- Мама… Мама… Там тетя…
Аленка с трудом разогнулась, чертова курица снова снеслась прямо под насестом, хоть на карачках туда ползи, еле дотянулась, приложила руку козырьком ко лбу, чтобы хоть как-то разглядеть кто там блажит в дверях. А там стоял Мишаня. Он уже быстро бегал, правда пока не очень ловко переставлял загорелые и ободранные ножки, болезнь как будто отогнали в сторону, а она спряталась, выглядывала иногда из кустов, как будто подстерегала парня. Но ему становилось с каждым днем все лучше, он вовсю носился по селу с ребятами, дразнил Машку, обожал Татьяну, и не очень любил Анну. А та прощала ему это, ласково щелкала по носу, улыбалась. А вот Аленку Мишаня называл исключительно мамой. Болезнь стерла из его бедной головы всю память о прошлом, он как будто родился заново, и помнил только свою новую жизнь. А Аленка и не возражала. У нее теперь было много детей, целый дом - большой, светлый, радостный. Так пойдет - и внуки скоро появятся, вон Анна с Татьяной так и стригут глазищами на деревенских ребят, того и гляди замуж убегут.
Аленка выскочила из курятника, приостановилась, приложив руку к животу, прислушалась. Потом подбежала к Мишане, сунула ему было корзинку с яйцами, но, увидев его встревоженное лицо, забеспокоилась
- Случилось что, Миш? Что ты кричишь так?
Мишаня потянул Аленку за руку, потащил за собой. И Аленка поняла, что что-то не так. Бросив корзинку, она побежала вперед, и, как будто чувствуя куда бежать надо, спустилась вниз к навесному мостику, цепляясь за веревку перебралась на ту сторону, через двор Анны и огород добежала до своего бывшего дома, где теперь жила Ксюша, ворвалась в сени. А там, вся подплыв красным, лежала сестра. У нее было такое белое лицо, что даже казалось синеватым, фиолетовые губы и огромные, отчаянные глаза, в которых не было дна. Это были просто омуты, черные, страшные провалы.
Аленка бросилась перед ней на колени, прижала ее голову к груди, шептала заполошно
- Сейчас, сейчас, маленькая. Игорек сейчас приедет, в больницу тебе отвезет. Все обойдется. Сейчас. Ты только полежи здесь тихонько. Маша! Машка!
Но девочки не было. В доме вообще никого не было, и стояла такая тишина, что было слышно, как тикают ходики. Аленка вскочила, схватила Мишаню за плечи, заглянула ему в глаза
- Мишенька! Ты знаешь где больничка? Ну, не бойся, говори!
Мишаня закивал. Он побоялся говорить матери, что они частенько с ребятами бегают через пути на горку, уж больно оттуда здорово деревню видно, да еще и небо близко, вчера только бегали смотреть, как гуси летят.
- Ну и хорошо. Давай, беги скорее к дяде Игорю. Все скажи ему, пусть на машине сюда гонит, быстрее. Ну? Сбегаешь?
Мишаня снова закивал, развернулся на одной ножке и выбежал во двор. Аленка попыталась приподнять уже потерявшую сознание Ксюшу, но та оказалась такой тяжелой, как будто была вылита из камня, что ничего не получилось. Аленка прижалась к ее груди, чтобы послушать сердце, но сердце не билось.
- Отойди! Встань там!
Голос был тихим и страшным. Аленка медленно повернулась, как будто боялась увидеть то, что было сзади, но кроме сутулой черной фигуры ничего не рассмотрела. Она поняла, кто это. И ей страшно было даже подумать об этом.
Время сузилось, превратившись в булавочную головку. Аленка так и сидела, поджав ноги, на полу, в сенях, стояла темень, хоть выколи глаза, и больше никого не было. И когда она, наконец, смогла встать, цепляясь за стены подползти к дверям в дом, дверь открылась, на пороге стояла Эсма.
- Иди, ушел он. Не бойся.
Аленка, ничего не понимая, вошла. В комнате было прохладно, пахло травами и пеплом, и времени, как будто не было. Не вечер и не утро, безвременье какое-то, и темнота и свет одновременно. В ушах стоял гул, и вдруг все сразу стало на место. И Аленка все увидела очень четко - солнечный день, посреди комнаты стоит Эсма, на кровати дремлет Мишаня.
- Успел он. Почувствовал. Его ж семя в ней. Да и Мишка помог, машина больничная вовремя приехала, он только ее с того света достал. Все хорошо уже. Девка у нее.
Аленка смотрела на Эсму. Она все поняла. И она не знала, что с этим делать…
…
Игорь встретил Аленку и Прокла на пороге палаты. Мужик сиял, как начищенный таз, они еще никогда не видели его таким счастливым. Он бы и не должен пускать никого к жене, но разве выдержишь? Он потихоньку приоткрыл дверь, прижал палец к губам, показал - загляните, мол. На кровати лежала Ксюшка. Она была похожа на святую - иконописное лицо, чуть провалившиеся щеки, прикрытые глаза с трепещущими ресницами. А рядом в маленькой кроватке на высоких ножках лежал ребенок. И ясными, широко открытыми черными глазками смотрел на них.
- Ровена… Ксюшка, когда пришла к себя, сказала, что ее так зовут. Я не стал возражать - пусть. Да и волновать ее нельзя. Ровена, так Ровена. Ну что вы стали, нельзя туда! Идите, завтра придете.