Примечание: Однажды эта книга случайно оказалась в моих руках, и после многочисленных неудачных попыток найти ее на русском языке, я наконец решилась начать собственноручный перевод. Прошу заметить, что я не являюсь профессиональным переводчиком.
1 глава
Впервые это произошло во вторник, теплым весенним днем, на равнине недалеко от Голливуда, когда легкий бриз дул с востока от океана и шевелил лепестки анютиных глазок, с черным глазком, недавно посаженных в наши цветочные ящики. Моя мама была дома, пекла мне пирог. Когда я споткнулась на дорожке, она открыла входную дверь прежде, чем я успела постучать. Как насчет тренировочного раунда? — спросила она, наклоняясь мимо дверного проема. Она обняла меня, прижав к себе, и моему любимому хлопковому фартуку. Он был потертый с отделкой в виде сдвоенных красных вишен. На кухонном столе она разложила ингредиенты: мешок муки, коробку сахара, два коричневых яйца, угнездившихся в канавках между плитками. Желтый кусок масла, размятый по краям. Неглубокая стеклянная миска с лимонной цедрой. Я прошлась вдоль стола. На этой неделе мне исполнилось девять лет, и это был долгий день в школе, полный уроков скорописи, которые я ненавидела, и криков на игровой площадке о подсчете очков, а на залитой солнцем кухне моя мама с теплыми глазами и желанными открытыми объятиями. Я окунула палец в восковой мешочек с кристаллами коричневого сахара, пробормотала да, пожалуйста, да. Она сказала, что осталось около часа, поэтому я вытащила свой буклет по правописанию. Могу ли я помочь? — спросила я, раскладывая карандаши и бумагу на виниловых салфетках. «Нет», — сказала мама, взбивая муку и соду. Мой день рождения в марте, и в том году он выпал на особенно яркую весеннюю неделю, яркий и ясный свет на узких жилых улочках, где мы жили, всего в нескольких кварталах к югу от Сансет. Цветущий ночью жасмин, подполз к воротам нашего соседа и с наступлением сумерек источал свой пьянящий аромат, а на севере холмы очаровательно перекатывались через горизонт, а дома прятались в коричневой чаще. Скоро наступит летнее время, и даже в свои почти девять лет, я ассоциировала свой день рождения с первыми признаками лета, с открытыми окнами в классах и более легкой одеждой, а через несколько месяцев и без домашних заданий. Весной мои волосы стали светлее, из светло-каштановых стали почти белыми, как хвостик у моей мамы. В соседских садах растения агапантуса начали выпускать свои длинные зеленые стебли робота, раскрываясь нежными фиолетовыми и синими цветами. Мама размешивала яйца и просеивала муку. Она отставила одну миску с шоколадной глазурью, другую с радужной посыпкой. Подобное испытание с тортом не было обычным занятием после обеда; моя мама не так уж часто пекла, но больше всего ей нравилось все, что можно было потрогать, и этот торт был лишь одним из недавних разнообразных практических экспериментов. За последние полгода она превратила куст клубники в виноградную лозу, сшила салфетки из винтажного кружева и в порыве мотивации установила дубовую боковую дверь в спальне моего брата с помощью нанятого подрядчика. Она работала администратором в офисе, но ей не нравились ксероксы или рабочая обувь или компьютеры, и когда мой отец выплатил последний долг за юридическую школу, она спросила его, может ли она взять небольшой отпуск и научиться делать что-нибудь своими руками. «Мои руки, — сказала она ему в коридоре, прислонившись бедрами к его бедрам, — мои руки ничему не научились». Ничему? — спросил он, крепко держась за эти руки. Она тихо рассмеялась. Ничему практичному, — сказала она. Они стояли прямо на дороге, посередине зала, когда я прыгала из комнаты в комнату с пластиковым леопардом. Извините, сказала я. Он вдыхал густой аромат ее волос и сладкий запах её кожи. Мой отец обычно соглашался с ее просьбами, потому что в его стойке и челюсти было написано слово «Кормилец», и он любил ее так, как замирает сердце любителя птиц, когда он слышит крик розовой колпицы, пушистого розового кулика, издающего свое мелодичное воркующее пение из мангровых зарослей. Проверь, говорит наблюдатель за птицами. Конечно, говорит мой отец, постукивая стопкой писем по ее спине. «Ра», — сказал леопард, направляясь обратно в свое логово. За кухонным столом я листала рабочую тетрадь, слушая щелканье разогреваемой духовки.
Если я и чувствовала хоть какой-то намёк на беспокойство, то это было похоже на то, как будто солнце быстро скрылось за тучей, чтобы через несколько секунд снова засиять. Я смутно помнила, что мои родители поссорились накануне вечером, но родители ссорились постоянно, и дома, и по телевизору. Плюс ко всему, я все еще была занята разбором неправильного подсчета очков за обед, объявленного Эдди Оукли с веснушками, который всегда считал несправедливо. Я прочитала свою брошюру по правописанию: ловкость, безделушка, узел; колесо телеги, тачка, колесо. На столешнице мама вылила густое желтое тесто в смазанную маслом форму для торта и разровняла верх плоским концом розовой пластиковой лопаточки. Она проверила температуру духовки, и запястьем откинула вспотевшую прядь волос со лба. «Вот и всё», — сказала она, ставя форму с пирогом в духовку. Когда я подняла глаза, она терла веки подушечками пальцев. Она послала мне воздушный поцелуй и сказала, что пойдет приляжет. Ладно, кивнула я. На улице спорили две птицы. В своей брошюре я выбрала девушку, делающую колесо, и раскрасили красным шнурки на ее туфлях, а ее лицо — светло-оранжевым цветом. Я поклялась, что буду сильнее бить мячом на игровой площадке и отобью его прямо в угол Эдди Окли. Свободной рукой я добавила несколько яблок в тачку. Комната наполнилась запахом подогретого масла, сахара, лимона и яиц, а в пять часов зажужжал таймер, и я достала пирог и поставила его на плиту. Дома было тихо. Миска с глазурью стояла прямо на столешнице, готовая к употреблению, а самые лучшие торты, когда их только что вынули из духовки, и я не могла ждать, поэтому потянулась к краю формы для торта, к наименее заметной части, и оторвала небольшой теплый пористый кусочек темно-золотистого цвета. Покрыла его сверху шоколадом и отправила все это в рот.