Чтобы Полина могла присутствовать на собрании, директриса решила провести его в актовом зале. Только сюда без проблем мог заехать человек на инвалидной коляске. Глядя на маму девочки, Галина Фёдоровна испытывала и жалость, и страх. Будь её воля, она бы вообще не смотрела в сторону наполовину парализованной женщины. Надо быстро всё сделать и двигаться дальше.
— Уважаемые коллеги, - говорила Галина Фёдоровна. — Давайте, не теряя времени, займёмся ситуацией Петровых. Нам уже в третий раз, с позволения сказать, дано указание проверить состояние в семье и сделать заключение, способна ли Полина Петрова выполнять обязанности родителя. В третий раз!
Полина чувствовала себя отвратительно. Школа — всего в пяти минутах ходьбы от дома, но они показались ей шествием на Голгофу. Сначала двое местных за пятьдесят рублей снесли её на инвалидной коляской по лестнице. И чуть не уронили! Потом она форсировала подъёмы и тормозила на спусках, чтобы добраться до школы. Лида всё порывалась помочь, но куда ей: маленькая девочка не в силах справиться с большой коляской.
— Нам поступают тревожные сигналы, — продолжала директриса. — Фактически, Лидочка Петрова брошена на произвол судьбы. Ей приходится обслуживать не только себя, но и, прошу прощения за прямоту, немощную мать. Хотя мы все с сожалением относимся к ситуации, в которой оказалась Полина Петрова, нам нужно, не сочтите за грубость, в первую очередь заботиться о детях. Психолог здесь?
В зале, куда их пригласили вместе с дочерью, действительно было людно. Какой-нибудь педагог вполне мог справиться за рядами мягких сидений. Лида, уставшая после учебного дня и переходов с матерью, едва не задремала на своём сиденье. Поначалу Поля хотела встать и возмущаться. Потом вспомнила, что прикована к инвалидной коляске — и решила молчать.
— Эмоциональное состояние ребёнка внушает тревогу, — говорила девушка, очевидно, психолог. — Я провела ряд тестов на тревожность, депрессию, целеполагание.
— Какие выводы? — вдруг спросил полный мужичок в пиджаке, который развалисто сидел на одном из кресел.
— Психологическое состояние крайне нестабильное, — ответила психолог. — Ребёнок, очевидно, находится под большим стрессом, что вполне объяснимо ситуацией в семье. Отмечается полное несоответствие возрастной и поведенческой роли.
Психолог говорила много других умных слов, общий смысл которых сводился к тому, что Полина повесила на свою единственную дочь слишком много ответственности. А сама, значит, наслаждается такой ситуацией. Это было возмутительно. Но Поля умела сдерживать эмоции, тем более в такой ситуации, где нужно было проявить терпение.
Потом выступил классный руководитель, который изначально не отличался особой любовью к Лиде. Затем обличительную речь произнёс представитель родительского комитета, что и вовсе удивило Полину. Она продолжала молчать, хотя сдерживаться было всё труднее. Наконец, слово дошло и до Лиды.
— Что происходит? — спросила девочка. — Почему вы нас тут так обсуждаете? Мы с мамой и бабушкой отлично справляемся. Лучше бы помогли…
— Лида, — перебила директриса. — Мы считаем, что твоя мама не в состоянии исполнять родительские обязанности...
— Но Галина Фёдоровна! — возразила девочка. — Она ведь поправляется. Ей уже гораздо лучше. Мама каждый день занимается. Да, без бабушки трудно. Но мы не собираемся сдаваться.
— Да чего мы её слушаем, — хлопнул кулаком по столу полный мужичок, который до этого момента хранил молчание. — Как решим, так и будет.
В зале раздался ропот — педагоги спорили. Очевидно, что подобные дела им приходилось разрешать нечасто. Одно дело, когда родители злоупотребляют алкоголем и детьми не занимаются. И совсем другое — если мать просто попала в беду. Да ещё и так спокойно реагирует на происходящее.
— Можно мне сказать? — наконец, спросила Полина. — Мне слово для защиты дадут или нет?
— Да, пожалуйста, — кивнула Галина Фёдоровна. — Мы вас внимательно слушаем.
— У меня сейчас сложный период, — произнесла Поля. — К такому подготовиться невозможно. Столько проблем навалилось. Я могу одно сказать: надежды не теряю. И не сдаюсь. У меня есть план, как всё исправить.
