- Степаныч, ты уже на работе? Как здоровье-то?
Григорий Варочкин уважительно снял шапку перед начальством: - Не жалуюсь, Федор Иваныч, оклемался я, дохтур помог.
- Ты шапку-то надень, зачем передо мной кланяться, не перед царем стоишь. И поговорить бы надо.
- А чего такое? – спросил сторож. - Никак списать меня желаешь… а?
- Не-еет, совсем не то. Поручение тебе есть, пойдем расскажу.
Начало рассказа здесь:
Начальник отдела погрузки Зарубин и Степаныч вернулись в контору.
- Видел, там, на территории, парнишка снег сметает? – спросил Зарубин.
- Ну да, видел… новый работник что ли?
- Да он еще в школе учится… это так, в воспитательных целях. В общем, Степаныч, поручаю я тебе его. Ну, вроде как шефство…
- А чего делать-то?
- Каждый день после обеда как придет из школы, фронт работы показывать. Ну, так, немного хотя бы: подмести, печку растопить... А потом домой отправлять и наказывать, чтобы дома уроки сделал. В общем, ты будешь за старшего, считай, что как начальник ему, а он тебе - помощник.
- Повышение что ли мне? – спросил Степаныч.
Зарубин рассмеялся. - Ну, можешь считать так, пусть будет повышение. Он парень шустрый, поможет тебе. И не забывай про уроки напоминать.
- Ладно, сделаю, Федор Иваныч, всё сделаю.
- Ну, вот и договорились, и тебе помощник, и парнишке работенка, глядишь, прикипит к нашей станции.
Степаныч, успокоившись, что с хищением угля все обошлось, рад был вернуться на станцию, потому как скучал, и сразу отправился на территорию взглянуть, все ли в порядке, да с помощником познакомиться. Услышав, что его фамилия Савенко, сразу вспомнил, что Анну-то он знает.
На улице заметно потеплело, солнце светило ярче, особенно к обеду, и мороз с каждым днем становился слабее.
Конец февраля обрадовал первой оттепелью и появившимися сосульками на крыше. В конторе чувствовалось оживление, будто вместе с весной ждали чего-то нового, радостного. Может потому, что это был первый год после Великой Победы. «Неужели мир?» - спрашивали труженики тыла, еще до конца неверя, что лихолетье осталось в прошлом. «Мир, мир», - отвечали фронтовики, пряча на суровых лицах улыбку.
И праздник 8 Марта в этом году ожидали каким-то особенным. Это потом уже, в 1965 году, этот день станет нерабочим, а пока только торжественное собрание, да еще поздравления в стихах и, конечно, песни.
- Алексей Захарович как поет! Заслушаться можно, - переговаривались женщины. Здесь, в красном уголке, собралась лишь малая часть коллектива, остальные были на смене.
Полина слушала и чувствовала, как щеки ее краснеют, она обхватила их ладонями, опустив глаза, слушала, и сердце учащенно билось. Она вспомнила, как после того случая с хищением, сердце ее наполнилось благодарностью, и она с улыбкой встречала диспетчера, иногда останавливаясь и перебросившись парой слов.
И казалось ей, что вот именно сейчас он предложит проводить до общежития, и они будут идти самой дальней дорогой, а она будет слушать его голос и думать только о нем.
Но Кольцов молчал. И Полина вдруг подумала, что всё это ей показалось: и варежки, и его приход в общежитие, и его взгляд,…
И однажды при встрече она спросила: - Алексей Захарович, вы почему-то избегаете меня…
От этих слов в его глазах появилась тревога. – Что ты, Поля, что ты… я всегда рад тебя видеть. Вот увидел тебя, значит, весь день буду с этой мыслью жить.
- А почему тогда…
Он взял ее руки в свои, легонько сжал. – Поля, я знаю, ты поймешь, ты обязательно поймешь… я не хочу, чтобы из чувства благодарности, понимаешь?
