1893 год
«Ростов-на-Дону. На днях в Ростов прибыло семейство лилипутов Роде, пользовавшееся большим успехом в столицах. Первое представление состоится в пятницу, 29-го октября, в театре Е. В. Любова. Пойдет: «Ночное», нар. сцены в 1 действие. Кроме того, про. Роде будет показано несколько фокусов». (Приазовский край. 274 от 28.10.1893 г.).
1894 год
«Ростов-на-Дону. Нам сообщают, что местной администрацией предположено с нового года в трактирных заведениях, где собирается обыкновенно черный люд, воспретить игру на музыкальных инструментах, которые немало способствуют развитию пьянства и разгула». (Приазовский край. 278 от 28.10.1894 г.).
1899 год
«Хоперский округ. В то время, как по Руси великой идут жалобы на недостаточность имеющихся школ, возбуждаются слезные ходатайств об открытии новых и о расширении старых, существующих, у нас в округе намечаются явления как раз противоположные.
Ни количеством школ, ни грамотностью обывателей округ наш похвастаться не может, так как на все 227- тысячное население его имеется всего лишь 170 школ (вместе с церковно-приходскими, большинство которых существует, как известно, обыкновенно лишь на бумаге). А между тем, странное дело, у нас встречаются такие уголки, которые школой тяготятся, считая ее, очевидно, не нужной роскошью. К числу таких уголков принадлежит, между прочим, хутор Ребриков Арженовской станицы.
Это большой и богатый хутор. Вместе с прилегающими к нему хуторами: Сатаровым, Любимовым и другими, он составляет поселение, заключающее в себе слишком 300 дворов. Расположены все эти хутора в степи, по левую сторону Хопра, верстах в 25-ти от станицы Арженовской с одной стороны и верстах в 20-ти от станции «Филоново» Юго-восточной железной дороги – с другой. Коренное население хутора – казаки.
В 1896 году, в числе некоторых других хуторов округа, областное начальство предложило открыть школу и населению хутора Ребрикова, с войсковой субсидией на нее (содержание преподавательского персонала училища) в 410 рублей. Предложение хуторянами было принято, и они со своей стороны согласились давать для школы помещение, отопление и прислугу, а также построить классную мебель и приобрести необходимые для школы учебные пособия и книги. В декабре 1897 года в хутор приехал учитель, и школа была открыта.
Чем не угодили хуторянам их бедная школа, мы не знаем. Только существование ее в настоящее время хуторянами признается излишним. И вот недавно, в числе самых видных своих представителей, они обратились к местному станичному атаману с более чем странной просьбой: нельзя ли ходатайствовать о закрытии школы.
- Дюже много сходит на нее, - мотивировали это ходатайство свое хуторяне. – Нужно отопить ее, нужно сторожа приставить, обмазать. А там квартиру учителю…
Однако, в школе-то хоперский обыватель нуждается больше всего, хотя этого он, по-видимому, и не сознает. Не далее, как минувшим летом, хоперцы, единственно благодаря своему невежеству, пережили целую массу всяких «страстей». В этом отношении обывателю нашему в нынешнее лето особенно не посчастливилось. Не успевала проходить одна история, как молва разносила уже всюду другую, еще более ужасную историю, за которой следовала третья, и так до настоящего времени.
Первой, в хронологическом порядке, была история о «змее-крокодиле», появившемся в окрестностях хутора Безыменки Зотовской станицы. Первой этого змея увидела Безыменская старуха Прасковья Покручина. Она прогоняла гусей и набрела на змея, который лежал в хлебе. После Покручиной «крокодила» (все почему-то были убеждены, что это был именно крокодил) видели многие другие обыватели. Днем он скрывался в прилегающих к хутору поросших мелколесьем оврагах, а ночью выходил в поле и издавал какие-то странные и необыкновенно страшные звуки. Сказке этой верили все, и «крокодила» боялись не на шутку.
Только к августу слухи о «крокодиле» стали замолкать. Но тут на смену явилась история о «говорящем быке».
