— Давай в какой-нибудь домик, - крикнул Илья и с разбегу ногой сломал заборчик, но тут же застонал и ухватился за ногу.
— Давай. Давай! - догонял его я, поймав себя на мысли, что бегу, и это при своей-то ране. — Ты чего? Илья?
— Да угораздило же один единственный гвоздь найти, - чуть не зарыдав, ответил тот.
Мы ввалились в чей-то маленький садовый домик, и, похоже, там кто-то был уже до нас и скорее всего недавно. Вскрытые банки тушенки были разбросаны повсюду.
На улице снова были слышны очереди, и искать новый дом уже не хотелось.
— Покажи ногу, - сказал я.
— Ты что, медсестра что ли? - проворчал, постанывая, Илья и стал снимать ботинок.
Я тоже решил проверить свою рану. Ботинок, как ни странно, снялся легко. От былой опухоли почти ничего не осталось, хотя всё и продолжало жутко болеть. Сняв носок, я понял, что рана больше не кровоточит.
— Ты глянь, что за чудо, - сказал я, показывая ему свою ногу.
— Что за дела?! - воскликнул Илья. — Я же видел. Там дыра была! - он глядел на меня ошарашено, словно забыв, какой гвоздь он поймал своей ногой.
— Надевай носки! Я тебе говорил, они непростые, - сказал я.
— Ты думаешь, тебе носки помогли? - засомневался он.
— А у тебя другая версия есть?
— Не может быть. С тобой рехнуться можно, писатель. Во что только не поверишь, - ответил Илья, усевшись на пол и вытащив новую пару носков.
— Они больше не пахнут духами. Как же ты будешь её искать? - возвращаясь в себя, произнес он. А сам всё-таки надел носки и откинулся на стенку.
От жуткой боли, от голода и холода последние силы из меня будто вышли и синими призраками ночи стали ходить по маленькой комнате. Выходили из домика, смотрели сквозь стёклышки сеней, бродили по саду и что-то искали в этой темноте. Я будто размножился и видел всё сразу с нескольких ракурсов. Потом все картинки пропали, и я смотрел на лес, стоящий напротив. Долго смотрел в неподвижность его лап и ветвей и словно чего-то ждал.
Пока не прозвучал голос из неоткуда. Я посмотрел в небо, обернулся, снова оглянулся на лес, но никого вокруг не было. Повисла какая-то невозможная тишина. Никаких вспышек, взрывов и стрельбы. Однако голос всё равно звучал. Но невозможно было разобрать, что именно этот голос хотел сказать.
Вдруг я ощутил, как меня кто-то дёргает и треплет.
— Ну, что очнулся?– спросил появившийся в кадре Илья.
— Что случилось?– спросил я, приходя в себя.
— Это ты у меня спрашиваешь? Это я у тебя должен спросить. Закатил глаза, понимаешь, и лежит беззвучно, ни на что не реагирует, – забормотал Илья.
— Да, представляешь, как будто разделился на много «Я» и территорию просматривал, – поделился я.
— Ну, одним словом, писатель. Кто про что, а вшивый – про баню. А у писателя воображение прёт даже здесь, – заключил он. — Пока ты там прогуливался, я тут под столом галеты нашёл, но ты никак не очухивался, поэтому я их съел. Будешь крошки? – разулыбавшись, произнёс он, протягивая мне упаковку из-под галет, где осталась только мелкая осыпь.— Да ладно, вот ещё целая осталась. Видел бы ты свою рожу,– протягивая мне пачку галет и расплывшись ещё большей нахальной улыбкой, сказал Илья.
— А носки-то помогают, слушай. Какая у тебя сейчас самодовольная мина. Видно, оберегают они тебя и врачуют незримо, – произнес я.
— Опять ты за своё. Всё мечтаешь о той женщине. Представляешь, фантазируешь. Может, ты и ложе с ней уже представил?– снова хитро и нахально улыбнувшись, поддел он.