- Понимаю,- сказала она, - хотя нет, не понимаю…
- Ты сейчас вспоминаешь, как мы тогда с хищением разобрались, ты живешь этим чувством…
- Живу. – Согласилась она. – Но знаете, Алексей Захарович, я еще и варежки помню…
- Ну, вот видишь…
- А еще я помню, как вы под гитару пели… и на Восьмое марта тоже пели, там такие стихи в песне были хорошие… ладно, я всё поняла, до свидания, Алексей Захарович…
Она уже отошла на несколько шагов, когда Кольцов догнал ее. – Поля, подожди, - они остановились, - старше я тебя, но дурак…. влюбленный дурак, совсем не то делаю. Проводить тебя хочу… вот прямо сейчас.
Она улыбнулась. - Это из-за того, что я вам сейчас сказала?
- Это из-за того что я люблю тебя! – Он набрал побольше воздуха и выдохнул. – Вот так, Поля! Не думал, что еще кому-то скажу такие слова… но сказал. Прости, тяжело было вернуться с фронта и застать детей осиротевшими. А тебя увидел, по-настоящему жизнь почувствовал, победу нашу теперь по-настоящему почувствовал. – Он посмотрел ей в глаза.
- Знаете, а вы мне еще тогда понравились, помните, когда я устраиваться пришла и вы с Николаем Степановичем шли и заступились за меня.
- Вот и я тогда покой потерял… только понимал, что лет тебе мало.
- Ну как же мало? Мне же восемнадцать исполнилось!
- Когда?
- Да вот же, на прошлой неделе.
- Не знал, Поля, прости, не знал… но я исправлю, подарок хочу подарить тебе...
- Ну, что пойдемте, - напомнила она.
- Пойдем, Поля. А если бы еще не на «вы» то еще лучше.
- Ой, как-то не могу на работе, у меня только на «вы» получается… вот выйдем за территорию станции…
Кольцов рассмеялся. – Ладно, уговорила, хотя смешно… «за территорию станции».
Незаметно подкралась весна, и в мае уже набухли почки, зазеленела степь, хотя еще по ночам было прохладно.
Поля торопилась к парторгу Павловскому, который давно относился к ней по-отечески. Но в этот раз она застала его задумчивым. Он тихо постукивал пальцами по столу. Поля заметила, что нередко, начальство, когда чем-то озабочено, постукивает пальцами по столу, будто тревожась. И эта тревога передалась ей.
- Здравствуйте, Иван Иваныч.
- Здравствуй, Поля, проходи, присаживайся. – Он сам пододвинул стул, усадив ее. - Ну как тебе работается?
- Да здорово работается! Мы с девчонками стенгазету выпустили о передовиках производства…
- Видел, видел, могу только похвалить. А вот скажи, как насчет того, чтобы дальше учиться? Ты ведь девчонка толковая, знания школьные есть, можно и дальше пойти…
- Иван Иванович, так я ведь самообразованием занимаюсь, я уже много чего изучила, недавно Федор Иванович предложил практику заадресовщком вагонов пройти…
- Заадресовщиком? Это хорошо… но там уже больше знать надо.
- Так я изучаю, и мне помогают.
- А вот если бы ты еще подучилась и не торопилась замуж…
Поля сразу поняла его. – Иван Иванович, замуж я пока не выхожу, но я поняла про кого вы…
- Молодец, что поняла. Старше тебя Алексей Захарович. И дети у него.
- Я знаю. Я уже с ребятишками познакомилась. Сережа во второй класс в этом году пойдет, а Даша еще в садик ходит… мы с ней вчера рисовали…
Павловский, опешив, бросил от неожиданности карандаш. – Хорош Кольцов… и когда только успел…
- Иван Иванович, вы, что наказать его хотите? Так это я сама, я сама так решила…
- Да вроде и наказывать не за что, а все таки… - он снова нервно постучал по столу, - все таки увел девчонку… а мы тут, понимаешь, о твоем будущем беспокоимся…
- Иван Иванович, дорогой, будущее у нас будет замечательное! Война-то закончилась, все же хорошо!