Некоему обывателю Федосеевской станицы, везшему на продажу только что взмолоченный хлеб в слободу Михайловку, в дороге явился… «говорящий бык». Это совсем не то, что Безыменский «крокодил». Появление крокодила в наших палестинах объяснялось просто бегством его из какого-то зверинца, тогда как «говорящий бык» являлся посланником свыше. И вот, для большей убедительности своего небесного посланничества бык предсказал, прежде всего, встретившему его станичнику цену, по которой тот продаст в Михайловке везомую им пшеницу. Потом назначает ему новую, на обратном пути из Михайловки, встречу и просит купить в Михайловке для него, быка, пару рукавиц. Получив затем, при новой встрече со станичником, рукавицы, бык повелел ему сказать всем: друзьям и недругам, знакомым и незнакомым, о страшной моровой язве, от которой должен погибнуть род людской не далее, как в наступающем августе месяце.
Но август, вопреки предсказаниям быка, прошел сравнительно благополучно. Наступил сентябрь, и с ним начались толки о новых ужасах, долженствующих обрушиться на беззащитное человечество. На этот раз возникли толки о предстоящем низвержении небесных звезд, от которых загорится земля и небо и погибнет вся вселенная, от скота до человека. Все это, как видите, такие нелепости, такой дикий вздор, которому верить, кажется, не могут даже дети. И, в самом деле, что за ужасная дичь хотя бы этот Безыменский крокодил. В совершенно степной местности, где за десятки верст кругом, кроме как из колодца, где даже капли воды достать, негде, вдруг появляется крокодил и живет целое лет, наводя страх на все окрестное население! Или хоть этот «говорящий бык» с его поручением купить рукавицы. А, между тем, всему этому верили самым настоящим образом. О «крокодиле», например, писались официальные донесения, происходили совещания о способах и средствах истребления его, делались облавы и прочее. Не меньше верили и в «говорящего быка», как верят теперь близости конца мира и ждут падения небесных звезд».
Рука об руку с описанными мною в прошлый раз «ужасами», поддерживая и распространяя их, проходит у нас целый легион всяких монахов-авантюристов, богомолов, «божьих людей», включительно до «студентов» и «генеральских детей из кадет», разгуливающих по «волчьим билетам». Весь этот легион бродяг, высасывая соки, тенят обывателя в бездну невежества и мракобесия, набивая голову его и запугивая суеверную душу непроходимой мистической чертовщиной.
Но и помимо того, бродяги эти для обывателя нашего являются сущим наказанием. Они берут не столько просьбой, сколько дерзостью и нахальством. Забравшись к вам в дом, без подачки бродяга ни за что не выйдет. Аппетит у этих господ прямо-таки ненасытный: сколько ни дай, непременно будет просить еще, а мало дашь – выругает. Не только обыватель – перед волками этими нередко пасует даже самое грозное наше начальство – господа атаманы.
Недавно некий привилегированный обыватель П-ской станицы на чрезмерную дерзость одного из таких проходимцев вынужден был пожаловаться в станичное правление.
- Кто ты и откуда? – насупив брови, сердито начал атаман-урядник этой станицы, обращаясь к приведенному в станичное правление проходимцу.
- Я – мещанин из казаков, родом из станицы А-ской, не моргнув глазом, отвечает проходимец.
Атаман, а с ним и все правление выпучили от удивления глаза.
- Ну, а билет у тебя, мещанин из казаков, имеется? – после довольно неловкой паузы, спросил находчивый гражданский писарь.
- Не извольте беспокоиться, в надлежащей исправности.
При этих словах проходимей порылся в пазухе, добыл оттуда засаленную книжку и, развернув ее, не торопясь, подал атаману. Атаман долго и внимательно рассматривал книжку, перелистывая ее и что-то даже шевелил губами.
- Черт знает что такое – ничего не пойму! – вырвалось, наконец, у него. – И-ин, пойди-ка сюда (позвал он писаря).
- А это, видите ли, что значит, - пустился в объяснение проходимец. – С этим паспортом я не только по матушке России могу ходить беспрепятственно, без всякой задержки, но и за границей – по Турции, Сербии или немецкой земле – все едино. И задерживать меня нигде не имеют права, потому что я у всех консулов прописываюсь по этой книжке…
Правление уже было готово поверить проходимцу, и ему, вероятно, и на этот раз удалось бы отделаться вполне благополучно. Но, на беду его, в это самое время в правление явился с жалобой на него привилегированный обыватель, который и разъяснил станичным правителям, что предъявленная проходимцем книжка – старый заграничный паспорт в Афон и Палестину теперь ровно никакого значения не имеет.