— У кого что на уме. Да, иногда что-то промелькивает. Какие-то картинки. Может, это я и вправду только представляю, – ответил я.
— Ты ещё скажи, что она сидит в кресле-качалке напротив камина, играет музыка, она с тоской поглядывает то на огонь, то в вечернее окно, а рядом полосатый кот, – засмеявшись, сказал Илья.
— Откуда ты знаешь? Всё именно так и было, – ответил я, улыбнувшись.
— Знаешь, у меня от нервов как истерика начинается. Вроде, страшно, а потом смеюсь, как сумасшедший и остановиться не могу. Правда, ты ужасно скучный. С тобой невозможно умереть от смеха, задохнувшись в хохоте, –проговорил он, усевшись рядом.
— Ну да, что есть, то есть, – ответил я.
— Или от галет от этих мне легче стало? Чуть перекусил, и уже хорошо, –проговорил он уже более устало и отвернулся.
Я жадно грыз галеты. Они не просто крошились, они раскалывались острыми осколками. И от того, что я торопился хоть как-то задобрить своё живое существо, исцарапал всё нёбо этими осколками.
В домике всё равно было теплее, чем на снегу, и после галет меня так быстро разморило, что я упал, как в глубокий колодец, в какое-то внеземное забытье, и, в общем-то, будто не знал и не помнил ничего.
Немногим позднее я видел, как тонкие пальчики живёхонько орудовали спицами, и нити пряжи волшебным образом сплетались. Это была она. Та самая женщина. На мгновенье мне даже показалось, что я разглядел её лицо. Но то мгновенье было прервано извне.
Кто-то ударил меня по лицу, и я снова оказался в маленьком садовом домике.
Надо мной торчал дульный тормоз-компенсатор автомата АК-74.
— А что это у нас здесь за голубки?– имитируя нежный голосок, язвительно и со смехом сказал коренастый бородач, весь обвешанный гранатами и оружием.
Трое других засмеялись.
— Да какие голубки? Мы вообще-то из Сибири, – возмутился Илья.
— Кто такие? Звание, должность?– приставив ствол к лицу, спросил снова бородач, но уже своим грубым голосом.
— Волонтёры мы, везли гуманитарную помощь для бойцов,– нервно вскрикнул Илья.
— А ты чего молчишь? Что-то ты на иностранца похож, – ткнув в плечо стволом, спросил меня бородач.
— Да он писатель. Всё про носки чудеса сочиняет,– сказал, улыбнувшись, Илья.
— Тебя не спрашивают, – отодвинул Илью один из четверых.
— Да носки вот волшебные. Правда. Раны зарастают чуть ли ни за день, –ответил я, указывая на коробку с носками.
— Ох каких только идиотов не встретишь на войне. Вы что думаете, я поверю в эту чушь? – психанул бородач. — Диверсанты? Какая была задача?– заорал он снова.
— Командир, они не похожи на диверсантов. Посмотри, волосы какие длинные. Одеты по гражданке, – обратился один из бойцов.
— Да они действительно больше похожи на идиотов, – подтвердил бородач.— Документы есть? Обыскать их, – приказал тут же он.
— Вот, паспорта российские. Наши. Свои собственные идиоты, – найдя документы, один из бойцов, усмехнувшись, передал их бородачу.
— Смотри-ка, и в правду сибирские. Один с Оби, другой с Енисея. А выглядите, как портянки нестиранные.
— Так что там за носки такие, писатель?– присев на корточки и сняв шлем, спросил, вкрадчиво вглядываясь в нас, лысый бородач.
— Поистине животворящие! Рана моя за сутки склеилась, опухоль спала, кровоточить перестала. Да что говорить, он вообще вчера на гвоздь наступил, а сегодня уже вон какой! –указав на Илью, сказал я.
— Да, действительно свои, только идиоты!– заключил командир.
— Да посмотрите вон в коробке, – воткнул я в его заключение.
— Где остальная гуманитарка? Как вы здесь оказались, чёрт возьми?– снова заорал он.
