В 1832 году новым хозяином дома №4 в Петроверигском переулке нежданно-негаданно стал никому неизвестный валдайский купец Петр Кононович Боткин.
Местное дворянство встрепенулось, зашушукалось: как же так, в их благородном квартале поселится какой-то торговец, выходец из глухой провинции? Теперь, по-любому, дом испортит, бесценные росписи закрасит, лепнину собьет, да античные статуи на дрова пустит!
А ведь дом-то был не простой: прежде здесь жил сам Иван Петрович Тургенев, известный каждому образованному человеку в России. Сподвижник опального масона Новикова, сосланный в свое имение при Екатерине II, Тургенев прожил в этом особняке последние годы. И вот теперь его сменит неотесанный мужлан! Обитатели роскошных барских гнезд Петроверигского переулка лишь неодобрительно качали головами: мол, лиха беда начало, с таким соседом скоро весь квартал захиреет...
Но их худшие опасения не оправдались
Новый сосед оказался крепким, подтянутым 40-летним мужчиной с волевым лицом. А уж когда соседи увидели его гладко выбритые щеки, то и вовсе ахнули! Не успели старожилы толком разглядеть нового жильца, как к особняку подкатила карета, из которой один за другим повыскакивали ребятишки - не много ни мало, целых 20 штук! Добропорядочная публика лишь глаза таращила на это диво дивное, пока детвору не увела со двора строгая дама в темном шелковом одеянии. Так необычно и шумно заявила о себе в Петроверигском семья Боткиных, которой суждено было прославиться на всю страну.
Глава семейства Петр Кононович торговал чаем и слыл дальновидным предпринимателем. Полвека назад русский человек и не ведал, что это за новомодный напиток, а довольствовался привычными квасом да брагой. Зато теперь чай полюбился народу, и на нем можно было сколотить состояние. Боткин вовсю пользовался возможностью: его приказчики доставляли в Кяхту на границе с Китаем мешки серебра и меха, а оттуда тянулись бесконечные верблюжьи караваны с отборным чаем в кожаных мешках-цибиках.
Нижегородская ярмарка ломилась от боткинского товара, который расходился по всей матушке-России. В первопрестольной Петр Кононович вел дела лично, богател не по дням, а по часам и вскоре удостоился почетного гражданства. Жена регулярно одаривала его наследниками, но, увы, выживали далеко не все малютки. До совершеннолетия дожили 9 сыновей и 5 дочек из 26 рожденных Боткиным детей.
Троих старших мальчиков произвела на свет давно почившая первая супруга, остальных - вторая, еще крепкая и плодовитая. Отец семейства мысленно прикидывал, кому из сыновей передать свою чайную империю. Вот Василий - умница, себе на уме, но уж больно падок до плотских утех. Михаил вроде цепкий малый, но совести лишен начисто, только опозорит фамилию. А Сергей витает в облаках - такой святоша, пожалуй, все промотает, и не со зла, а по доброте душевной.
Первенцу Василию батюшка собирался отписать сотню тысяч рублей и долю в бизнесе. Парень смышленый, думал Петр Кононович, поставить бы его во главе семейного дела. Поначалу Вася и впрямь при деле состоял, пока не прославился как литературный критик и завсегдатай богемных тусовок.
Василий предпочитал жить холостяком, черпая вдохновение в книгах, картинах, вкусных яствах и женских прелестях. Сплетники судачили, что Боткин-старший порхает от одной пассии к другой, позволяя себе передышки лишь из соображений гигиены. Знаменитый интеллектуал и преуспевающий делец привык брать от жизни все. Скуповатый на чувства, он щедро одаривал случайных любовниц.
Но в 40 лет с записным ловеласом произошло невероятное - Василий Петрович по уши влюбился! Друзья глазам не верили: Боткин-циник, Боткин-сухарь потерял голову из-за 18-летней модистки с Кузнецкого моста, француженки Арманс Рульяр. Та являла собой очаровательный синтез парижской гризетки и гетевской Гретхен.
К 33 годам Василий располнел, облысел и обзавелся носом-картофелиной. Но даже потасканная внешность и сомнительная репутация не мешали богатому холостяку наслаждаться жизнью. Он старательно оберегал себя от лишних волнений. Однако любовь, как водится, нагрянула внезапно.
Боткин потерял покой, сон и аппетит. Днем он привычно щелкал костяшками счетов в конторе и строчил статьи для "Отечественных записок", а вечерами наряжался в модный фрак, обливался одеколоном и мчался на свидание с Арманс, чтобы отвезти ее в театр или на прогулку.
Угловатый, нескладный Василий Петрович дрожал в присутствии юной красавицы, как мальчишка. Мечтал коснуться ее руки, получить невинный поцелуй на прощание. Умудренный жизнью философ растаял без остатка, поддавшись первому в жизни искреннему чувству.
