Григорию Горину
Метро я пользуюсь не так часто, и когда попадаю в час-пик, для меня это настоящее светопреставление. Вот и сейчас чудом протиснулась к сидениям и даже умудрилась занять свободное место, что несколько улучшило настроение, но не рассеяло общее сумрачное расположение духа. Поезд оглушительно стучал колесами, вагон попался старый и шумный, толпа напирала, нас мотало и швыряло, и я мечтала об одном: чтобы поскорее выбраться из этого подземелья.
Тупить в смартфон надоело, читать не было настроения, и я смиренно ждала своей остановки, устало прикрыв глаза. И вдруг почувствовала некий внутренний свет, который приходил извне, но согревал изнутри. Я подняла глаза. Передо мной стоял человек библейской красоты и какой-то неземной мудрости. Лицо его было печально, но глаза жили особенной жизнью. Они были наполнены теплом и далеким светом грустного, всепонимающего сострадания всем живущим и всем ушедшим. И в самых дальних, затаенных уголках глаз светилась улыбка. Ее тепло и свет согрели меня, оградив от толпы, словно прикрыв невидимым колпаком крошечного передвижного рая, в котором нет места шуму и грубости.
Я вздрогнула: пора было выходить. Я осторожно встала, и мы стали протискиваться к выходу. Он шел впереди, и толпа расступалась перед ним. В этом было что-то библейское.
Поезд дернулся и встал. Двери с шумом растворились и исторгли нас из мрачного, душного вагонного нутра. Мы вышли на платформу и повернулись друг к другу. Странное ощущение охватило меня: трудно привыкать к чудесам, даже если этого заслуживаешь.
- Добрый вечер! - мой спутник учтиво поклонился.
- Добрый вечер, - я сделала неловкую паузу…
- Только не надо ничего официального, никаких имен-отчеств, будем разговаривать запросто, без чинов. Пусть все будет так, как должно быть…
- Пусть все будет так, как должно быть, - эхом отозвалась я, и мы побрели наверх.
Мы вышли и окунулись в сутолоку большого города, где все куда-то бегут, куда все стремятся и откуда все мечтают уехать. Но нам некуда было спешить, некуда было стремиться и незачем уезжать. Сгущались фиолетовые сумерки, которые принесли покой и вечерний уют. Сумерки окружили непроницаемой стеной, и в этом молчаливом уединении стала проступать Москва, которую мы оба любили до одури — вечный источник вдохновения мыслителей и поэтов.
Мы шли и постепенно привыкали к тому новому и непонятному ощущению: происходило чудо. Но чудо было простым и ясным: встретились писатель и читатель. А то, что эта встреча произошла вопреки времени, пространству и их вечному противостоянию всему человеческому, уже казалось не важным. И даже само собой разумеющимся.
- В метро стало невыносимо, - пожаловалась я, чтобы как-то завязать разговор, зная уже по опыту, что такие чудесные встречи недолговечны.
- Жизнь невыносима, а метро — лишь ее концентрация…
- Подземная концентрация, - хмыкнула я.
- Подземелье ведьм и драконов, на которое мы обречены ежедневно, и вырваться из которого не представляется возможным, как невозможно избавиться от заклятия — это ли не сюжет с бесконечным преодолением?
- Да, но преодолевать это заклятие иногда приходится всю жизнь.
- Или освободиться от него…
- Оно беспощадно, - я развела руками.
- Кому как, - он посмотрел на меня загадочно и лукаво.
- Ну, да, мы живем в хорошее время, - сдалась я, - сейчас много возможностей избежать подземного рабства. Все-таки, дракон несколько ослабил свою хватку. Хотя…
Наши лица потемнели.
- Дракон ищет себе новые жертвы. Он так же набирает силу, как набирает силу свет. Вечное противостояние противоположных полюсов, которое все время накаляется и не прекращается ни на минуту.
- То есть спасти человечество не представляется возможным? - я намеренно задала вопрос в лоб. Он нисколько не смутился, лишь складка у переносицы обострилась.
- Знаешь, Машуль, я все время пытался спасти людей. Какая-то у меня предрасположенность к этому делу. Сначала в «Скорой», потом с тел я перешел на спасение душ. Но, по своему врачебному опыту знаю, что силы спасателей не безграничны…
- Само собой! Дракон боится спасателей больше всего на свете. И уничтожает в первую очередь…
- Ну, силы дракона тоже не бесконечны. Он разрушает ровно столько, сколько ему позволяет Создатель.
- Гриша, да как же так! Как же Он позволяет, как допускает все это!..
- Критиковать Создателя стало модно? Как будто человечество никогда не знало войн и кровопролитий! И винит не себя, а некое гигантское пресмыкающееся, которое дышит огнем и жрет младенцев?!
- Ну да, конечно, вся наша история построена на насилии и его преодолении.
- Насилие и противостояние — вот основные движущие силы истории человечества. Дракон многолик, ты рубишь одну голову, а вырастает тысяча.
- Значит все зря?!
- Нет! В этом смысл жизни. В этом обещание Спасения. Этот мир обречен, безнадежно испорчен драконом, но чтобы достичь будущего, надо освобождаться, все время освобождаться от своего внутреннего дракона…
- И к тому же бороться с внешним?
