Они встречали меня на границе. Очень разные, но одинаково прекрасны. Гавра я таким и представляла. Большой, монолитный, крепкий и спокойный. Я бы даже сказала, невозмутимый. Волосы и брови у него совершенно выгорели на солнце. – Добро пожаловать в Абхазию, – сказал он и пожал мне руку. Второй парень был очень молодой, худой и вертлявый, как на шарнирах. Полная противоположность старшему товарищу. Он тоже пожал мне руку и представился: Алик. Мы ехали в ужасном автобусе, обсуждая будущее нашего бунгало, которое я еще не видела.
Разговор постоянно прерывался неловкими паузами. Мы еще не знали друг друга, не знали, о чем и как говорить. Я приехала в Абхазию работать официанткой. Началось все с того, что в самом начале лета меня уволили с работы. Я маялась в душном городе, тратила выходное пособие и безуспешно пыталась дописать роман. Вдруг я увидела в сети объявление, что в бунгало на берегу черного моря требуется официант. Я написала отправителю и тут же получила ответ, что меня ждут.
После этого автобуса мы ехали еще на двух автобусах, не менее ужасных. Было нестерпимо жарко, хотелось пить и принять душ. Но после этих трех автобусов и четырех часов пути бунгало на пляже предстало передо мной поистине райским местом. Оно представляло собой продуваемое всеми ветрами двухэтажное строение из стеблей бамбука. Шиферную крышу густо покрывали ветки пальм, свисавшие по бокам. На первом этаже был организован бар, песчаный танцпол, диджейская стойка и «зал» со столиками и диванчиками.
На втором этаже располагались комнаты, где спали обитатели этого невероятного места. Но самое прекрасное, что все это располагалось буквально на пляже, в нескольких десятках метров от моря, и вокруг не было больше ни единого строения. – У нас здесь нет интернета, – сказал Гавр. – Телефоны здесь тоже не ловят, – добавил Алик. – Отлично. Я как раз собиралась дописать роман, – сообщила я. Меня проводили в комнату, поражавшую своим аскетизмом. По сути, там была только кровать. Но в щели между стеблями бамбука виднелось море. И самое главное, его было прекрасно слышно.
Забыв про жару и душ, я достала свой писательский блокнот и сделала первую запись: «Здесь все происходит под шум моря. Все решения принимаются под шум моря. Люди едят и пьют под шум моря. И даже танцуют под шум моря, хотя его и не слышно из-за музыки». Так начались мои три месяца в бунгало. Три месяца под не утихающий шум моря. Потом я познакомилась с еще одним жителем бунгало – барменом по имени Фазиль.
Его история была поразительно похожа на мою, разве что, он не был писателем. Весь день он рассказывал мне о местной жизни и местных жителях и даже попытался устроить экскурсию по окрестностям, но в окрестностях не оказалось ничего примечательного, кроме самого бунгало. Днем бунгало пустовало. Как мне сказали, посетители здесь появляются только вечером. Вдруг я почувствовала, что в воздухе что-то поменялось. Появилось какое-то нестерпимое напряжение, словно ветер с моря предсказывал приближение цунами. Я тревожно посмотрела на море. Оно было безмятежно.
Солнце уже собиралось садиться в воду. Ветер был очень слаб для цунами, он едва шелестел в сухих ветках пальмы, покрывавших крышу бунгало. Но напряжение было. И исходило оно от того стола, где сидели Гавр и Алик. Гавр поймал мой взгляд и кивнул, мол, что случилось? Я улыбнулась и помотала головой. – В баре сегодня есть мята? – крикнул Гавр Фазилю – Все понятно, они ждут Соню, – тихо сказал Фазиль. Все ждали некую Соню.