— Мы попали под обстрел. Грузовик сгорел. Удалось спасти только коробку с носками. Но носки необычные, –ответил я.
— Это всё вилами по воде... Это ты у нас с Енисея, писатель?– недовольно спросил командир.— Бывал я у вас в Красноярске. Мне что запомнилось, так это большая река и клуб «Че Гевара». Я одного понять не могу, как вы, двое гражданских, оказались на линии боевого соприкосновения?– возмущённо допытывался он.— Ну, а ты, с Оби, чего молчишь? – обратился он к Илье.
— Да всё так и было. Урал сгорел. Носки это действительно то, что осталось,–ответил Илья.
— Я спросил, какого хрена вы здесь делаете, а ты чего мне лепишь?–снова начал орать командир.
— Мы просто сюда пришли ночью в темноте, не разобравшись, куда идти, –с появившейся нервной улыбкой проговорил Илья.
— Слыхали, ребята? Какая правдоподобная история. Они просто пришли пешком сюда, заблудившись. Вот это да, – засмеялся командир. — Короче, берите этих двоих и уходим!–приказал он своим бойцам.
— А как же носки?–воскликнул я, указывая на коробку.
— Дайте мне эту коробку уже, а то писатель не успокоится, – сказал, усмехнувшись, командир.
Один из бойцов поднял коробку и передал командиру.
Командир стал вытаскивать содержимое.
— Действительно, носки. Правда, насколько они волшебные, мы ещё поглядим. Верно, писатель?–немного толкнув меня плечом, сказал он.
— Смотри-ка, не только носки. Здесь и шоколад ещё, – разулыбался под смех бойцов командир.
— Так это ж наш,красноярский!–радостно воскликнул я, увидев знакомую обёртку. — Так значит, она из Красноярска, –подумал я вслух.
— Кто это, она?–спросил командир.
— Да это он в женщину эту влюбился заочно, – засмеялся Илья.
— В какую женщину? Что у вас вообще здесь происходит? Понять не могу, –спросил командир.
— Ну, эти волшебные носки связала какая-то женщина, а писатель уже навоображал и влюбился. А теперь ещё и обрадовался, что она из его города, –давясь улыбкой, произнёс Илья, глядя на нас какими-то котячьими глазами.
— Ну, он понятно – писатель. А ты его камердинер что ли?–засмеялся один из бойцов.
— Ребят, шоколадку не хотите?– спросил у бойцов бородач.
— Да, кстати, у нас самый лучший шоколад, – бессознательно отрекламировал я.
— Ну, конечно,по берегам Енисея столько какао-бобов, как облепихи прям, –расхохотался один из бойцов.
— А откуда вы пришли?– спросил командир.
Мы, как братья близнецы, указали направление.
— Так там же мины, командир!– сказал один из бойцов.
— Да уж. И откуда вы на мою голову?–посмотрев в небо и на мгновенье задумавшись, произнёс тихо командир. — Вы вообще в курсе, что мы сейчас находимся в окружении?– произнёс он вкрадчиво и, махнув рукой,приказал:
— Ладно. Уходим. Двое вперёд, потом идиоты, один замыкает.
Похоже, это тот самый квартет из ночного шоу, который переиграл целый оркестр, отчего казалось, концертмейстер просто в недоумении шлёпнулся куда-то в яму, и даже дирижёр, по всей видимости, пребывая в полной неожиданности от столь внезапной самодеятельности, куда-то удалился. Возникший антракт без занавеса ставил постановку под угрозу.
Поднявшийся ветер, скорее всего, избавит нас от дронов. Обнаружить нас будет тяжелее. И только я подумал об этом, сразу же в нашу сторону обрушился какой-то легко-взрывной «недолёт», упав в метрах двадцати от нас. Мы вынуждены были выйти на открытый участок. Другой дороги не было. Вскоре по нам началась стрельба, и мы с Ильёй как-то инстинктивно залегли в ямки.
