Василий Васильевич Верещагин (1842-1904) – знаменитый русский художник. Всем нам хорошо известны его «Апофеоз войны», серия картин, посвященная Отечественной войне 1812 года. Среди множества его работ чайный сюжет запечатлен лишь на одной. Однако Верещагин был еще и талантливым писателем, так что из его воспоминаний и путевых очерков можно узнать и чайные истории.
РАННЕЕ ДЕТСТВО
«Отец мой три трехлетия сряду был выбираем уездным предводителем дворянства, и на его, также на мамашины именины и рожденье съезжался весь уезд, т. е. все дворянство. 14 октября 1842 года, в день папашина рождения, вечером, когда во всех гостиных комнатах играли в карты, я явился на свет – подали шипучки и поздравили предводителя и предводительшу с Василием Васильевичем №2. Это достопамятное для меня событие случилось в городе Череповце, и так как наши переехали через 2–3 года в деревню, то о времени городского житья я ничего не помню».
Раннее детство будущего художника прошло в имении Пертовка, которое располагалось на берегах Шексны, примерно в двадцати верстах от Череповца. Территории эти исчезли в 1930-х годах, когда создавалось Рыбинское водохранилище. Жили Верещагины так, как и многие провинциальные дворяне-крепостники. В воспоминаниях художника, написанных не без юмора, проходит целая галерея лиц – родных, соседей, слуг. И конечно, быт помещиков 1840-х–1850-х годов был немыслим без чая. Правда, воспоминания о чае для детей Верещагиных скупы, Василий Васильевич ограничился лишь одной деталью. «Сахару и прочего нам почти не давали, а к чаю, блинчикам и прочим сладким заешкам (местная диалектная форма слова «заедки») отпускали патоку».
В наши дни в Череповце можно посетить музей в доме, который был Верещагиными построен в 1830-х годах и принадлежал им до начала 1880-х годов. Обстановка дома, где родился художник, воссоздана по аналогам эпохи и воспоминаниям, некоторые предметы – мемориальные, происходящие из имения Пертовка. В одной из комнат музея организована экспозиция буфетной или столовой, где можно увидеть и самовар, и чайную посуду.
ЧАЙ ДЛЯ БУДУЩЕГО ОФИЦЕРА ФЛОТА
Домашнее детство Василия Верещагина закончилось, когда его, восьмилетнего, отдали учиться в Александровский кадетский корпус для малолетних, располагавшийся в Царском Селе. В воспоминаниях читаем о «плохом кушанье» для воспитанников, а также о «паточном невкусном чае» или «дрянной патоке в чае».
Через три года мальчик поступил в Морской кадетский корпус и жил уже в Санкт-Петербурге. «В 6 часов по барабану вставали, в 7.30 пили в роте попеременно или сбитень или чай». В восемь утра начинались «классы», затем в одиннадцать давали «по пеклеванному хлебу», который кадеты не ели: он был «очень невкусен». Позже, когда у заведения сменилось руководство, новый начальник «велел спросить кадет»: «не желают ли они получать в 11 часов по куску черного хлеба, а по утрам за то пить чай не через день, то есть вперемежку со сбитнем, а каждый день?» Кадеты с радостью согласились и с аппетитом ели вкусный черный хлеб с чаем.
Когда повзрослевшие кадеты выходили «в город», проводить свободное время, то «складывали» имеющиеся у них деньги (так, Верещагину родня давала полтора рубля в месяц): «на чай, на пирог, ... на пирование с пирогом, чаем, даже кофеем и кондитерскими пирожками».
Ежегодно, шестого ноября, в Морском кадетском корпусе устраивали праздник с балом. Гостей собиралось больше тысячи. «Вечером, с 10 часов, начинались танцы, во время которых подавали чай, прохладительное и фрукты».
В середине лета 1858 года Василий Верещагин среди прочих «молодых 15-летних гардемарин» отправился на фрегате «Камчатка» во Францию, в Бордо, «принявши команду и все нужное» для строящихся там фрегата «Светлана» и императорской яхты «Штандарт». В плавании Верещагин попробовал чай с ромом: «на одну четверть стакана чая приходилось три четверти рома».
Окончив в семнадцать лет Морской кадетский корпус, Верещагин не стал продолжать карьеру морского офицера и вышел в отставку: его уже давно манила стезя художника.
ПУТЕВЫЕ ЧАЙНЫЕ ЗАМЕТКИ
Василий Васильевич Верещагин был поистине великим путешественником: список посещенных им стран и городов внушителен. Свою страсть к путешествиям он объяснял так: «Путешествия признаю великою школою – много видел и слышал, и имею сказать много. Говорил, рисовал и писал с искренним намерением поведать другим то, что узнал сам». В его записных книжках и путевых очерках можно найти у упоминания о чаепитиях.
