Друзья мои, не зря говорят, что муж - голова, а жена - шея. Куда шея повернет, туда голова и смотрит. Вот и в нашей истории приключилась такая оказия: захотела жена налево глянуть, а муж и рад стараться - сам ей кавалеров подкладывает, лишь бы в харчевне на дармовщинку погулять.
Ну чисто декамероновские страсти, не правда ли? Адюльтер, обман, продажная любовь... Чего только не найдешь в этой старой-престарой новелле, до боли знакомой и вечно свежей. Ведь пороки-то людские не меняются, хоть сто, хоть тысячу лет минуй. Так что слушайте, да на ус мотайте - авось пригодится!
Итак, жил-был в городе Пуатье некий дворянин по имени Гийом. Был он молод, холост и весьма охоч до любовных утех. Неподалеку от его дома проживал сосед, которого звали Жеан Гиу, и была у него жена-красавица Колетта. Частенько захаживал Гийом к соседу в гости, да только, по правде сказать, влекла его туда отнюдь не мужская дружба. Уж больно приглянулась ему соседская жена, и воспылал он к ней плотским желанием пуще всякой меры.
Недолго думая, пустился наш ловелас в ухаживания. И надо признать, весьма преуспел на этом поприще. Скоро уже вкушал он с прелестной Колеттой все радости тайной любви, не скупясь на подарки и угощения. Чего только не делал, дабы ублажить зазнобу - и в гости звал, и наряды дарил, и кошелек раскрывал, счету не зная. Казалось ему, что наконец-то снискал он безраздельную благосклонность своей милой пассии.
Ан нет, ошибался бедняга Гийом! Ибо ветреная Колетта и с другими кавалерами охотно щебетала и никому не отказывала. Правда, нашего героя она все ж таки выделяла среди всех и привечала особо. По крайней мере, в ту пору.
И вот однажды голубки ворковали меж собой и сговорились провести ночь вместе. А дабы свидание прошло втайне, решено было Колетте проникнуть к возлюбленному через потайную дверцу, ведущую из чулана прямо в спальню Гийома.(он просто по соседству жил)
Сказано - сделано. Прокралась дамочка в назначенный час в заветные покои, оставив, на свою беду, дверь приотворенной. Скинула платье и юркнула под одеяло к ненаглядному. Не успели влюблённые толком насладиться первыми поцелуями, как влетел к ним незваный гость - муж Колетты, Жеан Гиу собственной персоной!
Как он там оказался? Да очень просто. Проснулся среди ночи бедолага, а женушки-то рядом и нет. Забеспокоился, давай искать повсюду. Глядь, а дверца-то в чулан открыта! Недолго думая, кинулся туда. Смотрит, а там сосед с его благоверной "в игрушки играет"!
Батюшки-светы, что тут началось! Гийом - от страха ни жив, ни мертв. Колетта будто язык проглотила. Один Жеан орет благим криком:
- Ах ты наглец бесстыжий, как ты посмел с моей женой такое творить?! (И т.д.)
А что тут ответишь? Чай не на базаре застукали, поди оправдайся. Выскочил Гийом из-под одеяла в чем мать родила, кинулся на Жеана. Ухватил поперек живота, к окну поволок. Видать, вышвырнуть хотел, с глаз долой. Да куда там! Вывернулся рогоносец из его лап и говорит:
- Полно, Гийом, не тронь меня! Что сделано, то сделано. Позор сей мы втроем разделим. Никто ж не застрахован от греха, с кем не бывает. Одно скажи, как давно у вас это происходит?
Малость отлегло у соседа от сердца. Глядит, вроде муж-то смирился, уже и не сердится. Ну, он возьми и расскажи как дело было. Думал простит его сосед.
Ан нет, просчитался! У Жеана-то черная злоба в душе кипела. Как только Гийом ушел, муж такую трепку задал бедной Колетте, что она едва богу душу не отдала. И после того дня зажили они как кошка с собакой. Хотя муж слово дал никогда не попрекать, а сам каждое утро за старое принимался. Ох, если бы знал Гийом, какая незавидная долюшка ждет его зазнобу, ни в жисть бы не рассказал всей правды.
Но что сделано, то сделано. Пожил малость Жеан в обиде да злобе, а там будто и правда подобрел. С Гийомом вроде как помирился, стал в гости его звать, да и сам к соседу захаживать. Тот, ясное дело, потчевал, не скупился на угощение. Опять же не из приязни к мужу, все больше ради зазнобы своей старался.
Сам Гийом остерегался раны бередить и не доверял новоиспеченному другу. Недаром говорится: замиренный враг, что сытый волк, все одно ненадежен. Потому и приглядывал за соседом в оба, и Колетте всяко наказывал не расслабляться. Однако долго так продолжаться не могло, и вот однажды прорвало Гийома, высказал он Жеану все как на духу.
