили их везти свой хлеб на ближайшие к нам железнодорожные станции. Поэтому, в недалеком будущем, надо думать, и здешняя весенняя пароходная пристань на Маныче тоже уничтожится, за ненадобностью, так как нечего будет возить отсюда, вот, если бы у нас была станица, тогда, конечно, нашлись бы ходатаи за нее, а теперь что? Наши ближайшие начальники, хуторские атаманы, совсем не способно проявлять какую-либо инициативу; оно, в большинстве случаев, проводит время по пословице: «день да ночь – сутки прочь» и оканчивает обыкновенно свою карьеру или на скамье подсудимых, или же бывает избиваемо своими подчиненными, недовольными существующими порядками или беспорядками – кто его там разберет! Вот еще недели три тому назад здесь совершилось избиение хуторского атамана во время пожара. Во всяком случае, это – факт, выходящий из ряда вон и бросающийся в глаза даже у нас в хуторе, где сплошь и рядом сокрушают бока и ребра друг другу.
Существуют здесь также «глытан – або ж павуки», которые прекрасно запутываю в паутину всякого нуждающегося в копейке. Ну, а кто же не нуждается в ней теперь, когда приходится переживать неурожай подряд два года. Не диво для нас и то, что, что какой-нибудь богач, обладающий многотысячным капиталом, не желает платить ни гроша посаженной платы в кассу общества за свои громадные усадьбы. Для этого он прикрывается именем какой-нибудь близкой родни, принадлежащей к казачьему сословию, от которой формально является только поверенным. Будь, опять-таки, у нас станица, а не хутор – быть может кто-нибудь из местных правителей и доискался бы до настоящих хозяев богатых усадеб. А теперь кто же посмеет взяться за разбор подобных хитроумных дел? Уж, конечно, это не под силу какому-нибудь полуграмотному казаку хуторскому атаману, смотрящему на мир Божий через очки своего ментора-писаря и чувствующему себе перед богатеем ниже травы и тише воды». (Приазовский край. 275 от 18.10.1898 г.).
1899 год
«Таганрогский округ. На днях в слободе Макеевке, Таганрогского округа, произошел выходящий вон из ряда казус: содержатель местной земской почтовой станции, крестьянин Радион Васильченко, в ночь на 9-е октября исчез неизвестно куда, исчез со всеми лошадьми, тарантасами, со всем станционным и своим личным имуществом. Первый узнал об этом местный заседатель, которому рано утром 10-го октября вздумалось проехаться по делам службы. Посланный за лошадьми десятский возвратился и доложил, что «ни самой станции, ни хозяина нема, а куда поделись – неизвестно». Бросились искать по всей деревне, но станция с хозяином словно сквозь землю провалилась.
Теперь станция отдана другому лицу».
«Хутор Камышный, 1-го Донского округа. Хутор наш большой – в нем около двухсот дворов. Жители почти все без исключения раскольники. Нужно ли говорить о невежестве наших казаков вообще и, в частности, о том, как здешние обыватели нуждаются в просветительных учреждениях и во всякого рода помощи со стороны власть имущих? Но, к сожалению, до нашего медвежьего угла никому никакого дела никогда не было и нет. О нашем существовании, как видно, совершенно забыли, да и знали ли когда-нибудь? Что судить об этом, достаточно напомнить хотя бы о ходатайстве, возбужденном года три назад, об открытии в нашем хуторе приходского училища. Давно уже ходит это ходатайство по всевозможным инстанциям, но об удовлетворении его что-то до сего времени ни слуху, ни духу. Ждут хуторяне и все никак не дождутся того времени, когда, наконец, у них будет открыто министерское училище и когда их дети, находясь в руках просвещенного педагога, будут получать начальное образование. Были слухи, что будто бы ходатайство наше уважено и что школа на хуторе будет непременно открыта в начале наступившего учебного года, но вот уже и вторая половина октября наступила, а школы и учителя все нет и нет. Но самая главная беда в том, что разрешение на право открытия здесь школы, кажется, давно уже получено в училищном совете, но, но должно быть, там забыли о нем. В нашем хуторе есть, правда, школа церковная, но можно ли придавать какое-либо серьезное значение такой школе, которая больше существует на бумаге и значится в разных отчетах, нежели функционирует на самом деле? Да, вероятно и само окружное отделение не слишком много придает значения своей школе, если назначает учителю ее всего 20 рублей в год жалования. Можно ли найти хоть сколь-нибудь подходящего педагога на такой «оклад»?
Благодаря продолжительной сухой и теплой погоде, наши станичник давно уже окончили молотьбу хлеба и, в виду высоких на него цен, чуть ли не весь хлеб уже продан на рынке. Урожай винограда здесь выше среднего, но цены на него стояли сравнительно низкие, и большую часть винограда подавили на вино, которое в большом количестве уже пущено в продажу, почему по хутору наблюдается теперь большое «оживление». (Приазовский край. 273 от 18.10.1899 г.).