Ждали с таким напряжением и нетерпением и так неумело прятали это нетерпение за деланным спокойствием, что в баре едва не звенели бокалы на полке. Если бы в бунгало были окна, то и они дрожали бы. Я сама не заметила, что тоже стала ждать Соню. Наконец, когда закат достиг своего апогея, а песок в бунгало вместо того, чтобы остыть, раскалился от напряжения в воздухе, я услышала, как машина мягко въехала в песок. – Это Соня, – сказал Фазиль, натирая бокал.
И с этого момента в баре перестало звенеть стекло, а песок начал остывать. Соня сначала ревниво оглядела меня, но я подарила ей самую радужную свою улыбку, и Соня улыбнулась тоже. В этом продуваемом всеми ветрами оазисе с ее появлением как будто стало еще свежее и легче. – Наконец-то у нас появился официант! – сказал Гавр, представил меня Соне и хлопнул в ладоши. – Но сегодня она не работает! – Почему это? – удивилась я. – Сегодня вливание в коллектив.
Соня являла собой тот образец красоты, ума и женственности, который я никак не ожидала увидеть в этих диких местах. Откровенно говоря, Соня была настоящим ангелом. Уже потом я поняла, почему она так любила бунгало. Она была инородным существом в этом мире, так же, как и бунгало было инородным телом на диком пляже. И поэтому их так тянуло друг к другу. Закатное солнце замерцало в ее длинных волосах, она сразу скинула сандалии и зарылась в песок по щиколотку. – Включите музыку! – крикнула она, и впервые за день музыка заглушила шум моря.
Когда бунгало наполнилось народом, пляж укутался темнотой и прохладой, а на нашем столике уже сменилось несколько бутылок, Алик пригласил Соню на танец. Я до сих пор могу воспроизвести в мыслях это действо до мелочей. Во-первых, я никак не ожидала, что Соня, русская красавица, знает местные национальные танцы. Сначала это был дерзкий и пьянящий от страсти танец, они нападали друг на друга. А потом как будто упокоились и решили помириться. Он смотрел на нее, она смотрела в песок – так принято по кавказским обычаям. Он вкладывал в каждое движение невероятное количество нежности, она же боялась сбиться и постоянно следила за своими босыми ступнями.
За весь танец они ни разу не дотронулись друг до друга, но я бы поклялась, что только что на танцполе была любовь. Потом ее сразу же пригласил Гавр. Они крепко обнялись и за весь танец сделали только два оборота вокруг свой оси. Они танцевали молча, все глубже зарываясь ногами в песок. Теперь я поняла, почему они ее так ждали. Она была их тенью и их солнцем. Их обоих. В ту ночь Соня с подругой остались здесь ночевать.
Парни отдали им все свои одеяла. Утром я застала Гавра, Фазиля и Алика на первом этаже, спящих на креслах и абсолютно замерзших. Я проснулась около семи, мне невероятно хотелось встретить рассвет на море. Но, конечно, я его проспала. Но я застала другое – спящее бунгало. Как описать тишину, которая стояла в то утро на пляже? Представьте себе абсолютную тишину. Вы даже можете не представлять плеск волн, он сам появится в вашей голове. Именно так я пробуждаю сейчас воспоминания о том утре. Тишина. Плеск волн. Бунгало спит.
Теперь представьте себе тот самый утренний свет, когда солнце еще нежится, просыпается, умывается прохладной водой. Песок и камни еще не нагрелись, они очень удивляются, увидев меня в столь ранний час. Море тоже удивляется, но оно уже готово, оно всегда готово предстать во всей красе. Оно спокойно и тихо, ведь – чш-ш – бунгало спит. Я села на камни. Я не хочу никого будить, я подожду, когда море и солнце окончательно проснутся сами. Я посижу и подумаю над событиями ночи.
Ночи безудержного веселья и неразделенной любви. Спины двух черных дельфинов показались в море, совсем близко к берегу. Я долго провожала их взглядом. Они плыли легко и грациозно, не боясь никого разбудить, они двигались навстречу утреннему солнцу. Когда я вернулась в бунгало, все уже проснулись. Песок на танцполе примят. Соня варила кофе. Собравшись уезжать, она попросила мой номер телефона.