Арманс и впрямь была хороша собой: невысокая, стройная, с точеным профилем и огромными выразительными глазами. Она разительно отличалась характером от прежних пассий Боткина: простодушных и уступчивых. Француженка твердо знала себе цену и блюла добродетель. Закрутить с ней интрижку не представлялось возможным - только женитьба, и никак иначе!
Боткин и сам был не прочь остепениться, вот только опасался гнева батюшки. Петр Кононович еще крепок, но лиха беда начало - разволнуется, занедужит, чего доброго, возьмет и лишит строптивого сына наследства. То-то будет потеха, если Василий приведет в дом жену-голодранку, да еще и католичку!
Оставался единственный выход: тайно обвенчаться с Арманс где-нибудь подальше от Москвы. Поставить отца перед свершившимся фактом - глядишь, скрепя сердце и смирится. Сказано - сделано. С помощью друзей влюбленные организовали тайный побег в имение Герцена.
Однако в последний момент жених струсил и пошел на попятную. Не тут-то было! Отвергнутая Арманс с достоинством приняла отказ, процедив на прощание: "Прощайте, месье. Вы славный, но слишком слабый человек".
Боткин вздохнул с облегчением - пронесло! Никто больше не посягнет на его драгоценную свободу. Первые дни Василий Петрович ликовал, на вторые призадумался, а на третьи загрустил. Ему нестерпимо захотелось увидеть Арманс, объясниться, излить ей душу.
С букетом и серенадой незадачливый воздыхатель заявился к дому модистки. Начал с извинений, перешел к признаниям, а закончил... новым предложением руки и сердца! На сей раз Боткин довел дело до победного конца, и вскоре молодые отбыли в свадебное путешествие.
Увы, семейное счастье оказалось недолгим. Прямо на пароходе по пути в Гавр между супругами разгорелся ожесточенный спор о романе "Жак" Жорж Санд. Волны качали судно, страсти накалялись, пока размолвка не переросла в полномасштабную ссору.
- Что же нас связывает после всего этого? - патетически вопросил оскорбленный муж.
- Ничего! - отрезала непреклонная Арманс. - Лучше уж расстаться сразу, чем маяться с вами. Слабак и тиран в одном флаконе - нет уж, увольте!
И гордая француженка сошла на берег в Гавре, откуда уехала в Париж к отцу. Боткины так и не развелись официально, но и не встречались больше никогда. Василий Петрович прожил остаток дней холостяком, наслаждаясь маленькими радостями жизни.
Даже тяжело больной, он закатывал пиры на весь мир, приглашая лучшего повара и музыкантов. Этот сибарит и чревоугодник так до конца и не признался себе, что абсолютного счастья не бывает. Василий Боткин ушел в мир иной свободным и одиноким, оставив после себя богатое публицистическое наследие.
На фоне экстравагантного братца Василия другой сын Петра Кононовича - Михаил казался воплощением здравомыслия и надежности. О младшем Боткине ходили легенды совсем иного толка. Собранная им коллекция произведений искусства по праву считалась одной из лучших в России. Там было все - от древних манускриптов до полотен современных живописцев, от старинного оружия до уникальных эмалей.
Системы и порядка в пестром собрании Михаила Петровича не прослеживалось, зато ценность его не вызывала сомнений. И это при том, что владелец раритетов отнюдь не купался в золоте! Злые языки утверждали, будто Боткин-младший раздобыл свои сокровища не совсем честным путем.
Михаил Петрович и впрямь любил искусство какой-то неестественной, болезненной страстью. Сам он мечтал стать живописцем и даже брался за кисть. Его старательно выписанные, аккуратные картины пользовались умеренным успехом у публики. Боткину прочили блестящую карьеру: он дослужился до директора Музея Императорского общества поощрения художеств, заседал в Совете Академии и дослужился до генеральских эполет по статской части.
Однако все регалии и знаки отличия меркли в глазах Михаила Петровича перед блеском старинного серебра или позолотой иконного оклада. В юности он наивно рассчитывал войти в историю как выдающийся русский художник. Но к 40 годам, иссохший и сморщенный, словно печеное яблоко, Боткин уразумел: его скромный талант не принесет желанной славы.
За спиной Михаила Петровича шептались, будто он лукав и неискренен, что твой Василий Шуйский. Боткин-младший и впрямь слыл человеком себе на уме. Поговаривали, некоторые из его раритетов ранее принадлежали князьям Демидовым и хранились в их флорентийском палаццо. Михаил Петрович якобы сумел подкупить тамошнего садовника, и тот долгое время тайком вывозил к нему ценности.
Позднее, составляя коллекцию императорского Музея Александра III, Боткин якобы не брезговал присваивать лучшие экспонаты, свозимые туда без счета и описи. Ходили слухи и о других нечистоплотных проделках Михаила Петровича. Так, не сторговавшись со старушкой за какую-то безделицу, он будто бы набожно перекрестился и со скорбным видом сообщил: "Опоздали вы, бабушка, помер вчера Иван Карпович-то, друг мой закадычный..." А Иван Карпович, знаменитый коллекционер, был жив-живехонек!