— Петрова, — перебил её мужичок в пиджаке. — Вы нам одно скажите: вы сейчас те самые препараты принимаете? Не заставляйте меня вслух это слово говорить, при детях.
— Нет, — ответила Полина. Сохранять спокойствие было всё сложнее. — Тот самый препарат, который вы произносить не хотите, уже полгода в аптеки не завозят. Да я и сама решила от него отказаться.
Мужичок смутился. Он быстро перебирал бумаги, которые лежали перед ним на столе. Тёр голову обеими руками и переводил взгляд с Галины Фёдоровны на Полину. Открыл было рот, чтобы что-то сказать — но тут же стушевался.
— Я об одном прошу, — сказала Полина, чтобы развить успех. — Дайте нам время. Я найму сиделку. А Лиде — помощницу. Я буду стучаться во все двери, чтобы нам предоставили помощь.
— Это просто… — начал говорить мужчина в пиджаке, но директриса его перебила.
— Две недели! — сказала Галина Фёдоровна. — Две недели на устранение недостатков. Иначе изъятие ребёнка неизбежно. Кто за?
Педагоги подняли руки — почти дружно.
— Единогласно, — довольно произнесла директриса. — Совет решил: признать за семьёй опасное положение. Предоставить срок — две недели для устранения недостатков, на которые обращено внимание. Итак, Петровых мы больше не задерживаем. Помогите Полине подняться… Выбраться в холл. К другим вопросам, коллеги.
— Мама, не плачь, — просила Лида, когда они стояли в коридоре. — Ну не плачь. Пойдём. У нас с тобой ещё много дел. Нужно твои ножки размять.
— Подожди, — ответила Полина, вытирая слёзы. — Подожди ещё пару минут. Я ещё не всё сказала.
В это время дверь в школьный зал открылась, и оттуда вышла директриса. Она шагала быстро, не оглядываясь, но разминуться в узком коридоре с инвалидом на коляске всё равно было невозможно. Полина проворно двинулась к ней, энергично работая руками. Должно быть, она ещё ни разу не передвигалась на коляске так быстро. Галина Фёдоровна заметила её и попыталась изменить траекторию движения — но поздно.
— Пару слов! — попросила Полина. Директриса пыталась пойти, но женщина проворно схватила её за руку. Как откажешь колясочнику. — Всего пару слов!
— Ладно, — сдалась Галина Фёдоровна после недолгого маневрирования. — Я вас слушаю.
— Что это за спектакль? –— возмутилась женщина. — Я буду жаловаться. Я дойду до самого верха. Вас всех уволят, слышите?
На удивление, директор отреагировала на угрозы спокойно. Она поправила пиджак, выразительно посмотрела на Полину.
— Послушайте, пожалуйста, — говорила Галина Фёдоровна. — У ребёнка должно быть детство. Речь ведь не только о том, что она превратилась в вашу сиделку. Дело ведь и в вас… Вы ведь понимаете, о чём идёт речь, не так ли?
Устали руки, а ещё — на ладонях появились мозоли. Она замечала, что опытные коляски носят перчатки, но сама почему-то не надела. Просто она ещё не свыклась до конца с мыслью, что немощь — навсегда. И нужно с этим жить. Девочка же просто чувствовала себя опустошённой. Педагоги так буднично решали её судьбу, словно речь шла о машине или другом неодушевлённом предмете.
— Слушай, у нас масло закончилось, — сказала Полина. — Неплохо бы в магазин зайти. Как раз, по пути.
— Не стоит, мама, — ответила Лида. — Там эта злая женщина. Будет опять над тобой издеваться.
— Нет, пойдём, — потребовала мама. — Пусть она все гадости мне в лицо скажет. Если у неё хватит смелости.
Чтобы попасть в магазин, нужно было перейти дорогу и преодолеть бордюр. Перед павильоном было специальное занижение тротуара, но аккурат на этом месте кто-то поставил огромную машину — не обойти и не объехать. Лида подошла поближе и поискала табличку с номером телефона. Под лобовым стеклом красовалась ироничная надпись: «Мешает моя машина? Сожалею»
— Мама, объедем, — сказала Лида.
— Нет, — упиралась Полина. — Можно развернуться и залезть. Давай пробовать.