Например, заметки о поездках по Западной Сибири, в частности, о способах передвижения по Большому Сибирскому тракту. «На своих (в собственном экипаже с собственными лошадьми) тащились обыкновенно тихо, с тюфяками, перинами, запасными колесам, меж бесконечных чаепитий и закусываний: хозяева жалели лошадок, а и себя без нужны не изнуряли». «На почтовых по частной подорожной (на почтовых станциях, где по частное лицо, чтобы получить лошадей, должно было предъявить разрешение-подорожную) езда была разная. Вместо лошадей станционный смотритель предлагал обыкновенно или чайку, или яишенку, или молочка – под предлогом, что лошади в разгоне и необходимо подождать». Брань и угрозы при таком замедлении помогали редко, чаще всего станционному смотрителю приходилось давать сверх установленного тарифа «на версту и лошадь». «Проезжие по казенной надобности» были не так уступчивы в сторону сделки. «Самоварчик-самоварчиком, отчего не побаловаться, но чтобы к концу чаепития лошади были, а то дым коромыслом, крик, брань, угрозы и ни малейшей прибавки!»
А вот заметки из поездки 1903 года в Японию. «Железная дорога в Киото и дальше в Токио узкоколейная... Первый класс, как и все другие, не имеет отдельных купе, две лавки, крытые ковром, вдоль вагона и одна в ширину. Вагоны всех классов сообщаются между собой... Носильщики разного товара на станциях на все тона выкрикивают его: газеты, закуски, крепкие напитки, чай. Этот последний подается в маленьких глиняных чайничках, прекрасной формы, с миниатюрной чашечкой. Чай зеленый, японский, тут, конечно, низкого качества, но мне понравившийся настолько, что я частенько угощался им. Сахар не полагается, и все удовольствие чаепития обходиться в 3 сента, т. е. в 3 наши копейки, считая тут и стоимость чайника с чашкою, которые обыкновенно потом выбрасываются. Сначала я жалел бросать такие милые вещи, и стал было прятать некоторые, но когда они стали разбиваться, пришлось и вправду все выкинуть». «Японцы пьют много зеленого чаю». Среди подарков, которые Верещагин привез семье из Японии, были красивые чайные чашки из старинного фарфора. Их он вручил жене и дочерям.
ЧАЙ В АРМИИ
Василий Васильевич Верещагин неоднократно бывал участником военных кампаний, сюжеты его батальных полотен документальны. Во время русско-турецкой войны 1877-1878 годов его брат Сергей был убит, а брат Александр – ранен. Времени, проведенному «на Дунае», художник посвятил много записок и картин. Вот, например, эпизод из его жизни в деревне Малы-Дижос, где был расквартирован Дунайский отряд гвардейского экипажа. «Этот сотенный командир, стоявший в Малы-Дижосе, был К.П. Венков, тот самый всезнающий и вездесущий офицер, которому Скобелев (знаменитый генерал Михаил Дмитриевич Скобелев) поручил купить мне лошадь и повозку. Я довольно близко познакомился с этою своеобразною личностью и частенько бывал у него. Когда я приходил, он прежде всего спрашивал: не хочу ли я борщу? А ну, так чаю? И, уже не дожидаясь ответа на второй вопрос, приказывал заварить. Какой у него был чай, с каких плантаций – неизвестно; достаточно того, что он сильно окрашивал воду и что Кузьма Петрович считал его хорошим. Ложечки, однако, не водилось, и хотя хозяин всегда приказывал Щаблыкину (денщику) «подать ложечку, помешать», но тот, зная уже, как понимать это, отправлялся к плетню, вынимал кинжал и вырезал аккуратный прутик. К.П. сам пил всегда вприкуску, экономно, и оставшийся кусочек бросал назад в сахарницу со всеми отпечатками пальцев на нем». На картине того же времени «Адъютант» Верещагин изобразил денщика, хлопочущего за самоваром для офицера.
ЧАЙ ДОМА
В 1891 году Василий Васильевич Верещагин, женившийся незадолго до этого во второй раз, выстроил за Серпуховской заставой Москвы большой дом с огромной мастерской. Сосновые бревна привозили с берегов родной художнику Шексны, а проект архитектор Николай Васильевич Никитин создал по рисункам будущего владельца. Из воспоминаний сына Верещагина, Василия Васильевича Верещагина-младшего: «Земельный участок под усадьбой примыкал к левой стороне шоссе, отходившего от единственной в то время улицы в Нижних Котлах в направлении к селу Коломенскому, и находился на расстоянии одного-полутора километров от Нижних Котлов. Далее километрах в двух от усадьбы лежала деревня Новинки». Современные москвоведы полагают, что восточная граница участка шла за домом 15 по Нагатинской улице в Москве. До наших дней усадьба не сохранилась: после гибели Верещагина в 1904 году вдова продала дом и постройки владельцу соседнего участка, который в течение нескольких лет их и разобрал.