- Другого выхода нет.
- «Убить Дракона»* - трагический фильм. Ланцелот остается один. Но ты написал иначе, твой текст ближе к шварцевскому…
- Марк поставил свое кино. Он трагически мыслил, и он оказался прав. Но он не учел одной мелочи, которая, кстати, по-моему, совсем даже не мелочь.
- Да! Согласна. Твой финал ближе в Шварцу, он мягче, человечнее, справедливее, наконец! В нем больше правды.
- Вот как раз правды больше в фильме… А мой финал, где Эльза не отказывается от Ланцелота, где его не изгоняют, где его опустошенная душа находит в себе силы бороться дальше, но уже без подвигов, без легендарности, и ему трудно перестраиваться на бережную и кропотливую работу, а ему бы все подвиги совершать — это мое понимание всей этой истории, вокруг которой вертится мир. Ланцелота учит садовник! Учит той самой работе, которой ему придется заниматься, чтобы не стать новым драконом.
- Но работа эта не менее героическая…
- О да! Великому воину приходится учиться у простого садовника, но в этом весь Шварц! Вся мудрость жизни…
- Знаешь, я сравнила твой текст с текстом Шварца, и он почти дословно повторяет его:
Но будьте терпеливы, господин Ланцелот! - Садовник осторожно коснулся нескольких лиц. Умоляю вас. Тепло помогает росту. Разводите костры. Сорную траву удаляйте осторожно, чтобы не повредить здоровые корни. Ведь если вдуматься, то люди, в сущности, тоже, может быть, пожалуй, со всеми оговорками… заслуживают тщательного ухода.**
-Да, изменил совсем немного, только адаптировал воззвание к нашему времени…
- И твой «Дракон» гораздо ближе в шварцевскому, хотя у него все кончается свадьбой, а у тебя…
- У меня получилось нечто среднее между Шварцем и фильмом, - он грустно улыбнулся.
- Создавать хэппи-энд мне показалось искусственным, но я попытался сохранить дух великой истории. И еще попытался развернуть ее к свету и… как бы точнее выразиться…
- Привести Ланцелота в рабочее состояние?
- Да, именно! Ты классно формулируешь!
- Да, я такая. И у тебя в тексте тоже есть садовник, который помогает Ланцелоту превратиться из героя в человека…
- Да, именно! Герою даже проще стать драконом, чем человеком.
- И ты решил его улыбнуть…
- Марк сделал безотрадный и жесткий финал. У него нет ни садовников, ни надежды. Совсем нет надежды. Он выступил пророком. Мы и сейчас живем именно в его «Драконе». Он лучше знал жизнь, но кто знает, может быть, он видел не так далеко…
- Мне тоже так кажется, Гриш! Вот это наше сегодняшнее состояние жестокой невесомости, невозможности что-то изменить, непримиримой ненависти к себе за собственное бессилие — все это от нашего привычного безотрадного героизма. А ты предложил стать мягче, стать добрее, кропотливее, теплее, милосерднее…
- Спасибо, Машенька! - он мягко улыбнулся. - Меня оправдывает только то, что я ближе к Шварцу, но, кто знает, кто из нас прав — я или Марк…
- Конечно же ты! А мы и сейчас живем в мире исступленного героизма. По законам, так сказать, военного времени… И твоя улыбка, улыбка Ланцелота, может сказать людям больше, чем правда жизни.
- Сказочник Шварц очень хотел, чтобы его сказки имели счастливый конец. Улыбнись, Ланцелот.
Он взглянул на нее и не нашел никакого ответа. Смеяться ему не хотелось. Но она попросила снова:
- Улыбнись!
Люди смотрели на него с надеждой и… он улыбнулся. Широко, как умел. Только на глазах его выступили слезы. Но все равно это была настоящая улыбка доброго, веселого, отчаянного и умного человека.
Улыбка дала возможность музыке зазвучать громче и веселее.***
- Твоя последняя ремарка расставляет все по своим местам. Она дарит и надежду, и силы жить. То, что именно сегодня позволяет начинать строительство завтра. Ведь так?
- Знаешь, жизнь научила меня не впадать в крайности и избегать однозначных оценок. Но мне хотелось — через эту улыбку, через это возвращение Ланцелота к себе вернуть людям то, чего лишали их многие века и тысячелетия…
- Веру в то, что мир можно спасти?
- И нужно. Несмотря ни на что.
Примечания:
- - имеется в виду художественный фильм "Убить дракона", поставленный режиссером Марком Захаровым по сценарию, написанному совместно с Григорием Гориным
** отрывок из сценария к фильму "Убить дракона"
*** отрывок из сценария к фильму "Убить дракона"
Григорий Горин (1940 - 2000) - русский писатель и драматург, автор пьес для театра и киносценариев. Автор пьес "Забыть Герострата!" (1972), "Тиль" (1973), "Поминальная молитва" (1989), "Чума на оба ваши дома!" (1993), а так же прозаических произведений. Много работал с режиссером Марком Захаровым в театре и кино.
Из цикла "Невидимые свидания"