Должно быть, женщине просто не хватало опыта колясочника. Несколько минут она пыталась забраться на бордюр — но тщетно. В конце концов, она двинулась дальше по дорожке и нашла занижение бордюра, которое не было перекрыто машиной. Эти движения совсем утомили её — она буквально не чувствовала рук.
Нужна передышка. В магазин вел удобный пандус, который Полина преодолела с помощью дочки. Вместе они смогли проехать за прозрачную дверь. Внутри — несколько посетителей: старики и старушки, которые неспешно сравнивают цены и ищут, что подешевле.
— Не может быть! — картинно всплеснула руками Ирена, завидев Лиду и её маму на коляску. — Мои постоянные клиенты. Давненько вашей ноги тут не было, королева-мать.
Полина думала, что рассказы её дочери про эту женщину — преувеличение. Теперь она могла сама убедиться в их реальности. Продавщица всё не унималась, как будто спешила высказать все грубые шутки, которые она придумала про колясочников. Полина буквально оторопела от этого потока колкостей.
— Я думала, что после нашего первого знакомства ноги вашей здесь больше не будет, — продолжала продавщица, ехидно улыбаясь. — Ой, простите. Ноги есть, но их как бы нет.
Грубые шутки, которые она могла бы просто проигнорировать, вдруг отозвались в душе Полины болью. Жутко захотелось ответить так, чтобы продавщица замолчала.
Высказать всё, что она думает про наглую хабалку, которой больше и сорваться не на кого. Но сил совсем не было. Даже небольшая очередь клиентов не могла остановить поток ехидностей. У Ирены будто открылось второе дыхание: она одновременно и пробивала товары, и унижала свою посетительницу.
— Уважаемая, — сказала вместо этого Полина самым спокойным голосом, на который была способна. — Вы же видите, что перед вами — человек с ограниченными возможностями. Мне нужна пачка сливочного масла. Проявите хотя бы капельку уважения.
— А меня кто уважит? — резко ответила Ирена. — Масло ей пробить. Стою тут, как проклятая, по двенадцать часов. Даже в туалет некогда выйти!
Из-за поведения продавщицы перед прилавком начала скапливаться очередь. В маленьком павильоне с трудом могло поместиться человек десять. Вечером здесь было немало посетителей — могла даже образоваться очередь. Полине почему-то захотелось продемонстрировать свою правовую осведомлённость. Ведь инвалидов должны обслуживать без очереди. Почему бы не потребовать от этой хабалки соблюдать законы?
— Уважаемая, — сказала она. — Я имею право в очереди не стоять. Вы должны обслужить меня в первоочередном порядке. Подойдите сюда и продайте мне масло.
— Только в очереди не стоять? — картинно удивилась Ирена. — А я-то думаю, почему вы всё время сидите! Не хотите стоять в очереди — не стойте. Мне кажется, что при всём желании — не сможете.
Редкие посетители посмотрели на Полину. Она не выдержала и заплакала. Продавщица попала в самое больное место: женщина действительно никогда не сможет подняться со своего кресла. Как бы ей ни хотелось убеждать себя в обратном. Она может нанять лучших врачей, купить самые дорогие медикаменты — это не поможет. К прилавку подошла её дочка, которая с вызовом посмотрела на продавщицу.
— Знаете что? На самом деле это вы никогда не сможете встать.
— Я-то? — картинно удивилась Ирена. — Смотри, я — стою.
И она сделала несколько шагов вперёд и назад, чтобы развеять всякие сомнения.
— Это вам кажется. На самом деле вы не стоите, а лежите. На самом дне.
— На дне? — спросила Ирена. Девочка, которая никогда не отвечала на её колкости, будто без ножа её резала.
- Вы сдались, - произнесла Лида. – Поэтому и ведёте себя именно так. А сдаваться нельзя. Никогда.
— Я? — вспылила Ирена. — Сдалась? Да что ты знаешь об этом, мелочь?
— Да, — кивнула девочка. — Видно ведь, что вам тут не нравится работать. Видно, что вы тут как муха за стеклом — бьётесь и бьётесь. А моя мама — сильная. Вы даже рядом не стояли. Подавитесь своим маслом, мы уходим.
