Фельетон «Петербургского листка»
Ванюшке минуло десять лет, когда его отдали в мальчике к купцу Клинову. Тяжелы показались ему первые дни жизни в доме богатого, но сурового деспота-хозяина. Не раз снились ему сладкие сны, виделась ему, хотя и бедная, но добрая, любившая его мать. Вот она говорит ему будто наяву:
«Ваня, голубчик мой, помни одно, что за худое и Бог тебя накажет, и люди охают».
Но в жизни нет ничего вечного. Привычка, эта вторая натура, делает свое дело. Свыкся и Ваня со своей жизнью. Без удивления уже смотрел на обманы приказчиков и старших мальчиков. Понял он, что задача его – нажить капитал и сделаться хозяином. Понял он и то, что нажить деньги честным трудом ему невозможно. И пошел он той дорогой, которую купцы называют «ловкостью да умением».
Даст ли ему хозяин гривенник на извозчика, или хозяйка заплатит четвертак за то, чтобы он отнес вечерком секретное письмецо - Ванюша не прогуляет деньги, а спрячет их на самое дно своего сундука. И радуется он, что день ото дня растет и увеличивается его капитал.
Полюбил его и хозяин. Да и как было не полюбить? Нужно ли покупателя обмерить, за приказчиками подсмотреть - одним словом, на все Ванюша был мастер. Шустрый, бойкий такой, любого приказчика за пояс заткнет.
Год летел за годом, незаметно пролетели и годы, на которые был отдан Ваня в ученье. Из ребенка он превратился в двадцатилетнего юношу, одетого, если не франтовски, то все-таки довольно изящно для лавочного мальчика. Правда, пестрота его костюма говорила ясно, что такое и кто такой Ваня. Но, тем не менее, он ходил гоголем около хозяйской лавки и подчас очень зло подсмеивался над другими мальчиками, одетыми в длиннополые чуйки и широкие сюртуки-обноски хозяина.
«Ну, Иван!» — сказал ему Клинов, когда миновал срок его учения - «Теперь ты, значит, почти уже приказчик. Хочешь у меня в молодцах остаться жить? Так оставайся. Год-другой поживешь, а там и на отчет посажу».
Хозяин Ивана, надо заметить, имел одну отличительную черту. Если он доверялся кому раз, то доверялся слепо. Если в свою очередь мальчик или приказчик попал в недоверие к Климову, то он начинал его гнать и гнал до тех пор, пока первый не переходил к другому хозяину. Ванюша очень хорошо знал эту слабость хозяина, равно как и то, что он благоволил к нему, а потому ответил:
«За счастье-с почту, Иван Трифонович, знаю, не обидите».
И вот Ваня превратился в Иван Савельича, занял отдельную комнату в квартире хозяина (это был первый знак хозяйской милости) и принялся ловко командовать мальчиками. Входит, например, покупатель в лавку. Хозяина нет.
«Что прикажете?» – говорит Иван, подлетая и расшаркиваясь ногой.
«Есть у вас бархат?»
«Как же-с! Самый лучший! Последнего получения! Дешевле нигде не найдете!»
С необыкновенной быстротой он стаскивает с полки кусок бархата и раскидывает на прилавки перед покупателем.
«А что цена?»
«Четыре с полтиной», – запрашивает Иван Савельевич ровно вдвое против цены, назначенной хозяином.
«Возьмите три с полтиной».
«Не могу-с».
«Четыре рубля и больше ни копейки».
«Напрасно беспокоитесь, не могу».
Между тем, аршин и ножницы вертятся уже в привычных руках.
«Больше не дам», – говорит покупатель.
«Хорошо-с, извольте, только для вас уступаю. Сколько прикажете?»
«Четырнадцать аршин».
«Славно обдул», — думает Иван, отмеривая бархат, - «Ведь слишком двадцать пять целковых на мою долю придется».
И он с изумительной быстротой отделяет свою долю при получении денег. Еще быстрее, незаметно для других приказчиков, прячет ее в карман и записывает в книгу: «Продано бархату 14 аршин по 2 рубля». Немудрено, что при подобной системе действий Иван Савельевич, не любивший кутить, подобно другим гостинодворцам, в два года почти незаметно сколотил себе состояние тысяч в пять.
«Теперь, — сказал он сам себе, — можно и от хозяина расчет попросить. Пускай посадят на отчет».
И вот в одно прекрасное утро, сидя в трактире с Клиновым, он обратился к нему со следующими словами:
«У меня есть до вас, Иван Трифонович, просьбица маленькая».
«Что такое? Говори».
«Да вот, хотелось бы на родине побывать. Отпустите».
«На родине?» - Клинов считал Ивана своей правой рукой.
«Да-с, давно мать не видал».
«Полно. Летом потише будет, тогда и поедешь».
«Нет-с, уж извольте. Надо дать матери попировать».
«Пошли денег. Сколько тебе надо?»
«Да уж, если расчет сделаете, что делать? Надо все отослать. Да все-таки мне бы хотелось самому побывать. Да и окромя того, сосед зовет на отчет торговать».