— Смотри-ка, прилегли!– указывая на нас, удивлённо сказал один из бойцов.
— Командир, впереди, похоже, БМП!–доложил ещё один.
— Ясно. За нами, значит, - сказал командир.— Ну что, братцы, пешком нам не убежать от БМП. Вы поступаете в моё распоряжение. Вопросы есть?– обратился он к нам.
— Думаю, вариантов у нас нет. Верно?– уточнил Илья.
— Так точно! Нет! – улыбнувшись, сказал один из бойцов.
— Дрозд, дай им по автомату, –скомандовал командир.
— Оружие держали когда-нибудь в руках? В армии служили?– спросил нас Дрозд, протягивая знакомый АК-74 М.
— Да держал пару раз, – сказал Илья.
— Где служили?– спросил командир.
— Я не служил, – ответил Илья. — Вообще-то я в пейнтбол играл несколько лет, – вскорости добавил он, словно побоявшись, что ему автомат не достанется.
— Ясно. Ты чего, писатель, мечтаешь? Где служил?– занервничал командир.
— Центральная комендатура в Москве. Автобат. Водителем, – ответил я.
— Ну, зря ты это сказал,– пробормотал один из бойцов.— Ой, как в ОДОНе мы их не любили. Слабились они конкретно по службе, – добавилон тут же.
— Ну что, водитель, надо выезжать, – подав мне автомат, сказал командир.
— Потом, может быть, напишешь про нас что-нибудь.
Одиночными выстрелами нас пытались прощупать. И они, к слову сказать, уже были слишком рядом. От этого в груди всё сжалось, и я не мог сделать глубокий вздох, словно у меня отёк лёгкого. Навязчивая мысль-воспоминание моей детской игры то и дело показывала мне, как я умираю от выстрела в спину. Словно бы я предсказал свою гибель в том далёком детстве.
— Принцип стрельбы из АК знаете?– спросил ещё раз командир.
— Да, – ответил я.
— Ну, тогда идём на прорыв, – неожиданно заявил он.
И это звучало столь уверенно, что на мгновение показалось, как будто это и вправду возможно.
— Значит, есть группа небольшая вон там за сарайкой, – указывая рукой, сказал командир.
— Командир, БМП на подходе. Надо сматываться, – обратился один из бойцов.
— Всё, выходим с двух сторон. Через эти кусты, - последнее, что я слышал от командира.
Я снял автомат с предохранителя. Попробовал прицелиться и понял, что изображение относительно прицельной планки и мушки расплывается так, словно бы я смотрел через мутное стекло.
Дрозд начал отвлекать огнём по сарайке, и мы выбежали с Ильёй, как сумасшедшие. Несмотря на отвлекающий огонь Дрозда, казалось, сотни пуль обратились в нашу сторону. Кого-то из наших ранило, и он упал. Мы же бежали невредимые практически в полный рост, словно убегая от роя пчёл.
Илья, к моему удивлению, оказался проворным бегуном и бежал так, словно сдавал стометровку. Он так несся, что проскочил мимо, и оказался сзади вражеской сарайки, только тогда поняв, что пора остановиться. Он мастерски, как в игре, практически снёс голову очередью одному из боевиков и застыл. Я же, добежав из последних сил, увидел второго и судорожно дёргал курком, выплюнув около половины магазина и практически изрешетив неприятеля. Руки схватила какая-то ломота, к голове прилил жар, и жуткая боль проявилась во лбу.
В глазах токало, и веко дёргало. Я убил человека.
Не меньше ошарашенный Илья стоял, как бронзовая статуя в лучах заката.
Стрельба не закончилась. Но мы не сразу это поняли. Я оглянулся и увидел, что командир ранен, и ещё один с ним ползёт. Сарайка была взята.
— Ну, и свалилась же на мою голову, чудо-юдо, рыба-кит, –проговорил командир.— Мы, опытные вояки – трёхсотые, а эти два идиота без единой царапины взяли сарайку, – добавил он.