Девочка развернулась, взяла коляску Полины за ручки и начала толкать её к выходу. В спину ей раздались хлопки: редкие посетители аплодировали. Должно быть, им тоже не нравилась Ирена и её шуточки. Сама продавщица так и застыла с рукой, протянутой к холодильнику. Слова девочки, безобидные на первый взгляд, ранили её очень глубоко и сильно.
— Чего хлопаем, ну? — сказала она после паузы. — Нет у меня тут мух, ни одной. На мёд только пчёлы летят, знаете ли.
Семь ступенек, ведущих на площадку первого этажа, были её Эверестом. Как на них взойти, если ноги тебе не подчиняются? Из-за того, что они задержались на собрании и в магазине, желающих помочь ей с подъёмом за умеренную плату не наблюдалось. После унижений, которые Полина испытала за последний час, ей захотелось показать силу характера.
— Ты кресло сможешь поднять? — спросила она у дочери. — Занести его в квартиру?
— Да, но…
Полина не стала слушать девочку, схватилась за поручень у стены и начала карабкаться вверх. Получалось неуклюже, но что делать? Надо ведь когда-нибудь привыкать. В её плане был изъян: забравшись на площадку, она совершенно лишилась сил. А ведь теперь нужно опять залезть в кресло. Лида её покалеченное тело поднять точно не сможет: она и так с трудом затащила коляску.
— Без масла мы остались, — сказала Полина, лёжа на площадке головой вверх. Она улыбалась.
— Мама, а почему мы сюда переехали? — спросила девочка. — Не самое подходящее место для инвалида.
— Это да, — согласилась Поля. — Мы сюда переехали, потому что у мамы деньги закончились. Помоги мне. Буду свою коляску штурмовать.
С огромным трудом и с помощью дочери ей удалось забраться обратно в инвалидное кресло. От напряжения она вся вспотела. Полина ожидала, что тело отзовётся болью на такие испытания. Но именно сегодня организм спокойно реагировал на все вызовы и лишения. Причина их переезда была банальна: когда она продала предыдущую квартиру и рассчиталась по долгам с банком, денег осталось немного. А первый этаж ей казался отличным вариантом.
— Мама, а что ты говорила про сиделку? — вдруг спросила девочка, открывая дверь. — Откуда у нас деньги на неё?
— Это я так, для красного словца, — ответила Полина. — Две недели я выторговала. Я что-нибудь придумаю. Раньше твоя мама умела общаться с людьми, знаешь ли.
Девочка вздохнула. Кажется, она относилась к ситуации серьёзнее, чем её мать. Только сейчас до Лиды стало доходить, что их могут разлучить. Кто же позаботится о маме? Кто будет разминать ей ноги, готовить завтрак и ужин? Девочке стало очень жаль и себя, и маму. Но сдаваться нельзя: нужно думать. Она ведь только что учила продавщицу, которая её раза в три старше, не отчаиваться.
— Давай попросим о помощи папу, — предложила Лида. — Пусть бы он был с нами. Или где-нибудь рядом комнату снял.
— У тебя нет отца! — разозлилась Полина, а её весёлое настроение тут же улетучилось. — Он бросил тебя, ушёл. Даже не смей произносить его имя в моём доме.
— Но мама, они ведь не успокоятся, — продолжала девочка. — Они не сдадутся.
Полина подумала, что её дочери нужно сказать какое-нибудь ласковое слово. Поддержать, помочь, принять участие. Но слова всё никак не желали складываться в её голове во что-то осмысленное. Как ей объяснить, что её никчёмный отец ничем не поможет? Даже если приползти к нему на коленях. Это именно то, что Полина теоретически могла бы сделать для дочери.
— Завтра выходные, — сказала мама. — Будем вместе сидеть и думать, как нам выйти из ситуации. А ещё ведь нужно к бабушке съездить… Ты сможешь?
— Конечно, — ответила девочка.
— Иди пока, передохни. Я сделаю бутерброды. У меня какое-то вдохновение.
Конечно, женщина лукавила. После физических нагрузок руки очень устали. Но она хотела показать самой себе, что всё ещё что-то может. Что она — мать, а не обуза. Если поставить дощечку на колени, то Полина вполне могла что-нибудь приготовить. Например, нарезать хлеб и намазать его маслом.
