1892 год
«С. Троицкое. Не откажите огласить всем, хотя сколько-нибудь интересующимся, как выбирают крестьяне из своей среды начальников и пусть они себе представят, как до сих пор царствует мрак невежества в нашем немалом и небедном селе.
К вопросу о выборах волостного старшины собирался сход уже три раза раньше в числе 702 человек и так как укреплялись они неправильными приговорами, то, конечно, не были утверждены Таганрогским окружным по крестьянским делам Присутствием. Но не буду говорить уж слишком подробно о прошлых трех сходах, так как это слишком длинная история и будет утомительна для благосклонных читателей, а прямо приступаю к более важным сценам этих сходов, а также и 4-го состоявшегося 3-го января сего года.
Представьте себе, читатели, нашу сельскую школу, в которой собрались крестьяне для выбора старшины. С 11 часов утра делают подготовку – и какую же? В это время по всем уголкам, а также и посреди школы, чуть ли не все крестьяне играют в карты: фильки, мухи, дурака и так далее, и из 702 крестьян, только 15 человек занялись правильной подготовкой выборов. И вот один из них рече:
- А кого ж мы будэм выбырать старшиною, якшо мы це для того сюды прышлы?
- А отого (имя и фамилия), – и получает возражение.
- Пхи-и-и – того… вин же дурак.
- Ну, так шож шо дурак, зато вин богатый…
- А кого ж ты думаешь?
- Та отого (фамилия).
- Так вин же нэдавно ужэ був у нас одным из началныков и обибрав нашэ
волостнэ правление так, шо й до сых пор мы ны прыйдым у память…
- Ну, так шож шо обибрав, за тэ вин чоловик гарный, чорнявый и пузатый – одным
словом, лыче йому буть старшыною…
- Ни, цэ вы, хлопци, ны так выбыраетэ…
- А як?
- Та давайтэ назначым сыби старщиною отого (фамилия).
Голоса:
- Кого? Отого рябого шоб вин нашэ волостнэ правление запаганыв…
- Ну, мы, хлопци, из толку збылысь. Назначыты отого (фамилия). Вин чоловик умный и повэдэ нам дило гарно…
Голоса:
- Назначтэ! Назначыш його, та й будэш тоди пэрэд ным, як пэрэд Богом, шапку знимать, та щэ в правление як зайдэ, прыйдыця на ногы пыдниматься…
- Пхи-и-и пыдниматься…
- Чого ты пхыкаеш? Ты знаеш шо вин и зараз из своимы ордырамы, та заслугамы позагонэ нас усых у «казамэту», а то щэ як назначтэ його старшиною, так вин…
Этот шумный разговор прерывается приходом временно исполняющего должность помощника волостного старшины Ф. С. Скоробагатого, который становится на стул и обращается к крестьянам.
- Господа, цытты, цытты! Та замовчить!
Сход немного притихает и слушает.
- Господа, у нас нывпорядки туты. Зробылы прыговор, а вин мини кажыця ныправылный.
Голоса:
- Кого?
- Та старшыну…
Поднимается шум, гам среди которого ничего нельзя было понять. В самый разгар его старый «начальник» (Скоробагатый) сказал:
- Ну, баллотируйтэ, я удаляюсь! – крестьяне бросают шары. Слышатся возгласы: «Ой, Господы, та бросайтэ ужэ скорий на кого попало, шоб хоть бы мы утут за четвертым разом от оции проклятои, вонючои махоркы ны подушылысь». Окончили бросать шары. Блюститель за шарами смеется: «Ха-ха-ха»!
- А чого ты там смееся?
- Та як жэ ны смияця, як тут попав качан из-пид кукурузы….
По проверке шаров расходятся с возгласами: «Ага, оцэж воно и в думках, мабуть, так робыця, як оцэ у нас, шо ий Богу, ничого ны розбэрэш».
И вот, более двух недель идет подпись упомянутого приговора, который и будет впоследствии так же представлен опять на утверждение.
Крестьянин». (Приазовский край. - 267 от 16.10.1892 г.).
1893 год
«Кагальник. На днях, в степи, близ с. Кагальника, был следующий случай конокрадства. Некто Х., крестьянин села Екатериновки (Ростовский округ) купил в Кагальнике лесных материалов, вечером выехал в степь, где решил заночевать. Привязав отпряженных лошадей к дрогам, он расположился недалеко от них на траве и вскоре уснул. Каково же было его изумление, когда, проснувшись через несколько часов, он увидел около себя одни только дроги. Четырех лошадей его, сколько он не всматривался, решительно нигде не было видно. Испуганный крестьянин бросился бежать вперед по дороге и, наконец, настиг каких-то лиц, которые спокойно ехали на его лошадях. Но тщетны были его просьбы о возвращении ему обратно лошадей – злоумышленники пригрозили ему револьвером и быстро умчались от него. Бедному крестьянину, оставшемуся в степи с одними только дрогами, ничего больше не оставалось делать, как пешком возвращаться домой». (Приазовский край. 264 от 16.10.1893 г.).