Сосед Клинова, Аршинов, был не только конкурент Ивана Трифоновича, но и его злейший враг. Иван соврал с умыслом. Он знал, что это значило наверняка достигнуть своей цели – начать торговлю на отчет. И он не ошибся в своих ожиданиях.
«Так бы ты и говорил, что мы хуже, что ли, других? Или денег не хватит? На отчет так на отчет, и мы сумеем посадить. Хочешь, так по рукам».
«Как с не хотеть? Я вас за отца родного считаю».
«Ну так вот завтра сосчитаемся, дам тебе расчет. А там лавку наймешь для себя и товару припасем. Пусть Аршинов раскусит да зарубит себе для памяти, что ему от нас приказчиков сманивать не приходится».
«Слушаюсь. Благодарю покорно. Заслужить постараюсь».
И точно, Иван Савельевич постарался заслужить своему хозяину. Прошло еще года два, и цель была достигнута, из торговца на отчете он стал компаньоном своего бывшего хозяина. Успеху задуманного Ванюшей плана помогло, между прочим, и то, что вдовому Ивану Трифоновичу пришла фантазия жениться по любви на 20-летней девушке. Молодая жена, как и следовало ожидать, забрала старого самодура в руки, потребовала выездов на гуляния и в театр. К этому присоединилась ревность и подозрительный муж, передав все дела в управление своего компаньона и нарядившись во фрак по требованию Лизоньки, вместо торговли принялся разъезжать с своей хорошенькой женой из одного конца Петербурга в другой.
Между тем дети от первой жены принялись кутить, а Иван Савельевич, в свою очередь, начал приготовляться к окончательной развязке с своим вторым отцом, как он называл Клинова.
Впрочем, мы должны заметить, что если много ему помогла женитьба Ивана Трофимовича, то его почтительные сыновья помогли едва ли не вдвое более.
«Нельзя ли, Иван Савельевич, побеспокоить вас с маленькой просьбой?» — говорит один из сыновей, входя к Ванюше в комнату.
«Что прикажете?»
«Да мне бы деньжонок надо».
«Извольте, я спрошу батюшку, сколько вам надо?»
«Нет-нет, нельзя ли, не говоря ему?»
«С удовольствием бы, да своих вот всего только есть, что пятьсот рублей серебром, да и те завтра надо отдать».
«Удружите, Иван Савельевич, сам услужу при случае».
«Вы обождите денька два, соберется тысяч несколько, тогда я занесу в книгу, что выдал вам. Ну а ведь до счета еще далеко, а до тех пор Иван Трифонович и не заглянет в книгу».
«Нельзя ли под проценты достать? Я бы так и расписался заранее в книге».
«Пожалуй, есть у меня один ростовщик, да проценты больно неподходящие».
«Ничего, достаньте».
«А сколько вам надо-то?»
«Да тысячи бы полторы».
«Меньше не даст, как за две с половиной тысячи».
«Идет. Поезжайте только. Я подожду».
«Хорошо».
Иван Савельевич вместо всякого ростовщика отправился в трактир, посидел там с полчаса, возвратившись домой, вручил молодому Клинову взятые не более и не менее, как из общей же кассы компании, полторы тысячи рублей, заставил его расписаться в книге в получении двух с половиной тысяч и распростился с ним самым любезным образом. Но другой день он приобщил еще две тысячи к пятидесяти тысячам, лежавшим на его имя в банке. Подобные проделки повторялись нередко, и капитал богача постепенно переходил в руки его бывшего мальчика.
Наконец наступила и решительная минута. Иван Трифонович потягивался еще на своем бархатном диване, когда в его кабинет вошел Иван Савельевич Перхотин.
«Здорово, Иван Савельевич. Ну, что новенького? Али дело есть? Что так рано?»
«Да, дело. И дело важное».
«Ну, что так?»
«Да вот, хотя я и желал бы от всей души продолжать наше общее дело, но мне представился случай приобрести фабрику, и потому я пришел попросить вас пожаловать завтра в лавку для сведения наших счетов».
«Да ты шутишь или серьезно?»
«Нет, не шучу».
Напрасно урезонивал его Клинов. Ничто не помогло.
«Делать нечего», – подумал Иван Трифонович. – «Детям поручу».
Он и не подозревал того, что он бедняк, что его громадного состояния не существует более.
Расчеты были окончены. Иван Трифонович, покачиваясь, вышел из лавки, почти бессознательно вскочил на дрожки и крикнул кучеру:
«Домой!».
Всю дорогу он сидел безмолвно и только вошедший в кабинет произнес:
«Разорился! Обобрали кругом!».
Переворот был так неожидан, и потому он сильно подействовал на Клинова, который слег в постель, и через два дня его уже не существовало более.
Иван Савельевич проводил его труп пешком до кладбища и даже, говорят, заплакал, когда гроб опускали в могилу. Что стало с семейством бывшего миллионера, мы не знаем, но знаем за то, что Ванюша богатеет с каждым годом все более и более.
Н.В.
Спасибо, что дочитали до конца, за подписку, лайк и комментарий.
Читайте другие истории старого Петербурга, до новых встреч.
#капитализм #царизм #Россия #Петербург #купец