Его остался маленький кусочек: пришлось постараться, чтобы растянуть его на четыре кусочка хлеба. Мяса тоже не было, и Полина мелко нарезала две сосиски, до которых дотянулась в холодильнике. Временами боль отступала, и Полина даже могла надеяться на лучшее. И в этот вечер, когда покалеченное тело не доставляло ей хлопот, страдать решила душа. Кого она обманывает?
Ей не нанять ни сиделку для себя, ни няню для дочки. Дело даже не в том, что Лида блестяще справлялась со всей домашней работой. Проблема заключается в другом. Бедность — её главный недуг. Как только ты выпадаешь из мира успешных людей, бедность — тут как тут. Если ты молодой и здоровый, вылечиться можно. Но немощным и пожилым — увы.
Полина думала о том, что скоро наступит зима, а у нее нет денег, чтобы купить дочери новую куртку и сапоги. Может, ей правда лучше сдаться? Говорят, что немощным людям все должны помогать. На бумаге, наверно, так и есть. Но в жизни получается наоборот. Согласиться с этой бездушной директрисой — и попросить её о помощи. Вдруг есть какой-то интернат, где дети могут находиться с немощными родителями?
— Лидка! — позвала Полина, прогоняя от себя безрадостные мысли. — Иди чай пить.
Лида терпеть не могла метро. Каждый раз, когда она спускалась в подземку, девочка чувствовала непонятный страх. Раньше, до аварии, мама возила её на машине. Она — отличный водитель. Вместе они ехали в бассейн или в супермаркет, где с продавцами вообще необязательно говорить. Иногда к ним присоединялась бабушка: втроём им было очень весело.
В который раз девочка вспоминала тот роковой день. Как мама усадила её на бустер, пристегнула, нажала на газ… По правилам детям запрещено передвигаться на переднем сиденье. Но они с мамой были настолько неразлучными, что игнорировали это требование. У мамы была большая машина французского производителя, которую она ласково называла Дуся.
Самые приятные воспоминания Лиды были связаны с этим автомобилем. Как они поехали в Санкт-Петербург на выходные и бродили по красивым улочкам, любовались набережной… Как отправились на ледовую арену и смотрели хоккей. А потом — долго бродили по этажам паркинга, потому что забыли, где оставили свою машину. Как вместе ездили в аквапарк, где вместе съезжали с высоких-высоких горок на ватрушке…
Теперь всё это в прошлом. К ежедневным заботам Лиды добавился ещё и поход в больницу. Но просто сказать — поход. Сначала — сварить любимый бабушкин борщ и перелить его в банку. Потом - ехать на третьем троллейбусе до метро. Потом — ещё двадцать минут тряски глубоко над землёй. И вот, наконец, больница. Но внутрь никого не пускают — карантин.
В вагоне Лида задремала и снова видела тот самый день. Перекрёсток, который забрал Дусю и мамино здоровье. Девочка знала, что в машине — коробка-автомат. Это значит, что нужно только нажать на педаль, а дёргать за рычаг необязательно. Почему она тогда сказала маме, что можно ехать?
Девочка машинально вышла из метро и пошла в сторону больницы. Она хорошо запомнила, где находится нужный ей корпус. Постаралась придать себе весёлый и беззаботный вид. Внизу Лиде повстречалась та самая сердобольная медсестра, которая провела её в палату к бабушке, несмотря на запреты.
— Здравствуйте! — улыбнулась девочка. — Я к Валентине Петровой. Помните меня? Вот бы мне к ней подняться, поговорить. А то мы с мамой жутко скучаем.
— Не получится, — ответила медсестра, сверившись со списком, и вздохнула. — Никак.
— А передать супчик? — спросила Лида и подняла сумку. Она уже была готова к отказу, но всё равно расстроилась.
— Нет, родная, не получится, — сказала женщина в белом халате. — Тут, понимаешь, такое дело…
— Что случилось?
— Твоей бабушке хуже стало, — ответила женщина. — Сегодня ночью её перевели в реанимацию. Но ты не волнуйся и не переживай. Это с травмой никак не связано.
— А с чем связано? — спросила Лида. Она почувствовала, как пол уходит у неё из-под ног, и тогда медсестра взяла её за плечо.
— Коронавирус, будь он неладен, — вздохнула она. — Положительный у неё тест, сатурация низкая. На стариков знаешь, как действует?
— А вы не ошиблись? — с надеждой спросила Лида. — Может, вы мою бабушку с кем-то путаете?