Дескать, не смеет тот Колетту ни в чем укорять. Она ему хорошая жена, а Гийому так и вовсе всех милее. И за честь ее он голову сложить готов, не то что сам муженек. Тот-то, поди, лишь о выгоде своей печется.
Куда только женушку ни таскает: и в кабаки, и в монастыри всякие. То с монахами беспутными оставит, то с богатеями, что за трапезу щедро платят. Да только не любят они Жеана, а всю любовь свою его супруге оказывают.
И подарки Колетте не просто так дарят, а за услуги известные. Соседушка же наш рад-радешенек, лишь бы самому поживиться. Хоть честь жены на торги выставляй, ему все нипочем. Главное мошну туже набить.
— Сущий сводник ты, Жеан Гиу! Жену по рукам пускаешь, а сам в стороне отсиживаешься. То поддатый дрыхнешь без задних ног, то в карты режешься, пока она с полюбовниками милуется. А еще мужем честным прикидываешься!
— Сам же ее к нехорошему делу склоняешь. То монаху вверишь, то купцу заезжему. Родосский гость, знаю, неделями у тебя околачивался. С милой твоей безвылазно в спальне прохлаждался, а тебе и дела нет! Небось, не в шахматы они там играли.
— И к себе всякий сброд таскаешь - попов да дворян всяких. Нажрутся, напляшутся у тебя в дому, а опосля давай с Колеттой твоей забавляться. Ты ж сам их в супружеской опочивальне спать укладываешь! Только б денежки платили, а на жену и на совесть плевать с высокой колокольни.
— Ишь, еще меня корить вздумал! Дескать, мало деньжат твоей благоверной отсыпал. Так выходит не просто так ты ей гулять дозволяешь, а строго за мзду? Экий же ты стяжатель да скупердяй! Родную супружницу за злато-серебро к купцам да богатеям отпускаешь.
— Она-то сама, поди, на такой торг не пойдет. Бессеребренница, не чета тебе. А ты и тут норовишь себе выгоду поиметь, на два фронта играешь. И деньги огрести, и честным прослыть.
— А еще, любезный, твердишь: мол, коли женщина сама не захочет, силой ее не возьмешь. Так я тебе вот что скажу: нет во всей Франции такой недотроги, чтоб не уступила мужицкому натиску. Да только порядочная сама гулять не станет, покуда муж к тому не принудит.
— Ты же у нас в этом деле дока! И кавалеров в дом водишь, и приплачиваешь им за труды любовные. Все одно сводничество, как ни крути. Застукал меня с женой, дак на других бы еще посмотрел! Каноников там всяких, ряс иноческих.
— Помнишь, как на прошлой неделе отца Амвросия в гости ждал? Аж к обеду зазывал. А сам, срамник, явился только к четырем! Хорош семьянин, нечего сказать. Где ж тебя черти носили, пока святой отец с Колеттой тет-а-тет беседы вел?
— То-то же, стыдобушка! Не мне, конечно, тебя учить, как мужу добропорядочному пристало себя блюсти. Эх, кабы не жена твоя, пришлось бы тебе с сумой по миру идти. Или вообще милостыню просить. Потому как сам-то ты ни на что не годен, никчемушник! Только и умеешь, что на чужом горбу в рай въезжать.
— Она, бедняжка, на вас обоих горбатится. Ублажает, значит, дворян да богатеев, лишь бы тебе, лодырю, на хлеб хватало. А ты ей за то побои да поношения? Смотри у меня, Жеан Гиу! Не по нраву мне такое непотребство. Пеняй потом на себя, коли что...
Ох, и разобиделся сосед от этаких речей нелицеприятных! Аж позеленел весь, будто лист капустный. Глазищами зыркает, зубами скрипит. Плюнул на Гийома и кинулся домой.
А что сказать, видно задело его за живое. Не приведи господь такой конфуз благородному мужу перенести! Это ж надо - натуральным сводником обозвали, мужем продажным! Да на его бы месте всякий от стыда сгорел...
Вот такая новелла...
Как говорится, Бог им судья. А нам, людям посторонним только и остается со стороны глядеть да ума-разума набираться. И на ус ещё мотать, мол, коли вздумаешь с чужой женой любовь крутить, так хотя бы дверь-то не забудь закрыть. Хотя поможет ли здесь замок неизвестно, когда муж сам в свой альков дорожку укажет.
Засим позвольте откланяться, почтеннейшая публика. Утомил я вас, поди, россказнями своими неказистыми.
Куда нам до мэтра Боккаччо! Однако ж и посильную лепту в искусство новеллы внести не грех. Авось найдется добрый человек, и моё творение добрым словом помянет. Ну а ежели нет, значит не судьба. Чай не впервой нам, рассказчикам, на своих историях обжигаться...