— Это всё носки, – сказал я.
— Вообще-то, это правда. У меня нога вообще прошла!– подтвердил Илья.
— У меня тоже!– согласился я.
— Ну, вы даёте. Двое из ларца, –проговорил командир, держась за ранение чуть выше колена.
Перебравшись за сарайку, наша группа зализывала раны.
Я заметил, что коробка с носками торчала из рюкзака того раненного штурмовика. Я подскочил к нему и, расстегнув рюкзак, вытащил её, и сразу же отскочил, как собака, вырвавшая у кого-то кость.
— Ты чего, писатель?– от неожиданности возмутился штурмовик.
Я схватился за коробку, чтобы достать носки с умыслом приложить их волшебство к ранам командира и бойцов, но руки не то чтобы дрожали, они тряслись, как будто их било током, и я не мог это остановить. Они не слушались, что ужасно пугало меня, отчего они ещё сильнее дёргались совершенно неестественным образом. Эта тряска передалась всему моему телу, словно бы я болен был какой-то лихорадкой. Я так и не смог открыть коробку. От этого бессилия я задыхался и невольно почувствовал, как по лицу потекли слёзы, коих не ощущал я с самого детства.
— Чего вы хотите? Писатель…Тонкая натура, –проговорил командир, накладывая себе повязку.
— Главное, чтобы с ума не сошёл, – сказал лежащий рядом боец, также со знанием дела перевязывавший себе обе ноги, и при этом ещё выкуривая сигарету.
Илья глядел на меня с ужасом, и его изумлённое лицо ещё больше доводило меня до истерики.
— А где Дрозд и Воробей?– спросил командир.
— Когда мы попали под перекрёстный огонь, я их потерял из виду, –сказал раненный боец.
Нас снова прощупывали одиночные выстрелы откуда-то издалека. В этой суматохе мы совсем забыли про вражеский БМП, который мчался к нам на всех парах до того, как мы решили идти на прорыв, ну, точнее сказать, командир решил.
Было удивительно, что БМП так и не появился, пропав из вида.
— Я, кажется, вижу их. «Вон там слева две фигуры на карачках тащатся», —сказал, прищурившись, Илья. — Похоже, они тоже ранены, –добавил он.
— Я сейчас,–сказал Илья и, взяв в коробке две пары носков, направился к ним.
— Куда? Отставить! Отставить, я сказал! На исходную!– кричал командир, выдавив жилы на шее и огромную вену на лбу.
Но Илья уже ничего не слышал. Он, как сайгак, поскакал к ним.
— Что ты будешь делать? Бежит, как лось, ещё и в полный рост. Твою ж налево, –ругался командир.
Отвлёкшись на разворачивающиеся события, я и не заметил, что руки почти перестали трястись, но внутри в теле что-то ещё продолжало сжиматься и то и дело сотрясаться непроизвольными подрагиваниями. Но я уже мог хоть как-то оценивать обстановку.
Илья, несмотря на выстрелы, проскочил, как бешеный, и уже был на месте.
— Под суд у меня пойдёте, волонтёры недоделанные, – психанул командир.
Я достал носки и передал ему и бойцу.
— Вот, приложите и забинтуйте, – сказал я.
— Не сходи с ума. Как вязаный носок поможет от кровопотери?–спросил раненный боец.— У меня в обеих ногах по дырке. Не видишь что ли?– добавил он.
— Да плевать, – я наложил носок на его пропитанный кровью бинт. — Теперь замотать и всё!
— Пора тебе домой, писатель. Ты уже навоевался, –ответил тот.
А командир при всей своей суровости, как ни странно, взял носок и намотал молчком себе на рану. Я понял, что для него на войне все средства хороши. На его шлеме виднелись маленькие руны, на шее болтался какой-то кулон, а в аптечке вообще лежала икона.
Закончив со своей раной, он принялся наматывать носки на раненного бойца.