— Эх, если бы, — ответила медсестра. — У меня память знаешь какая хорошая? Да и имя у неё такое редкое — Валя. Мою бабушку так же звали. Но ты держись. Даст бог, выкарабкается.
— Что же мне делать?
— Я тебе сейчас телефон напишу, — женщина в белом халате взяла листочек и нацарапала на нём несколько цифр. — Вот. Это дежурный пост в красной зоне. Можешь звонить периодически, интересоваться. Если с первого раза не ответят, ты ещё раз набери. Там, знаешь ли, пациентов много… За всеми особо и не уследишь.
Поникшая и понурая, Лида шла обратно, на метро. В сумке болталась бесполезная банка с борщом, который она с такой любовью приготовила. Про реанимацию она понимала: это место, куда людей кладут, когда им совсем плохо. Но что такое сатурация? И почему у бабушки она низкая? Нужно было не уходить, а задать медсестре все эти вопросы.
И самое главное: закончатся ли в её жизни испытания — хоть когда-нибудь? Папа, ей может помочь только папа. Она достала свой телефон и нажала на кнопку вызова в мессенджере. Молчание. Вчера он ей тоже не ответил, но она звонила ему поздно вечером. Девочка всё никак не могла запомнить, какая разница между её городом и Африкой. Папа никогда не говорил, сколько времени в том городе, где он находится.
Лида снова и снова нажимала кнопку вызова. Молчание. Ни одной смешной картинки, ни одного смайлика. Папа пропал. Это ранило сильнее ножа. После стольких лет он появился в ее жизни — и опять исчез. Но сердце отказывалось верить в коварство отца. Нет, с ним что-то случилось. Как и с мамой, как и с бабушкой. Жаль только, что там, в далёком африканском краю, ему никто не поможет. Там он совсем один.
Их обычный разговор всегда принимал один и тот же оборот. Она просила папу вернуться к ней, а он — долго объяснял, почему это невозможно. У него очень красивый голос – как у диктора или политика. Девочка пыталась папу переубедить, отказывалась верить, что взрослые могут быть такими глупыми и злопамятными:
— Мне тяжело вернуться, Лидка, — вздыхал отец в таких случаях. — Обидел я твою маму страшно. До смерти обидел.
«Она простит!» — повторяла про себя Лида снова и снова. Ведь её мама, такая сильная и успешная, такая живая и целеустремлённая, всегда прощала её — дочь. Неужели её папа так сильно отличается? Если бы он вернулся чуть раньше, с ним бы точно ничего не произошло там, в далёком африканском краю.
Погружённая в мрачные мысли, Лида спустилась в метро. Вот уж действительно — механизм, который всегда работает. Поезда под землёй, словно гигантские игрушки, продолжали двигаться вперёд. И ей казалось, что этим огромным, бездушным машинам всё равно, что происходит с обитателями. Они, как и эскалаторы, продолжат двигаться, что бы ни случилось снаружи.
Галина Фёдоровна в третий раз переписывала собственное прошение об отставке. Просто так уволиться не позволял расчёт: иначе ей дадут обычную пенсию, а не как у госслужащего. А ведь разница огромна… Директрисе жутко не хотелось участвовать в этом спектакле, который разыгрывал Михаил Михайлович. Изъятие ребёнка из семьи — это всегда стресс. Но случай Петровых был особенным.
На её долгом учительском веку попадалось немало семей, вызывавших опасение. Огромное впечатление на неё произвела мать, которая оставляла дома детей-младшеклассников в гордом одиночестве, а сама — устраивала себе многодневные «походы» по гостям. Или отец, который почему-то решил, что его сын должен питаться солнцем и отваром из овощей. На полном серьёзе!
Но всё это были крайности, неизбежные в огромных городах. Ситуация Петровых, казалось, требовала совсем другого подхода. Не такого формального, который предлагали в администрации, а творческого. Воспитанная на идеалах Советского Союза, директриса силилась вспомнить, что могли предложить в тот период. Наверно, подобрали бы для них квартиру. И нашли бы покалеченной маме какую-то работу.
Эх, потеряли мы, потеряли… Чиновник из администрации жутко злился на неё после пятничного совета. Он произнёс много некрасивых слов, ругал за нерешительность и некомпетентность. Да что он понимает? Сколько он там в школе проработал? Поэтому Галина Фёдоровна твёрдо решила уйти. Благо, стаж и возраст позволяли просить об отставке.