- Ладно, я тебе все равно скажу, вот не как парторг предприятия, а как отец: я против. А дальше сама решай.
Полина вышла расстроенной. Не понимала она, что плохого в том, если они с Алексеем осенью поженятся. И что такого, что у него дети. Зато он добрый, умный, песни ей под гитару поет и стихи читает. Для Полины Кольцов, за каких-то пару месяцев, что они встречаются, раскрылся с другой стороны. Перед ней не тот строгий диспетчер, а человек заботливый, человек, который трепетно относится к ней. И разве он виноват, что полюбил ее? Разве виновата она, что полюбила его?
С такими мыслями она вернулась в общежитие и застала там родную тетушку. Цветастый платок лежал у нее на плечах, она надевала его, когда шла в гости. Да и вообще, вид у нее был какой-то торжественный, будто ответственное задание поручили.
- Здравствуй, Полюшка, вон ты какая красавица, ягодка наша, выправилась… ну присядь, хоть нагляжусь на тебя.
Полина обняв, тетушку, поставила чайник: - угощу вас, у нас печенье есть и сахарок…
- Да я сама тебе гостинец принесла, да вот еще наказ от матушки твоей передать хотела.
- Так вы у наших были?
- Была, вот на днях была, про тебя говорили…
- А что такое?
- Ну как же? Ты ведь матери написала, что человека встретила, что замуж зовет…
- Да, тетя Анисья, мы с Алексеем Захаровичем осенью расписаться хотим.
- А то, что этот Алексей Захарович старше тебя, с двумя детками, разве не болит у тебя душа?
- Да что же она болеть-то будет? Радуется душа.
- А вот у мамки твоей болит… да и вся родня против… рано тебе еще, да за такого возрастного…
- Ну, какой же он возрастной, тетя Анисья? Алексей замечательный, добрый, да мне с ним каждую минутку хорошо рядом быть…
- Ох, глупа ты еще. В общем, наказ от матери такой: не одобряет. Сама хотела приехать и отговорить тебя, да некогда сейчас, посевная идет… Ладно, спасибо за угощенье, пойду я, - Анисья собралась уходить. - Матери сама напиши… напиши, что передумала, не вешай себе хомут на шею…
Полина проводила ее совсем расстроенной. «Все против», - подумала она, но отказываться от Кольцова даже в мыслях не было. Она каждый день думала о нем, также как и он, и к детям его прикипела душой, и они радуются, когда она приходит. Особенно младшая Даша… чувствуется, что ей не хватало матери. Полина понимала, что по возрасту она в мамки не годится, но по доброте души… хотя она и не думала, какая у нее душа. Это заметил Алексей, и понимал, что другой матери его детям не надо.
- Чего раскисла? – спросила Клавдия, войдя комнату. Она только что пришла с работы, вся оживленная, глаза блестят, будто премию дали.
Полина вздохнула. – Отговаривают все.
- От кого отговаривают? – спросила Клавдия.
- От Алексея Захаровича отговаривают.
- А кто «все»?
Да парторг наш Иван Иванович, тетушка только что приходила, тоже против, ну, а мои в деревне вообще противятся… говорят, старше Алексей…
- Ха! Старше! Ну, конечно, лучше за молодого выпивоху выйти, вот будет счастье-то… или за такого как Надымов, бабника…. Нинка, жена его, все нервы себе с ним истрепала… старше он… Ладно, Полина, потом еще поговорим, а сейчас помоги на стол собрать, сало вон принесла…
- Откуда?
- Ну откуда? За деньги купила…
Быстро накрыли стол, и к приходу остальных по комнате разносился аромат еды.
- Клава, ты что, именинница? – спросила Валентина.