— Командир, ты-то чего? Ладно, этот мечтатель, но ты-то куда?–запротивился солдат.
— Я тебе дам сейчас! А ну, отставить пререкания со старшим по званию! Сказали носки, значит, носки, – отрезал командир.
— А если бы меня в голову ранили, что, и на голову бы примотали вязаный носок?–недоумевал боец.
— Примотал бы, – сурово подтвердил командир.
Был он лет, казалось, чуть меньше пятидесяти, не самого высокого роста, но очень коренастый и широкоплечий, такчто казалось, будто бы у него не было шеи совсем. Голова, и сразу туловище. Довольно большая лысая голова, мудрые карие глаза, широкие растопыренные ноздри…А густая с небольшой проседью борода делала его похожим и на священника, и на байкера одновременно.
— Надо уходить!– сказал он, надев свой исписанный рунами шлем, и, приложив кулак к переносице, ещё что-то прошептал. — Где там наш Лось?–спросил он, поглядев на меня. — Всё нормально, писатель. Так уж бывает. Здесь либо ты, либо тебя, –попытался он меня оправдать. — Я сразу понял, что ты неполностью здесь. Взгляд у тебя какой-то околоземный. Вроде, всё чувствуешь, понимаешь, но душа твоя где-то далеко отсюда. На войне таким не место. Здесь нужно твёрдо стоять на земле, а не по небу плавать, –спокойно проговорил он, словно не замечая, как в метре от него вонзилась пуля. — Хотя этого ты добре изрешетил, – указывая на убитого мной, произнес он.
Молодой парень лет на десять меня младше замер в неестественной для живого человека позе с открытыми остекленевшими глазами, смотрящими на меня.
Его глаза, как ослепившая лампочка, продолжали смотреть на меня, даже когда я закрыл глаза. Они отпечатались в моём сознании и сохранились.
— Похоже, командир, он с ума сходит всё-таки потихоньку, – сказал раненный штурмовик, указывая на меня.
А я поймал себя на том, что мотаю головой из стороны в сторону, словно отрицая всё, что сделал. Пока я боролся сам с собой, прогремел взрыв, причём недалеко от того места, куда ускакал Лось. Там, где оставались Дрозд и Воробей.
А после взрыва показалась и наша троица. Ноги их были целы, и поэтому они довольно неплохо передвигались в клубах, по всей видимости, загоревшегося БМП. Один был ранен в правое плечо, другой в левую руку, а Лось хоть бы хны.
Ну, вот наша команда и воссоединилась.
— Командир, БМП больше нет. Но нужно срочно уходить. Мы видели несколько пикапов с той стороны, – сказал Дрозд, указывая рукой.
— Мы окружены теперь полностью, – подвел итог командир. — Здесь нам не продержаться, имея по полмагазина, –добавил он.
— Уходим через мины!–уверено сказал я.
Что-то во мне говорило, что именно там, где мы с Ильёй прошли ночью, мы сможем пройти и сейчас.
— Всё! Точно с катушек съехал, –выплюнув куда-то по ветру медузу, отделившуюся от кома в горле, который образовался там сначала войны, сказал штурмовик.
— Мы прошли там ночью абы как, на ощупь. У нас нет другого выхода, –ответил я их выпученным глазам.
— Да давайте уже быстрей. Писатель прав. Мы прошли там ночью. А днём тем более, –поддержал меня Илья.
— Ты видал этих сибиряков? Два дня на фронте, а уже командуют, –улыбнулся Дрозд.
— Я пойду первым, если боитесь. Идите след в след просто, и всё. Всё дело в носках. Вы что, ещё не поняли?– сказал я.
— Это ты нам-то про страх рассказывать будешь?–возмутился Воробей.
— Короче. Решено. Слушай мой приказ. Идём на мины, – сказал твёрдо командир и хлопнул своей огромной дланью по моему плечу.
