Сентябрьский мировой кинопрокат отметился одной интересной премьерой. На экраны вышел сиквел «Битлджуса» Тима Бёртона, показанный за несколько дней до этого на Венецианском фестивале. Это прямое продолжение культовой картины 1988 года об озорном призраке, с теми же актерами (Майкл Китон и Вайнона Райдер) и тем же самым вайбом (по крайней мере, так утверждают первые зрители). В интервью Бёртон признавался, что во время подготовки к съемкам не стал пересматривать оригинал, потому как главным для него является не следование сюжету, а создание той же атмосферы.
Когда мы беремся говорить о каком-то режиссёре, то невольно вспоминается статья Франсуа Трюффо об одной тенденции в авторском кинематографе. А именно, волнует нас вопрос, является ли тот или иной режиссёр подлинным автором или нет. Если он участвует на всех этапах производства своего фильма – в написании сценария, постановке картины, подборе музыки, монтаже, пост-продакшне – то он, конечно, закрепляет за собой негласный титул режиссёра-автора, то есть, творца. А самое главное, что у такого режиссёра формируется собственный узнаваемый стиль и авторский почерк. Что касается Тима Бёртона, то он этим стилем обладает.
Бёртон заслуженно считается иконой готической субкультуры и главным выдумщиком мирового кино. Изобретенных им незабываемых образов, уморительных, немыслимых и жутких, с лихвой хватило бы на дюжину режиссеров: хулиганская нечисть в «Битлджусе» (1988), перекошенная маска Джокера в «Бэтмене» (1989), несчастный «Эдвард Руки-ножницы» (1990), хихикающие инопланетяне, вырвавшие сердце у президента США, в «Марс атакует!» (1996), кровоточащее дерево в «Сонной Лощине» (1999), наконец, «Труп невесты» (2005) во всем его кладбищенском великолепии. На Венецианском кинофестивале 2006 года Бёртон был удостоен почетного «Золотого льва» — «за вклад в киноискусство».
Среди прочих современных режиссёров он выделяется как главный представитель неоэкспрессионизма и наследник традиций немецкого кино 20-х годов. Само движение зародилось в Западной и Центральной Европе (в первую очередь, в Германии и Австрии) после Первой мировой войны, и основными признаками его были внутренние переживания героев и выражение средствами киноязыка их внутреннего мира; господство субъекта над объектом, отход от реальности, тотальный эскапизм и бегство в мир иллюзий, и как следствие, переход к слепым инстинктам и чистому сознанию.
Если говорить технически, то экспрессионистский фильм легко опознать по игре со светом и тенями, по изломанным, гипертрофированным и фантасмагоричным декорациям, крупным планам лиц чудаковатых персонажей, нередко впавших в безумие.
Почти все ранние фильмы Бёртона можно при желании отнести к экспрессионистскому направлению. Оба «Бэтмена», «Сонная лощина», «Эд Вуд» и даже местами солнечный «Эдвард Руки-ножницы» тяготеют к нему за счет мрачных сюжетов и издревле хтонической подоплеки, пропитывающей лор этих фильмов. Ну и, конечно, как же в экспрессионизме и особенно в его современной трактовке обойтись без готики?
Темный и гиблый Готем-сити, в названии которого уже угадывается готический стиль; замок на вершине холма, в котором прячется скромный Эдвард Руки-ножницы; съемочная площадка Эда Вуда, напоминающая средневековье; жуткий дом Ван Тасселов в «Сонной лощине» — как архитектура этих локаций, так и тревожная и пессимистичная атмосфера заставляют зрителя содрогаться. Готической является и музыка Дэнни Эльфмана, звучащая во многих картинах режиссера, которая скорее не пугает, а интригует наличием тайны.
Режиссер частенько занимается деконструкцией, то есть пересборкой классических сюжетов посредством их разрушения и воссоздания с новым контекстом. Например, любовь к истории про доктора Франкенштейна через призму деконструирующего взгляда Бёртона воплотилась в двух фильмах о Франкенвини. Если в оригинале ученый, изучающий природу жизни, проводит эксперименты по оживлению мертвой материи и примеряет на себя роль Творца, а Монстр становится божественным Созданием, то в интерпретации Бёртона таким творцом является уже ребенок. Здесь прослеживается отсылка к самому режиссеру и его детству, юности, когда школьные учителя рисования и художники студии Дисней ограничивали его в творчестве и не давали развернуться.
Бёртон нестандартно подходит к такой мрачной теме, как смерть. Кажется, что он совершенно не испытывает к ней пиетета и страха. Его макабр действительно дэнсит, и танцует он не тревожно и пугающе, а с задоринкой и увлекательно. Зрителю становится интересно узнать, что же там, по ту сторону, и, заглядывая в фильмы Бёртона, мы частенько хотим перейти на ту, другую сторону, — break on through to the other side, как пел Джим Моррисон. В кинематографе Бёртона смерть обретает привлекательный образ и материальное воплощение, это и страшный, но притягательный и таинственный Всадник без головы из «Сонной лощины», и цирюльник Суини Тодд в исполнении Джонни Деппа, и, конечно же, мертвая невеста из мультфильма «Труп невесты». Все они олицетворяют собой загробный мир, являясь либо проводниками в него, либо отправителями. Таким, конечно, является и Битлджус. Поэтому возвращение Бёртона к одному из любимых своих персонажей, хоть и спустя тридцать пять лет, выглядит вполне логичным.
🖇️Материал подготовлен лектором Vita Nuova Виктором Венгерским