Я сейчас начну писать, но не уверена, что закончу сегодня же.
Начну, просто потому, что нужно чем-то заняться, а то уже опухла от слёз.
Вчера вечером у Манюни случился очередной приступ.
Это примерно пятый по счёту, как я полагаю. Потому что сама лично я видела всего два, ну, и без меня, наверное, тоже было.
В первый раз, что я видела, у неё будто свело задние лапки, а потом и всё тельце, и она упала, и передними лапками закрыла мордочку.
Меня это так потрясло, что я в тот же день позвонила ветеринару.
Она меня спросила, есть ли у кошки аппетит, спит ли она, не прячется ли.
В этом плане всё было в порядке.
Приступ быстро прошел, и Манюня, вроде, стала дальше потихоньку скрипеть, жить-поживать, мурчать и ласкаться.
А вчера она целый день не ела и не пила. Мисочки у неё стоят на подоконнике, куда она с дивана всегда спокойно забирается.
Но не вчера.
Я сперва не понимала, почему кошка не ест.
А потом, пока я её гладила вечером на диване, снова случился приступ, и Манюня тогда впервые заплакала, да так горестно, что и я зарыдала, вместе с ней.
Чтобы её немного успокоить, сняла с подоконника мисочку с водой, и она попила. Тогда сняла и мисочку с едой, и она жадно поела.
Тут я поняла, что Манюня, видимо, весь день хотела есть и пить, но не могла залезть на свой родной подоконник. А я, идиотка, тупила!
Поев, она снова начала мне жаловаться. Стало ясно, что кошке очень больно.
Времени было уже больше десяти вечера. Я стала искать круглосуточную ветеринарную службу в нашем городе, но ничего не нашла.
Манюня, тем временем, ушла в комнату сына, залезла под диван, и продолжала там плакать.
Потом затихла.
Я рыдала в подушку полночи. Всё ждала, что она выйдет, как обычно, и залезет ко мне на грудь, и зажурчит.
Думала, может, и в этот раз пройдет.
Но нет.
Уснула я с мыслью о том, что лучше, наверное, пусть Господь заберёт её, избавит от страданий, потому что понимала, даже чувствовала: она уже не придет в себя, не оправится. Этот приступ её надломил окончательно.
Утром я заглянула с фонариком под диван.
Манюня не спала. Смотрела грустными глазками.
Я позвонила ветеринару.
Она приехала в десять.
Осмотрев кошку, сказала, что всё. Либо сажать на обезбол, до тех пор, пока это будет помогать, либо избавлять от страданий. Силы у кошки закончились.
Я, растерявшись от горя, спросила, мол, а вы что посоветуете?
Она ответила, что гуманнее будет прекратить мучения животного, а не длить их.
Сначала врач сделала Манюне наркоз.
Мы с мужем гладили её и утешали.
Я ревела, конечно.
Он тоже украдкой всплакнул.
Когда Манюня отключилась, мы вышли из комнаты, и через несколько минут всё было закончено.
Я положила её в коробочку.
Вызвала такси и отвезла её в городскую ветклинику на кремацию.
Ведь кладбища для животных у нас в городе нет, а в общественных местах, включая дворы, питомцев хоронить запрещено.
Да и боязно, собаки ведь могут разрыть.
Пока ехали, коробку я держала в руках, и она была такая тёплая, тяжеленькая...
Из ветклиника выходила, обливаясь слезами, даже люди на меня оборачивались.
И сейчас мне не верится, что Манюни нет.
Я сижу на диване, мисочки снова стоят на подоконнике, рядом с её подушкой. Даже лоток ещё не убран.
А Манюни нет.
Как же так?
Нет рядом со мной этой своенравной и ласковой кошечки, моего дорогого звереныша, куска меня нет...
Наверное, я больше кошек заводить не буду.
Не представляю, как можно снова такое переживать.
Сижу и реву.
Вроде как, кое-как, но дописала.
Вчера сфотографировала её.
Вот, и всё.