О распорядке дня художника и его семьи рассказывал Василий Васильевич Верещагин-младший. «Раньше всех в доме вставал отец. Если только какое-либо событие не нарушало обычного распорядка дня, он начинал работать в шесть часов утра. В те дни, когда в столь ранний час было уже достаточно светло, он сразу же брался за кисть и палитру». Вся же семья собиралась в столовой к утреннему чаю и завтраку между восемью и девятью часами. «Минут за тридцать до этого отец заходил в детскую, ставил меня, сестру Аню, а позднее и младшую Лиду полукругом, сам становился перед нами, и под его команду мы делали утреннюю гимнастику. Летом в хорошую погоду утренняя гимнастика и чаепитие происходили на большой террасе, примыкавшей к столовой и расположенной на северной стороне дома, рядом с летней мастерской. С этой террасы открывался прекрасный вид на Москву». На утреннее чаепитие у Верещагина уходило несколько минут; днем он иногда пил чай, который приносили ему в мастерскую. «В семь часов вечера вся семья опять собиралась к ужину, соединенному с вечерним чаем. За самоваром обычно сидела бабушка, разливавшая чай. После восьми часов детей отправляли спать». Несомненно, чай пили с вареньем, которое большой мастерицей варить была бабушка (теща художника) Пелагея Михайловна Андреевская. «Запасы варенья имелись у нас круглый год» – вспоминал Верещагин-младший.
Сам же чай, вероятно, привозили из Москвы, где Верещагины покупали «хлеб, керосин для ламп, «колониальные товары», мясо». Читаем. «Покупки делались обычно в одних и тех же магазинах, которые отец в шутку называл «придворными поставщиками». Твердые цены на товары, или, как тогда говорилось, «цены без запроса» были в те времена только в больших, солидных магазинах. В лавках же и особенно в Охотном ряду, кто не хотел платить втридорога, должен был «безбожно» торговаться. Иногда отец ехал в город по делу, и тогда мама поручала ему сделать покупки. Но торговаться он совершенно не умел – не хватало терпения – и потому всегда переплачивал».
ПРОЩАНИЕ ПЕРЕД ЧАЕМ
В феврале 1904 года художник, которому шел уже шестьдесят второй год, получил разрешение отправиться на русско-японскую войну. Его прикомандировали к штабу вице-адмирала Степана Осиповича Макарова. Будущему мемуаристу Василию Васильевичу-младшему было тогда двенадцать лет. «День отъезда отца быстро приближался. Все обитатели нашей усадьбы и прежде всего, конечно, члены семьи жили в состоянии тревожного, нервного ожидания. Рано утром 28 февраля отец встал, напился чаю, позавтракал, простился с каждым из служащих в усадьбе, а потом прощался с матерью. Меня и сестер подняли ранее обычного и еще до завтрака, перед восемью часами, позвали к отцу в мастерскую... Отец встретил нас у дверей, поздоровался и молча прошел с нами к широкому низкому плюшевому креслу, в котором отдыхал во время кратких перерывов в работе. Он сел, а мы, как всегда, прилепились к нему: я и средняя сестра сели по обеим сторонам на мягкие ручки кресла, а младшая – на колени. Отец был, по-видимому, крайне взволнован и только молча прижимал нас к себе и нежно гладил по голове. Его волнение передалось нам. Мы также молчали, крепко прижимаясь к нему. Через минуту молчания он начал говорить тихим голосом, переходившим постепенно в шепот. Он говорил нам, что уезжает надолго, что не знает, когда вернется, и просил, чтобы мы любили и слушались маму, любили друг друга, не ссорились, хорошо учились, были бы честными и всегда говорили только правду. Потом отец крепко обнял и поцеловал каждого из нас, встал, отвел нас в столовую и, сказав, чтобы мы пили свой утренний чай, вышел в переднюю, быстро оделся, и мы слышали, как хлопнула дверь парадного входа».
Тридцать первого марта того же года эскадренный броненосец «Петропавловск» подорвался на японской мине вблизи Порт-Артура и затонул. Среди погибших были вице-адмирал Макаров и художник Василий Васильевич Верещагин.
Евгений Иванович Столица (1870-1929), «На броненосце «Петропавловск». Вице-адмирал Макаров и художник Верещагин». В 1904 году Столица был откомандирован в штаб адмирала Макарова в Порт-Артуре, где работал над серией батальных картин. Так что это полотно можно считать документальным. Интересно, что на столе – чай в стаканах, по офицерскому обычаю.