— Никак, ты, Захар, опять на кладбище собрался? — Васильевна, навалившись всем своим грузным телом на прясло, смотрела на бредущего мимо её двора соседа — Кажный день ведь ходишь, не дело это, ох не дело. Отпустил бы ужо, дал Таисье с миром покоиться.
Старик повернул голову, открыл было рот, намереваясь что-то ответить, потом махнул рукой и отправился дальше, шаркая ногами по дорожной пыли.
— Опять пошёл? — раздалось прямо над ухом, отчего Васильевна вздрогнула, затем обернулась и обругала товарку.
— Черти тебя задери, Полька! Нешто можно так подкрадываться?
Правда сразу остыла и перевела взгляд на спину Захара.
— Опять. Опять пошёл, сердешный. Тоскует видать по жене то, вот и ходит, как на работу.
— Ещё бы ему не тосковать. — Поля примостилась на лавочке у забора — Всё ведь на Таисьи было, весь дом. Жил, как у Христа за пазухой, сам ни к чему не приспособленный. Тюфяк, одним словом. Как он теперь один будет? Хоть бы сын к себе забрал, что-ли.
— Да какой там сын. — Васильевна скривила рот и махнула рукой — На похороны и то обудёнкой явился, крутанулся и был таков. И раньше то родителей приездами не баловал, а теперь и подавно. На кой ему старик сдался? Так что никакой надёжи на сына этого. А то, что не приспособленный Захар, так приспособится, куда денется. Жизнь заставит.
— Ну дай бог, дай бог.
Поля вздохнула, снова глянула на удаляющуюся сгорбленную фигуру и поднялась.
— Ладноть, пойду я, дел ещё - воз с тележкой.
* * *
Захар сидел на низенькой скамейке напротив фото жены и что-то бубнил под нос. Редкие посетители кладбища, проходя мимо, почти ничего не слышали, настолько тихи и неразборчивы были его речи. А беседовал старик со своей Таисьей вовсе не о том, как тоскует. Хотя и это тоже имело место, но ведь почти полгода прошло, боль мало мало притупилась. И не о том, как плохо ему в одиночку. Опять же не велика наука, есть приготовить, да веником махнуть. О сыне, который после похорон не явился ни разу, тоже молчал. Поди и сама всё знает, видит. Захар просил свою Таисью не приходить к нему, оставаться там, где ей и положено быть. А то вишь, взяла моду, кажну ночь шастать. И ведь совсем непонятно, для чего. Поначалу то Захар даже рад был, когда жену видел, не боялся, думал, за ним Таисья является. А он и не против вовсе, чего бобылём небо коптить. Почитай сорок лет вместе прожили, вместе бы и уйти. Но проходил месяц за месяцем, покойница мужа не забирала, но и визиты не прекращала. Придёт, сядет за стол, и смотрит то на него, Захара, то в окно. И вздыхает, вздыхает. И молчит. Он уж и спрашивать пытался, по какой нужде явилась, всё одно молчит. Чего ходит? Не дело ведь это, мертвым мертвое, живым живое. Вот и топотит Захар кажный день на могилку, беседы ведёт, вразумить пытается. Правда толку от этого никакого нет.
* * *
Радость к Захару пришла нежданно, Егорка, сын приехал. Не, не Егорка, Егор Захарыч, мужчина давно, большой начальник. На целых три дня приехал, продуктов гору навёз, полгода по матери отвести. Захара прям распирало от радости и гордости. Плечи развёл, спину выпрямил. Казалось, что даже ростом стал выше. А Егор то, в первый же день починил крышу на дому, дров нарубил, истопил баню.
После баньки тяпнули отец с сыном настойки рябиновой, по одной, да по другой опосля. Захмелел Захар, растекся по старому диванчику, не то от градуса, не то от внимания сыновнего. Тут Егор и начал свой разговор.
— Ты, — говорит — батя, не сможешь такой большой дом содержать. Тяжело одному управляться. Давай продадим. Тем более, что в нём и моя доля наследства имеется. А тебе поменьше купим. Я уж и присмотрел в соседнем селе.
У Захара в голове сразу почти прояснилось.
— Да как же я, сынок...? В другое село то? Я ить всю жисть тута. Не смогу я, никак не смогу.
— Да какая тебе уже разница. — отмахнулся сын — Друзей, что-ли оставлять жаль? Так поди попримерли все давно.
Он хохотнул, правда сразу же и осёкся, глянув на отца.
— Да нет, не все. — Захар чуть заметно напрягся — Пара-тройка осталась. Да и мать здесь лежит, негоже мне с места на старости лет срываться.
— Ну ладно, — Егор решил свернуть неприятный разговор — может ещё здесь чего присмотрим. Давай, бать, ещё по маленькой.
Этой ночью Таисья к мужу почему-то не пришла. Он нарочно не спал, хотя глаза после выпитого так и норовили закрыться. Задремал перед самым рассветом только. И тут же его разбудил шум. Даже не шум, а грохот. Захар вскочил, потирая глаза, выглянул в прихожую и увидел Егора. Выглядел тот странно. Весь взлохмаченный, лицо напуганное, глаза навыкат, он одновременно натягивал обувь и скидывал в сумку вещи и какие-то документы.
— Куды собрался то? — старик был в полном недоумении — На три дня ж приехал. Да и ночь на дворе.
— Ааа, эээ, ммм. — услышал нечленораздельное.
Кое как, трясущимися руками, натянул Егор ботинки, повесил на плечо сумку и наконец выкрикнул:
— Да живите вы как хотите тут! Не нужен мне ваш дом, пропади он пропадом!
И выскочил в дверь. Захар следом. Стоя на крыльце, проводил глазами отъезжающий автомобиль, подождал, пока свет фар не исчезнет за поворотом, и вернулся в дом.
И только тогда заметил на полу у порога лист бумаги. Видать впопыхах Егор мимо сунул. А документ поди-ка важный, вот растяпа то. И чего так подорвался?
Захар щёлкнул выключателем и надел очки. По мере прочтения брови старика всё больше сдвигались к переносице, потом в носу защипало и слёзы покатились по морщинистым щекам. Это был договор. Договор между Егором и "казённым домом", где Захару предстояло провести остаток жизни. И сноска внизу, справка какая-то прилагается.
"Вон оно, значит, как. Эх, сынок сынок. Где ж мы тебя упустили то? Почему ты стал таким?"
Как будто кто-то рукой провёл по редким седым волосам, ласково, нежно так. Даже в груди давить стало меньше. Захар повернул голову, Таисья сидела совсем рядом, смотрела на него и улыбалась.
— Так это ты, значит, сынка спровадила? — спросил шёпотом, боясь спугнуть видение — Защитница ты моя.
Губы Таисьи дрогнули чуть заметно, но улыбка не пропала и осталась такой же ласковой. И рука все продолжала едва ощутимо скользить по голове, успокаивая. Так, на старом кухонном диванчике, старик и уснул.
Ему снилась Таисья, молодая, веселая. Да и сам он был молодым и крепким и обнимал жену до хруста в спине. А потом она вдруг растаяла в его руках, пропала и оказалась на другом конце длинной дороги. Махнула рукой на прощание и растворилась в предрассветном мареве. А Захар остался. И он понимал, что должен остаться. Пока. Придет день и он отправится в тот же путь, по той же дороге. А пока он не пришёл, этот день, нужно жить. Всему своё время.