— Я не знаю, как у вас, парни, но мне кажется, в этих носках и правда, что-то есть. Две дырки, а я шевелю ногами. И думаю, что встану сейчас, – сказал штурмовик и попытался встать. Он приподнялся на колено и застонал.
— Слыхал я про разные чудеса на этой войне. Кого сама Богородица закрыла от взрыва, кому являлся в трудную минуту Архангел Михаил, кому всесилен был Аллах, кого лесные духи невидимыми делали в лесу, кого и вовсе ветер предупреждал о скорой атаке, но чтоб носки заживляли раны, не слыхивал ещё ни разу. Но, как ни странно, похоже, это чудо в единственном своём проявлении обрушилось именно на нас. Так пойдёмте же на мины, – подержав кулак у переносицы, произнёс командир и приподнялся на колено.— Готовы?–спросил он, оглядев группу.
— Наденьте ещё носки, как положено, в берцы. По минам пойдём, –порекомендовал я всей группе.
— Да я там и без этих волшебных прошёл ночью. Я их позже надел, когда на гвоздь напоролся, –воскликнул Илья.
— Да, ребят, давайте-ка накинем по носку. Сколько там осталось? - обратился ко мне командир.
— Было, вроде, десять пар, – ответил я.
Ребята молча расшнуровались и заменили носки.
Пока мы думали да гадали, по наши души прилетел дрон-камикадзе.
Его заметил первым Дрозд.
— Уходим!– крикнул он, махнув рукой и подскочив с места.
— Разойдись!–заорал командир.
И мы, кто как мог, кинулись в разные стороны.
А дрон пошёл в крутое пике. Оператор направил его почему-то именно в меня. Я понял это за мгновенье, когда на бегу оглянулся. Но в тот же самый момент споткнулся и упал в какую-то яму. А дрон взорвался буквально в двух метрах впереди меня. Я оглох, и земля перестала быть твердью. Законы всемирного тяготения надо мной теперь были не властны. Я попал в невесомость и вращался, казалось, как глобус, в воздухе. Не мог встать и зацепиться за землю, даже когда подбежал Илья и ещё кто-то. Меня приподняли, но удержаться на поверхности не получалось. Меня несло то влево, то вправо, то назад, то вперёд. Упав на ладони, я понял, что на четырёх конечностях мне удаётся устоять. Я ничего не слышал и, не оглядываясь на группу, как-то по-собачьи двинулся на минное поле, потеряв свой автомат.
Группа была где-то рядом. Казалось, они идут также по-собачьи, как я. Как-то быстро потеплело, и без того грязный снегна глазах превращался в липкое месиво. Ястал скользить практически на одном месте, опасаясь лишь одного, что кто-нибудь выстрелит мне в спину. Наконец, остановившись и откинувшись на бок, я оглянулся и увидел, как группа вместе с Ильёй пытается отстреливаться одиночными выстрелами, прикрывая мои потуги.
Но вскоре патроны закончились, и ребята двинулись ко мне.
Илья помог мне встать. Похоже, пока я карабкался, ощущение поверхности ко мне вернулось, и я хоть и шатался, как пьяный, но уже смог идти дальше. Потихоньку кандыляла за мной и группа. Местность была немного на подъём, с частыми маленькими островками деревьев средь виднеющейся впереди открытой равнины.
— Где-то здесь начинаются мины, – крикнул кто-то сзади, и я понял, что слух постепенно возвращается ко мне.
Группа догнала меня, несмотря на ранения ног.
— А где твой автомат, писатель?–спросил Дрозд.
— Да он не то, что автомат потерял. «Он себя потерял там», —сказал командир, прихрамывая и обгоняя Дрозда и Воробья, которые тащили штурмовика с перебитыми ногами.
— Ну что, писатель, как дальше пойдём? Как тебе подсказывает твоё воображение?–подойдя ко мне очень близко и вглядываясь в мои глаза, спросил командир.— Глаза твои всё те же. Ты до сих пор не здесь. Так посмотри же оттуда, куда нам идти дальше, –тихо произнес он.