Попытка увернуться от неприятности объяснения с мировым судьей этим, однако, не кончилась.
- Вот что, господин атаман, - начал бродяга, когда убеждаемые привилегированным обывателем станичные власти приступили уже к составлению протокола, для привлечения его к ответственности за дерзость и беспаспортность, - в писать-то пишите, но помните, что М. (проходимец знал одного из видных администраторов) – мой племянник. Знаете, что стоит мне лишь писнуть два-три словечка, и он с живого с вас кожу сдерет…
Атаман окончательно опешил, и обывателю-жалобщику не мало пришлось потратить красноречия, чтобы убедить его, что угроза проходимца – самое последнее его смелой фантазии.
Особенно много вреда приносят обывателю эти проходимцы, являясь врачевателями различных телесных, а подчас и душевных недугом. Помимо самого наглого надувательства и бессовестной эксплуатации больных, врачеватели эти, употребляя в лечении какие-то особенные «составы», большинство своих пациентов, если не отправляют не тот свет, то непременно оставляют на всю жизнь калеками. Другая сторона зла заключается в том, что, предлагая услуг свои к врачеванию всевозможных болезней, проходимцы удерживают народ от пользования настоящей медициной.
Впрочем, в последнее время у нас стали появляться и фальсификаторы медицины. Так, в прошлом году по хуторам Хоперского округа с целыми сундуками медикаментов разъезжал какой-то авантюрист, выдавая себя за помещика, пользующегося у нас известностью влача-окулиста. Он принимал больных, приписывал и составлял им лекарства, продавая их не меньше 3 рублей за «баночку».
Но главным контингентом народных врачевателей являются все-таки знахари, которые, будучи заклятыми врагами научной медицины, не только не имеют с ней общего, но и иметь не желают. Настолько выгодно у нас знахарство, можно судить по одному тому, что за занятие это берутся нередко люди, по-видимому, и не нуждающиеся в заработке этим ремеслом куска хлеба. Так, на днях за занятие незаконным врачеванием одним из местных мировых судей привлекается некая М., мать дольно зажиточного, занимающегося торговлей мещанина. Приведу эпизод, происшедший недавно с одним из местных врачей.
Врача этого пригласили к трудно больной казачке. Ехать было не близко; дел у врача, как всегда, было пропасть. Но вот, кое-как покончив с делами, врач поехал к больной казачке. Приезжает, входит во двор. Его обдает запахом ладана. «Ну, - думает, - опоздал»! Останавливается в раздумье: идти или не идти? Смотрит, выходит молодая женщина и просит пожаловать.
- Да, никак поздно? – спрашивает доктор. – Кажется умерла?
- Нет, - отвечает женщина, - что вы, пожалуйте!
Доктор входит в сени – от ладана просто дыханья нет. Отворяет дверь в избу – дым, ничего не видно. Останавливается в недоумении и начинает понемногу рассматривать сквозь дым. На кровати, в куче старого тряпья, лежит больная; в руках ее, на столе и у икон зажженные свечи; в головах горшок с дымящим ладаном; на столе развернута книга – псалтырь, как потом оказалось.
- Что же это у вас тут за безобразие такое, скажите, пожалуйста? – спрашивает пораженный всем этим врач.
- Как безобразие? Что безобразие? – взвизгнув, подскакивает неожиданно к доктору, до сего времени незамеченная им в дыму, особа. – Это свечи-то Господни безобразие? Псалтырь-то святой безобразие?
Доктор опешил.
- Что это за проходимка? – обращается он к стоявшему тут старику, по-видимому, хозяину.
- Кто проходимка? Это я-то проходимка?! – взвизгивая, снова набрасывается на доктора все еще неизвестная для него особа. – Нет, сударь мой, я не проходимка. Я пять раз была у живоносного гроба Господня, на Голгофе горе поклонялась, на Иордан реку ходила, в Вифлееме была…
И пошла, и пошла писать, да так складно, как по книжке читает. Пришлось позвать полицию, и уже с помощью ее, удалось кое-как выпроводить не в меру расходившуюся особу.
- Что она тут делала? – выпроводив богомолку, спрашивает доктор у хозяев.