1894 год
«Ростов-на-Дону. На днях в камере мирового судьи 3-го участка разбиралось дело по обвинению домовладелицы Ирины Науменко в нарушении санитарных правил. Спрошенный поэтому делу, в качестве свидетеля, некто Т. показал, что во дворе у Науменко образцовая чистота. Мировой судья, усомнившись в справедливости показания Т., так как другие свидетели показали как раз противоположное, прервал на полчаса заседание и сам, в сопровождении понятых, отправился осмотреть двор Науменко. По своем возвращении судья постановил: подвергнуть Науменко штрафу в 50 рублей, а о показании свидетеля Т. довести до сведения прокурорского надзора, для возбуждения против него уголовного преследования».
«Ростов-на-Дону. Вчера санитарный врач 1-го участка, осматривая Старый базар, отобрал у торговок, для уничтожения, около двух возов различного грязного тряпья, которым, большей частью, были покрыты молочные продукты». (Приазовский край. 266 от 16.10.1894 г.).
1897 год
«Ростов-на-Дону. На днях в ростовской почтовой конторе при заделке корреспонденции замечена была пропажа денежного пакета в 260 рублей. Подозрение в похищении пало на почтового чиновника С., так как в день подачи пакета на почту он исчез из конторы и в течении нескольких дней не являлся ни на службу, ни в свою семью. Подозрение усилилось еще больше, когда С. вернулся на квартиру с резкими признаками помешательства, которое, как полагают, вызвано угрызениями совести за нечестный поступок и опасениями за его дальнейшие последствия. С. в настоящее время, как нам передают, находится в больнице».
«Ротов-на-Дону. В последнее время в городской управе наблюдается особенно большой наплыв заявлений со стороны частных домовладельцев о желании их ввести свои дворовые места в общую сеть городской канализации. Это обстоятельство служит лучшим доказательством того, что потребность в канализации входит в общее сознание, и городской управлению, в будущих интересах города, необходимо, на наш взгляд, поставить этот вопрос в первую очередь и во всем его объеме».
«Станица Гундоровская. Недавно здесь состоялся станичной сбор, который оказался довольно оживленным и даже шумным. Да и как было не шуметь? Продавали руду, а дело это живо интересует доверенных. Все возбуждены. Наконец, животрепещущий вопрос проведен атаманом так, как ему хотелось. Маленький перерыв. Затем атаман поднимается, в руках у него нумер «Приазовского Края».
- Господа, - заявляет он, - послушайте, как нас порочат: говорят, что наше собрание – кабак!
Такое заявление атамана настолько заинтересовало доверенных, что они вскакивают со своих мест и окружают решетку, за которой сидят члены правления и наиболее почетные из доверенных. Начинается чтение корреспонденции, помещенной в № 222 «Приазовского Края», Чтение ведется дрожащим, взволнованным голосом, с перерывом, как бы от спазм в горле. По окончании чтения слышится общий гул, в котором трудно что-либо разобрать. Затем из общего гула начинают выделяться фразы.
- Кто смеет оскорблять вас, прослужившего нам 15 лет?
- Да, мы с вами, ваше благородие, умрем – другого нам не нужно!
Более пылкие просят атамана, чтобы он назвал им автора корреспонденции, обещая расправиться с ним по-своему. Но на это атаман заявляет, что он не знает, кто автор, или, вернее, не считает удобным назвать автора, но что он де «здесь, между нами». Такой ответ не успокаивает доверенных, и они начинают озираться вокруг, ища обидчика. И, может, быть, еще долго слышались бы негодующие возгласы, если бы не просьба атамана к «честной станице» помолчать. В руках его вместо газеты оказывается уже заранее приготовленный приговор, в котором изливаются оскорбленные чувства доверенных и атамана, и в заключение покорнейшая просьба от имени сбора, обращенная уже к высшему начальству, изловить злодея-писателя, нарушающего покой атамана, и предать его суду за клевету. Сбор шумно одобряет приговор.
Взвинтив, таким образом, доверенных, атаман переходит к следующим вопросам, которые все и решаются благополучно. Вопросы, наконец, исчерпаны все: сбор, по-видимому, закончил свою деятельность, но…, оказывается, что это не так. Некоторые из доверенных раздают своим собратам по 15 копеек и на вопрос одного из участников: что это за деньги, получается, приблизительно, такой ответ.
- А это руды подарили на магарыч – так на брата приходится по 15 копеек.
Нужно, впрочем, заметить, что передача денег делалась не так откровенно, как то практиковалось раньше, да и водка распивалась уже не в зале общественного собрания». (Приазовский край. 271 от 16.10.1897 г.).
1898 год
«Новочеркасск. В окрестностях Новочеркасска, в займище, началось обычное выжигание камыша и бурьяна. По вечерам то в том, то в другом месте видны зарева, которые иногда вводят в заблуждение местную пожарную команду. Так, 12-го октября, вечером, команда по тревоге направилась по Комитетской улице на Колодезную, где видно было огромное зарево, оказалось, что в займище жгут камыш, и команда тотчас возвратилась».
«Новочеркасск. «Вянет лист, проходит лето, иней серебрится» – вот мотив, который всюду чувствуется теперь в нашей жизни. Аллеи Александровского сада опустели, все летние клубы забили наглухо свои двери, и даже в ротонде при летнем театре погасли огни и перестало пахнуть «шашлыками» и «чахохбили». Настали скучные осенние вечера, которые публика коротает дома». (Приазовский край. 273 от 16.10.1898 г.).