Характер собирателя, мягко говоря, не вызывал симпатий. Его не переваривал сам Александр Бенуа, обвинявший Боткина чуть ли не в убийстве гениального живописца Александра Иванова. Тот, мол, проживал в боткинском доме и скончался при загадочных обстоятельствах, а наследники прибрали к рукам бесценные этюды и эскизы...
Чем только ни поживился Боткин-младший за долгую жизнь! Собранный им сказочный музей затмил саму Третьяковку. После революции грандиозная коллекция Михаила Петровича пополнила фонды Эрмитажа и Русского музея. Часть раритетов уцелела до наших дней, а некоторые бесследно исчезли во время валютных распродаж советской эпохи. Боткинские эмали, к примеру, осели в нью-йоркском музее "Метрополитен".
Если от Василия Петровича остались книги и статьи, а от Михаила - собрание предметов искусства, то имя их брата Сергея носит основанная им больница. Василий был сибаритом, Михаил - скопидомом, а Сергей Боткин явил миру пример истинного подвижничества.
Отец разглядел в нем мягкость и бескорыстие, несовместимые с семейным делом. Потому-то по завещанию Сергею досталось лишь 20 тысяч - сумма немалая, но отнюдь не сказочная. Юноша потратил ее на учебу у лучших заграничных светил медицины.
Вернувшись в Россию, молодой доктор произвел фурор. Представители высшего света выстраивались к нему в очередь, отваливая по 25 рублей за минуту приема. Прославленный врач брал с богачей втридорога, а бедняков лечил задаром. Боткину прочили придворную карьеру, и вскоре Александр II назначил его главным лейб-медиком.
С тех пор судьба этой ветви рода Боткиных оказалась накрепко связана с царствующей фамилией. Старший сын Сергея Петровича, тоже Сергей, унаследовал должность отца при Николае II. После его кончины лейб-медиком стал младший - Евгений Боткин.
Именно Евгений Сергеевич последовал за низложенным императором в ссылку: сначала в Тобольск, затем в Екатеринбург. За ним в Сибирь приехали дочь Татьяна и ее тайный воздыхатель - бывший пациент доктора Боткина, поручик Константин Мельник.
Во время германской войны юный офицер, сын деревенского старосты, лечился от фронтовых ран в царскосельском госпитале. Там он втайне воспылал любовью к дочери своего спасителя. Узнав об отъезде Боткиных, преданный Мельник ринулся следом - охранять доктора и его близких.
В мятежном Тобольске верный поручик не раз замечал, как Евгений Сергеевич пробирается по глухим улочкам в штатском платье, сменив генеральскую шинель на длиннополое пальто и фетровую шляпу. Боткин-младший не только пекся о здоровье августейших особ, но и подрабатывал в городе. Плату он не брал, довольствуясь тем, что пациенты совали возницам, доставлявшим доктора по вызовам.
Когда царскую семью перевезли в Екатеринбург, Евгений Сергеевич добровольно последовал за ними. По пути кортеж миновал дом, где остановилась Татьяна. Доктор обернулся, истово перекрестил дочь и навсегда запомнил ее бледное личико в оконном проеме. То была их последняя встреча...
Константин Мельник и Татьяна Боткина обвенчались незадолго до прихода белых. Пережив страшные месяцы террора и uncertainty, супруги покинули Россию. Обосновались в Париже, где у них родился сын - будущий глава французской контрразведки и писатель Константин Мельник-младший.
Дом №4 в Петроверигском пережил своих знаменитых обитателей. Боткины оставили по себе память в самых разных областях: среди них были и удачливые коммерсанты, и талантливые медики, и тонкие ценители прекрасного, и блестящие дипломаты. Купеческая фамилия дала миру немало ярких, самобытных личностей, составивших цвет русской интеллигенции.
Кровь Боткиных текла в жилах знаменитых собирателей живописи - братьев Сергея и Петра Щукиных. Их предки тоже вышли из того самого особняка, который некогда приобрел оборотистый выходец из Торопца. Со временем здание превратилось в рядовой офисный центр, где ничто не напоминает о прежних владельцах.
Но разве истинное величие измеряется табличками на фасаде? Боткины остались в истории блистательными примерами того, как далеко может пойти человек, движимый предприимчивостью и творческой энергией. Будь то коммерция, медицина или собирательство, представители этого клана неизменно опережали свое время, задавая тон эпохе.
И пусть сам дом в Петроверигском уже не помнит их имен, наследие Боткиных живет в картинных галереях и музейных собраниях, на страницах книг и в историях человеческих судеб. Василий, Михаил, Сергей - эти яркие, хоть и очень разные братья невольно бросили вызов сословным предрассудкам, доказав: купец может быть сибаритом и философом, врач - бессребреником, а собиратель - больше, чем просто хранителем редкостей.