- А может, замуж выходишь? – Поинтересовалась Мария.
- Тьфу ты, какой замуж?! Замужем я.
- Ты разве замужем? – удивились женщины. Ты же вроде к родственникам в деревню ездила, но про мужа ничего не говорила.
- А вот сейчас всё расскажу. В общем, уволилась я с шахты, домой уезжаю…
- Как?!
- А вот так, хватит, дома меня ждут. Муж у меня и дочка дома…
Женщины притихли. Впервые они видели Клавдию такой веселой и счастливой.
- Клава, как так? Мы думали, ты одна…
- Да не одна я, девоньки, просто не рассказывала, думала, у всех своего горя хватает, да еще я тут…
- Ну, так расскажи.
Клавдия распрямилась, лицо засияло, поправила блузку, которую специально надела по этому случаю. – Это когда муж мой вернулся без ног, думала, что горе, а потом поняла: радость это. Живой ведь. Саша мой переживал по первости, ох переживал, ведь работать-то теперь как… он ведь у меня до войны шахтером был, вот также в шахту спускался…. Вот, значит как.
- Клава, так он дома у тебя?
-Дома, дома, и дочка уже помощница, и мать помогает, да и Санечку моего работой загрузили. Поначалу-то корзины плел, а теперь шьет он, прямо дома мешки шьет. Да еще по мелочи много чего приносят…
- Так вот почему ты так часто ездила домой, - догадалась Мария .
- А как же? Скучаю же. И Саня мой скучает. Не хотел он меня пускать на шахту… это ведь я вместо его решила поработать. Я ведь всегда крепкой была, двужильной, как мне говорили, ну вот и пошла… деньги-то нужны. Я так и сказала Сане: ты работал, ты воевал, а теперь мой черед, отпусти, говорю, хоть на год. А он мне: "стыдно, Клава, я ведь должен вас снабжать". Я говорю: а ты уже свое дело сделал, на фронте ноженьки свои отдал, а у меня руки-ноги целы, я могу…
- Ой, Клава, какая ты… - сказала Полина и в глазах ее были и гордость, и радость за такую соседку… - какая ты настоящая, хорошая.
- Да ладно, обыкновенная я, такая же баба, как и все, - отмахнулась Клавдия. – Ну, так вот, уехала я работать… по началу тяжело было, Саня мой сильно переживал, но я его убедила, что так лучше будет. А он обещание с меня взял, что через год уволюсь. И еще он мне сказал: "я, говорит, Клава, думал, что хорошо тебя знаю, и только сейчас понял, что не знал тебя до конца… не знал, какая ты у меня", - сказал так, а сам отвернулся, чтобы слезы его не увидела.
Вот так мы и живем, уж не знаю, как это называется, любовь, наверное. Вот посмотрит – огнем обожжет, а то вдруг мимо прохожу, схватит меня… откуда только сила берется…
- Клава, ну и правильно, - сказала притихшая Валентина, - на шахте работа грубая и тяжелая, лучше домой, семья все-таки.
- Еще какая семья! – Заметила Клавдия. – Муж, дочка… да вот еще с Саней думаем, как бы нам еще ребеночка…
- Будет! Клава, обязательно будет! – Сказала Мария.
- Ну что, девчата, за нас что ли? Не поминайте лихом и простите меня, если кому поперек сказала, такой у меня характер…
Когда все разошлись и стол опустел, Клавдия подошла к Полине. – Завтра утречком на полуторке уезжаю, договорилась... и вот, что тебе хочу сказать: - Замуж за Кольцова выходи! Не слушай никого. Я плохого про него не слышала. Дочка моя подрастет, и если встретит такого как Кольцов – не глядя, отдам.
- А я выйду! Верю, Клава, что выйду за него. Не один он на станции, есть моих лет ребята, может они и хорошие, но Алексей- вот здесь у меня - в сердце.