- Да вот, лечила, - указывая на больную, отвечает хозяин.
- Чем же лечила?
- Да вот тут, сказывала: семибратская кровь, дерево кис, святая иорданская вода, мелиося, щепки от гроба Господня, рыгал…
- А ладан-то зачем же?
- А отчитывать хотела: говорит порча…
Будь у нас поставлена как следует медицинская помощь, не было бы такого простора врачебной деятельности различных шарлатанов, о которых мы говорили в прошлый раз. Большинство обывателей идет со своими недугами к знахарю не потому, что нуждается медицины, а потому, что медицинской помощи не сыщешь здесь и за тридевятью полями. Но и помимо того, что в количественном отношении медицинский персонал у нас ничтожен, он и в качественном отношении оставляет порой желать очень многого. Многие из наших врачей – чиновники прежде всего, и самые добросовестные из них дело свое выполняют лишь настолько, насколько следует это исполнять аккуратному чиновнику, живущему от 20-го до 20-го, мечтающему о более легкой и выгодной службе, и потому исправным представлением всяких отчетностей старающееся угодить начальству. Чиновники они только аккуратным исполнением своих дел своей канцелярии, но и в своей врачебной практике с больными: и тут субординация на первом плане. Менее аккуратные из местных врачей и того хуже. Эти живут и служат, кажется, исключительно из-за 20-го числа.
Приведу для иллюстрации самый свежий факт из служебной деятельности одного такого акушера. Недавно один почтенный врач вздумал перейти с одного места на другое. Решено – сделано. В начале июля он получил место земского врача в соседней губернии. Однако, уходя на новое место, врач наш не уволился, как бы следовало, а взял сперва двухмесячный отпуск. И вот, числясь в отпуске в одном месте, он в то же время служил уже в другом! Таким образом, целых два месяца практичный эскулап получал двойное жалование. Обыватель же болел за это время всевозможными болезнями: дизентерией, холерой, тифом, и лечился у знахарей.
Впрочем, в одной ли медицинской помощи нуждается наш обыватель? Не менее, чем в хорошем враче, нуждается он также и в хорошем, добросовестном поверенном, потому что всякого рода «аблакаты» из подворотни обирают так же беззастенчиво, как и всякого рода знахари. Вот живой пример.
С год тому назад, в станице Зотовской поселился административно высланный из Москвы некто П. П. – человек, хотя и малообразованный, но в законах российских достаточно сведущий. А это обстоятельство, как нельзя более, способствовало его популярности и быстроте сближения с обывателями целого округа. Молва о П., как о необыкновенно «способном» дельце, разнеслась далеко за пределы станицы, и отовсюду устремились к нему толпы (конных и пеших), жаждущих правды. Потекли, вместе с тем, в карман и засаленные, пахнущие потом обывательские рубли. Дело развилось, и теперь у П. настоящая канцелярия. Говорят, бывают дни, что к нему собираются целые десятки просителей и чуть не по несколько дней дожидаются очереди.
И это не удивительно, если принять во внимание одно лишь станичное наше правосудие. Что это «правосудие» за магарычи может иногда и обвинить, и помиловать – все знают. Но что в среде станичных и волостных судей порой попадаются форменные воры, об этом знают, вероятно, не многие. А между тем это факт.
Не так давно в слободе Т. нашего округа местный волостной суд одного из волостных судей, за кражу овцы приговори к 19 ударам розгами. А в станице А-ской, за кражу хомута недавно был обвинен даже почетный судья этой станицы, урядник Ш.
Естественно, может быть, недоверие к своему ближайшему правосудию и служит причиной этого, почему у нас предпочитают прибегать к самосуду не только по делам конокрадства, но и по другим, гораздо мене важным поступкам. При этом всякий самосуд общественной совестью не только не осуждается, но считается, наоборот, самым законным возданием.
Не так давно в степях наших разыгрался следующий драматический эпизод в этом роде.
В экономии купца К. жил-был пастух-крестьянин. Работал там же и некий кузнец, тоже крестьянин. Пастух был человек скромный, трезвый и бережливый, а кузнец – озорник и горький пьяница. Дожив до срока и рассчитавшись с хозяином, пастух пошел в ближайшую от экономии торговую слободку кое-что купить себе. Вместе с ним увязался и кузнец. Идут дорогой разговаривают. Кузнец расспрашивает пастуха, что он намерен себе купить. Тот простодушно перечисляет предстоящие покупки.