– Все равно он здесь не ловит, – сказала я. Но Соня записала его. Алик внимательно следил, как я записываю Сонин номер в книжку. Глаза у Алика были цвета густо заваренного черного чая. Волосы, кстати, были абсолютно такого же цвета. «Надо записать это в писательский блокнот», – мелькнуло у меня. Гавр тоже сел ближе ко мне и заглянул в мой телефон. «Ангел Соня» – так я назвала контакт в телефонной книжке. Они улыбнулись от этой надписи. Я стала на шаг ближе к ней. Они тут же на шаг приблизились ко мне. В воздухе висел вопрос - когда ты приедешь снова? Уже сев в такси, она опустила стекло и сказала - завтра.
Мы переглянулись. Ведь вопрос так никто и не произнес вслух. Соня уехала. Я почувствовала, что они оба сразу же стали ждать ее следующего приезда. Я приводила бунгало в порядок. Мыла, чистила и приукрашала. До меня ему явно не хватало женской руки. Гавр и Алик мечтали о том, чтобы этой женской рукой была Соня. Но Соня приезжала сюда только отдыхать, и им пришлось взять меня. Соня приезжала через день или через два. Когда через день – это было терпимо.
Песок не успевал остыть и забыть отпечатков ее босых ног. В глазах цвета чая не успевали погаснуть искорки. В тяжелом и невозмутимом взгляде Гавра не успевала поселиться вселенская тоска. Когда она приезжала через два дня – вот что было действительно невыносимо. Несмотря ни на что, на Сонином любимом столике всегда стояла табличка резерв. Гавр ставил ее туда сразу же, как только Соня уезжала.
Вечера безудержного веселья и тройной неразделенной любви продолжались. Алик бросал в нее острые отрывистые взгляды, украдкой, как шпион или нахулиганивший мальчишка. Гавр же смотрел во все глаза, открыто, тяжело. Как только она приезжала, он тут же останавливал на ней взгляд и уже больше не отводил. Но флюиды обожания, исходившие от этих разных людей, были совершенно одинаковы. И ими наполнялось ночное бунгало, словно светлячками, они мерцали до самого утра.
Любила ли она их? Безусловно, да. Но только вкупе с ночным небом, шелестом пальмовой крыши и прохладным песком под ногами. Если они ждали, когда снова увидят Соню, то она ждала, когда снова увидит бунгало. Они называли друг друга братьями. Так оно и было. Они являли типичные отношения старшего и младшего братьев. Гавр был старше лет на десять. Он словно поставил свою большую руку над головой Алика и укрывал его этой рукой от всех дождей и штормов. Это был не просто брат, а брат-наставник и брат-защитник. Брат-идеал и брат-образец.
Алик настолько тщательно брал с него пример, что, наверное, даже не заметил, как влюбился в Соню. Он скрывал эту любовь по-юношески неумело, но очень старался. Он постоянно находился в состоянии невыносимого и трагического выбора – между Соней и Гавром. И всегда выбирал Гавра. Без любви больно. Без брата – никак. Я не уверена, мог ли Алик убить кого-то за Соню. Но за Гавра – совершенно точно мог. Любовь Алика даже нельзя было назвать неразделенной, ведь он разделял ее с Гавром.
Их дружба только крепчала от этой отчаянной любви, любви к одной девушке. Они, словно те два дельфина, решительно плыли сквозь эту любовь, зная, что пока они вместе, им все под силу. Гавр ни с кем не разделял свою любовь. Он словно не замечал или не хотел замечать чувств Алика. У них будто была немая договоренность о том, кто должен остаться в стороне. Хотя в итоге в стороне оставались оба. Мне страстно хотелось, чтобы Фазиль тоже в нее влюбился. Но Фазиль, так же, как и я, занял позицию наблюдателя.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
СПАСИБО ЗА ЛАЙК И ПОДПИСКУ.