****
Парторг Иван Иванович Павловский стоял у входа в контору и заходить совсем не хотелось. Осеннее солнце еще грело, и было тепло и как-то ласково от него.
- Ерёмина! – Позвал он.
Полина стояла спиной к нему и разговаривала с приемосдатчиком груза Верой Грошиной.
- Еремина! – Позвал он еще раз. – Ну, ты глянь, будто не слышит, - ворчливо заметил он. – Кольцова! – Назвал он ее новую фамилию и Полина сразу обернулась.
- Иду! - Она подошла к Павловскому.
- Зову, зову, не откликаешься…
- Не слышала, Иван Иваныч…
- Не слышала, или не хотела слышать?
- Честное слово, не слышала.
- Ладно, верю, а то я подумал, что только на фамилию мужа теперь откликаешься…
- Да что вы, - рассмеялась Полина.
- Не послушала, значит, меня, выскочила замуж… ладно, поздравляю! Знаю, что Алексей в обиду не даст… вижу-вижу, цветешь прямо вся…
- Радуюсь. Всё у нас хорошо.
- Решила, значит, женой быть, а не студенткой?
- Иван Иванович, обижаетесь на меня?
- Да за что на тебя обижаться, это я так, по-стариковски… ты вот что, - он взял Полину под локоток, - раз уж Кольцов увел у меня такой замечательный кадр, как ты, то хотя бы на приемосдатчика груза переучись… поняла?
- Так я уже… уже учусь. И Лёша мне помогает, вместе разбираемся…
- Ну, если Алексей помогает, то конечно, - наигранно сказал Павловский. Но! Вот тебе мой наказ: пока приемосдатчиком не оформят, в роддом не отпущу…
Полина смутилась и покраснела.
- Не красней, дело житейское.
- Оформят, Иван Иванович, Лёша тоже говорит, что поможет. И Зоя Антоновна сказала, что как экзамены примут у меня, так сразу и переведут.
- Ну, вот и хорошо… глянь, лёгок на помине, муж твой идет…
- А-аа, так это он меня ищет… ну мы пойдем.
- Здорово, молодожен! - По-дружески поздоровался Павловский.
- И ты будь здоров, Иван Иваныч, - ответил Кольцов.
- Ах, шельмец, увел по венец девку таки, - в шутку сказал парторг, - ну смотри теперь, береги ее…
- Берегу, Иван Иваныч, берегу… ты вот что, зашел бы к нам как-нибудь, с женой приходи… посидим…
- Добро, Алексей, приду. Заодно поздравим вас с Полей.
- Ну, мы пошли, - Кольцов попрощался и вместе с Полей они пошли к выходу.
- Слушай, Полина, забыл сказать, мы тебя по общественной линии будем продвигать, - крикнул вдогонку Павловский
- Хорошо, - откликнулась Поля.
- Алексей, а ты не против? – спросил Иван Иваныч, то ли в шутку, то ли всерьез.
- Я – не против. – Он рассмеялся. – Если Поля не против, то я только «за».
Парторг долго смотрел им вслед, совершенно не обижаясь на Кольцова. Нравилась ему эта пара, и настойчивость их нравилась, и как смотрят друг на друга – нравилось… и вообще как-то хорошо стало, вот прямо сейчас стало очень хорошо. – Надо зайти к ним вечером как-нибудь, - подумал парторг, - и подарок подарить. Что-нибудь такое на память, чтобы на всю жизнь… а жизнь у них длинная будет. Мирная жизнь.
Осеннее солнце, усердно отработав, спешило спрятаться. Но степь там, за станцией, все еще была залита солнечным светом, как золотом. И где-то там раскинулась Черная падь, послужив названием поселку, наверное, из-за угля, в котором так нуждалась в те годы страна. И кто знает, может и осталась бы Черная падь неизвестной, если бы не пришли и не вдохнули в эти места новую жизнь люди, которые умели быть счастливыми и радоваться каждому дню.
Автор: Татьяна Викторова