- Ну, а пропить сколько ты думаешь из полученных денег? – спрашивает кузнец.
- Как сколько пропить? Нисколько! – отвечает озадаченный пастух.
- Как же это так? Служил, работал целое лето, получил, наконец, расчет – и не погулять, себя не потешить?
- Водки я не пью и трудовую копейку проводить зря не люблю.
- Ну, а меня угостишь? – предложат спрашивать кузнец.
- Это за что же?
- Как за что? А вот, за то, что иду с тобой.
- Эка, невидаль какая! Кто просил тебя идти со мной? Сам навязался.
- Так, значит, не угостишь?
- Нет.
- Даже бутылку водки не купишь?
- Ни чарки!
- Так вот же тебе! Не хочешь угостить добром, так сам возьму!
При этих словах кузнец размахнул бывшей у него в руках палкой и со всего размаха ударил по голове ничего не подозревавшего пастуха. Ошеломленный ударом, пастух упал на землю. Кузнец же моментально насел на него и стал требовать денег. Тогда испуганный пастух достает из-за пазухи заветную тряпицу и отдает завернутые в ней, облитые кровью и потом гроши своему вероломному путнику. Получив тряпицу, кузнец наскоро развязал ее и, взявши из нее пять рублей, остальные бросил пастуху. После этого кузнец пошел обратно по направлению к экономии, а жестоко избитый пастух поплелся своей дорогой.
Не успел, однако, бедняга пройти и одной версты, как повстречал ехавших на паре лошадей «добрых молодцев». Вид пастуха, его окровавленное лицо привлекли внимание «молодцев». Узнав, в чем дело, они предложили ему погоню. Пастух, разумеется, согласился. И вот, на паре добрых коней, пастух и его спутники пустились догонять кузнеца. Тот заметил погоню. А заметив ее, свернул в сторону, стал уходить «цельником». Но куда уйти в чистом поле пешему человеку от конных преследователей? Не прошло и получаса, как кузнец был настигнут и остановлен. Начался допрос, кузнец сперва стал было отказываться. Но…, с «добрыми молодцами» не то, что с пастухом; один в ухо, другой по «салазкам» – и кузнец во всем чистосердечно признался. Не повело, однако, к добру и признание. Полуобнаженный, связанный вожжами по рукам и ногам, через минуту несчастный лежал на земле. А еще через минуту началась расправа – порка сложенным вдвое кнутом. Пороли попеременно сами «добры молодцы». Пороли, по рассказу пастуха, долго и страшно, не толь корявь лилась – мясо летело кусками. Кузнец сперва орал, что было мочи, а потом и кричать перестал. Натешившись вволю, «добры молодцы» завернули конец, посадили пастуха и поехали прочь, не подав никакой помощи избитому до полусмерти и брошенному среди чистого поля кузнецу. Только дня через три добрался он до ближайшего жилья. Здесь он «валялся» целую неделю больным, а потом был отвезен кем-то в больницу. Жив ли остался злосчастный кузнец – мы не знаем. (Приазовский край. 282 от 28.10.1899г.).
1905 год
«Ростов-на-Дону. Полиция продолжает производить обыски у разных лиц с целью отыскания похищенных из магазинов во время погрома вещей. При этом у многих лиц найдены довольно ценные вещи и мануфактурный товар. Кем-то среди городовых был пущен слух, что членами комитета по отысканию вещей предлагается произвести поголовный обыск у городовых. Слух этот возымел должное действие: многие городовые стали приносить своему начальству разные вещи, заявляя, что поотбирали их во время погрома у разных лиц с целью возвратить затем потерпевшим».
«Ростов-на-Дону. На 26 октября в ростовской окружной тюрьме находилось 374 арестованных, среди которых было 16 задержанных за политические преступления».
«Гниловская станица. Некоторые заседатели приступили к отбиранию имущества, награбленного в Ростове во время еврейских погромов. Часть имущества, отобранного в станице Гниловской будет препровождена в ростовскую городскую управу». (Приазовский край. От 28.10.1905 г.).