— Раз уж сказали про две недели, то и ладно, — говорил чиновник, махая рукой. — Значит, в ту же пятницу, приходите всем миром. Участкового инспектора возьмите. Составьте самый злобный, самый разгромный акт — и забирите ребёнка. Это понятно?
Директриса всё никак не могла написать шесть строчек без ошибок. Прошения об отставке полагалось писать вручную. Ей, как педагогу со стажем, это было совершенно не понятно. Почему столь будничный документ не доверяют компьютеру? Сделав очередную описку, Галина Фёдоровна схватила бумагу и в ярости разорвала её. Полегчало.
Стоило ей остаться наедине со своими мыслями, как в её голове попеременно возникали два антагониста. Михаил Михайлович, чиновник из администрации, для которого цифры — важнее всего. И Полина Петрова, требовавшая от неё человеческих чувств и участия. Каждый из них прав по-своему.
Чиновник беспокоится о том, чтобы не произошло нечто непоправимое. Когда человек в беде — он на всё способен. И в этом случае лучше перестраховаться, чем полагаться на риск. Женщина на коляске хочет, чтобы ей оказали помощь: имеет на это полное право. Но, по странному стечению обстоятельств, Галина Фёдоровна не может протянуть ей руку.
Прошение всё никак не получалось. В этот раз она вообще срезалась на первой же строчке, написав «прощение». Очень символично. Ей действительно нужно было прощение. Что же делать? У девочки должны быть родственники. Просто обязаны! Как минимум — отец. Раз Михаил Михайлович так хочет, чтобы она привлекла участкового, почему бы не попросить его о помощи? У этих полицейских— очень широкие возможности.
Дежурная терпеливо рассказывала ей об отсутствии изменений в состоянии бабушки. Это ожидание давило на Лиду, но маме было ещё сложнее. Та тоже звонила в больницу, но выглядело это иначе. Наберёт цифры — и долго смотрит на экран. Не решается нажать на зелёную кнопку.
Лида стояла у входа в «Дивный», ожидая кого-нибудь из взрослых. При посторонних людях эта хабалка точно не посмеет упражняться в остроумии. Хотя девочка зареклась не ходить в магазин со злобной продавщицей, деваться было некуда. На выходные им задали слишком много заданий. А ведь по вечерам Лида отрабатывала па, стоя перед зеркалом. Поэтому поход в нормальный магазин в соседнем районе означал бы отказ от занятия.
А сегодня ей было жизненно необходимо сделать растяжку, а потом — пордебра, плие и батманы. Это помогло бы ей отвлечься от мыслей из-за папиного молчания. Она уже не знала, что думать. Спустя минуту ожидания подошёл какой-то дядя в длинном пальто. Он улыбнулся ей и заботливо открыл дверь:
— Что, не поддаётся? — спросил он. — Проходи, малышка.
Завидев девочку в дверях, Ирена открыла было рот для очередных острот, но осеклась. Мужчину в пальто она видела впервые. А её главное правило — не нападать на незнакомых людей. Как знать, кто он такой: вдруг Арсен отправил, чтобы проверить её? Судя по приличному пальто, нездешний человек. Придётся прикусить язык.
— Проходите, я вас обслужу — сказала она как можно приветливее. — А ты, девочка, смотри мне, не укради что-нибудь.
— Нет-нет, — помахал руками мужчина. Он принял колкость продавщицы за шутку. — Сначала — девочка, а то ведь действительно — глаз да глаз за ними нужен. Что ты будешь покупать, малышка?
— Ой, мне много всего надо, — сказала девочка. — И свекла, и морковь… Давайте сначала вы.
— Нет, — настаивал мужчина. — Я никуда не тороплюсь. Хочешь, помогу тебе?
Довольная Лида вышла из магазина. Какой вежливый дядя! Вот бы её папа был таким же — добрым и вежливым. У неё зазвонил телефон. Мама!
— Лида! — закричала мама. — Скорее возвращайся!
Девочка стремглав бросилась домой. Вроде бы тут бежать — совсем чуть-чуть. Но Лиде казалось, что она двигается слишком медленно.
Интересно ваше мнение, а лучшее поощрение — лайк и подписка))