— Носки не дадут нам подорваться, – ответил я.
— Да мы все видели, как на тебя пикировал дрон, – проговорил командир.
— Идёмте, – сказал я и пошёл по минному полю.— Честно говоря, вообще сомневаюсь, что здесь есть мины, – продолжил я, прибавляя шаг.
— Да нет здесь ничего, – сказал Илья и пошёл правее моих следов.
Пока группа не ступила на минную дорогу и колебалась, из-за поворота показался пикап.
— Всё уходим!– сказал командир.
И группа двинулась по открытому заминированному участку. Мы были, как на сцене. Казалось, что ещё немного, и нас просто изрешетят. Мы с Ильёй заменили ребят и, придерживая с двух сторон раненного в обе ноги штурмовика, торопились, насколько это было возможно. Я оглянулся и увидел, как на подъезде к заминированному участку стояло уже три пикапа, из которых высыпали боевики. Нас разделяло не больше двадцати метров. И было слышно, как они кричали:
— Здесь мины! Они сейчас взорвутся сами!
Они держали нас в прицел, и ждали, когда мы подорвёмся.
Но мы продолжали идти дальше. Кто-то крикнул:
— И где же мины? Они спокойно уходят.
— Я возьму их живьём. У них патронов не осталось, –послышалось за спиной.
Я оглянулся и увидел, как с автоматом к нам побежал один из них, а другие просто держали нас в прицеле.
Мы стали торопиться. Но вскоре прозвучал взрыв, и догонявший нас подорвался на мине.
Остальные стали стрелять по нам. Но к тому времени равнина уже перешла в какую-то низменность. И мы, упав в раскисшее поле, были уже недосягаемы для пуль.
На этом небольшом уклоне их не было видно.
— Если мы их не видим, значит, и они не видят нас, –подумал я вслух.
— Почему они не расстреляли нас сразу?– спросил Илья.
— Да хотели изловить, да поиздеваться. Много ребят калеками вернулись из плена. Но больше тех, кто не вернулся,–ответил командир.— У кого «БК» остался?– спросил он.
— Я пустой, – ответил Дрозд.
— Я тоже, – кивнул Воробей.
— Ну, писатель – понятно. У тебя и автомата нет, –проговорил командир.
— У меня давно пусто, –сказал Илья, подложив ладони под голову и приняв позу спящего на боку человека.
— А у тебя, Костя, как?–командир взглянул в сторону штурмовика.
— Да, хорошо, что не в кости. А патронов тоже нет, –ответил тот.
— Ладно. Повоевали немного, пора и передохнуть. Скоро беспилотник за нами отправят. Вот и передохнём на ходу,–сказал командир. — Придётся пропахать немного это поле брюхом, –добавил он.
Но к счастью, среди таявшей на глазах зимы пошёл дождь. Сначала небольшой, а потом и прибавил. Он хоть и замедлил наше движение по грязи, но удивительным образом спас нам жизни. Видимость снизилась, беспилотник в такую погоду никто не отправил, и мы прошли довольно много, несмотря на голод, ранения членов группы и полностью мокрую одежду.
С наступлением сумеречного времени дождь прекратился, а мы продолжали идти.
Оглядываясь на ребят, я вдруг заметил, что штурмовика Костю никто не держит, и идёт он сам по себе, ещё и курит. Остальные тоже идут, почти не хромая. И никто ничего не говорит уже, казалось, больше двух часов. А Илья и вовсе словно спал на ходу. Я и сам какой-то участок пути словно проспал на марше. А сейчас будто проснулся и иду, оглядываюсь и удивляюсь, как это они так идут, не хромая и не останавливаясь. Я не знаю, куда мы шли и как. Мы просто шли за командиром. А он ничего не говорил. Просто шёл вперёд, и всё.
Мокрые насквозь, нацепив на подошвы ботинок огромные куски грязи, мы медленно продолжали свой путь. И когда вдруг совсем стемнело, мы наткнулись на чей-то окоп.