Глава 2: На грани.
Когда я вошла в офис, часы показывали уже десять утра. Опоздала почти на час, и сердце сжалось от предчувствия. По дороге я не раз представляла себе, как меня встречает строгий взгляд моей начальницы, Натальи Викторовны. Эта женщина была настоящим воплощением холодной деловитости, и её строгое отношение к дисциплине я знала слишком хорошо. Но сегодня что-то внутри меня бунтовало — усталость, накопившаяся за последние месяцы, была настолько сильной, что я почти не чувствовала страха. Если честно, мне казалось, что я уже на пределе.
Как только я вошла, Наталья Викторовна тут же заметила меня, её взгляд был острым, как нож.
— Николаева! — строго произнесла она, не повышая голоса, но так, что это прозвучало почти угрожающе. — Мой кабинет. Немедленно.
С коллегами, сидящими за соседними столами, переглянулись, бросая на меня сочувственные и немного испуганные взгляды. Они знали, что разговор будет нелёгким. Подхватив сумку, я молча пошла за Натальей Викторовной, стараясь держаться спокойно, но в душе кипело раздражение. Ещё одно унижение — сейчас только от неё, а не от мужа. Сколько можно это терпеть?
В кабинете начальницы царил холодный минимализм: строгий серый стол, белые стены и несколько серых полок с документами. Наталья Викторовна закрыла за собой дверь и села за стол, сложив руки перед собой. Она смерила меня тяжёлым взглядом.
— Что это за поведение, Дарья? — резко начала она. — Опаздываете на час, будто у нас тут не работа, а проходной двор! За такое можно и уволить!
Я села напротив неё, стараясь не отводить взгляд. Внутри меня кипела ярость, но я сохранила спокойное выражение лица.
— Возможно, Наталья Викторовна, — тихо сказала я, — но давайте поговорим откровенно.
— Откровенно? — переспросила она, саркастически приподняв бровь. — Откровенно, Дарья, так это то, что за последние месяцы ваши опоздания стали систематическими. Я больше не могу закрывать на это глаза.
— Но вы можете закрывать глаза на то, что я остаюсь здесь до последнего и всегда ухожу самая последняя? Мне уже всё равно, уволите вы меня или нет, — ответила я, чувствуя, как в груди поднимается волна облегчения от того, что я наконец говорю то, что думаю. — Но и заявление "по собственному желанию" я писать не буду. Да и кто тогда будет выполнять всю работу?
Её лицо покраснело, и она чуть не вскочила с кресла от возмущения.
— Вы что себе позволяете? Это я решаю, кто тут будет работать, а кто — нет! А вам, Николаева, я предлагаю написать заявление самой, иначе уволю по статье.
Я выдержала её взгляд.
— По статье? — усмехнулась я, чувствуя, как внутри вскипает давно подавляемая злость. — И что, скажите, станет этой статьёй? Опоздания? Ничего, что я каждый день остаюсь не до шести, как положено, а до восьми или даже до девяти, потому что вы просите меня доделать чью-то работу? Эти часы мне не оплачивают, но я остаюсь. И так уже три года. Плюс три года без единого отпуска. Вы собираетесь это учитывать?
Её взгляд стал ледяным, но я продолжала, не давая ей вставить ни слова:
— Хотите меня уволить — пожалуйста. Но не думайте, что я уйду по собственному желанию. У меня документально отмечены все переработки, все отпуска, которые вы мне не дали Все табели и заявления на отпуска вы все подписывали! Сами! Так что если увольняете меня, Наталья Викторовна, будьте добры полностью выплатить все причитающиеся мне суммы.
Наталья Викторовна побледнела, и её рука нервно дёрнулась. Она попыталась быстро овладеть собой и, наконец, с холодной усмешкой произнесла:
— И что вы хотите этим добиться, Дарья? Да вы всё равно останетесь без работы, вы не сможете ничего доказать. У меня есть достаточно оснований, чтобы уволить вас и без выплаты компенсаций. Не думайте, что ваши угрозы меня пугают.
Я чуть улыбнулась и едва заметно кивнула. Всё это время у меня в сумке работал диктофон на телефоне — что-то заставило меня заранее его включить, словно я предчувствовала, чем всё это может обернуться. И теперь я знала, что все её слова записаны.
— В таком случае, Наталья Викторовна, — спокойно ответила я, — в понедельник я отправлюсь в головной офис. Поговорю с вашим руководителем. Думаю, там будут заинтересованы узнать, как вы обращаетесь с сотрудниками.
Она вскипела, на её лице мелькнуло замешательство, но она быстро взяла себя в руки.
— Да делайте что хотите! Никто вас там слушать не будет! Сколько бы вы ни жаловались, это вам не поможет. Может, отправитесь домой прямо сейчас, раз такая принципиальная?
Я кивнула, чувствуя удовлетворение от того, что смогла сохранить самообладание.
— Хорошо, — сказала я, поднимаясь.
С этими словами я вышла из её кабинета, оставив начальницу с её гневом и холодной злостью. На душе было странное облегчение — я наконец-тоэто сделала.
Дарья словно на автомате доработала до конца смены. Несмотря на напряжённый разговор с начальницей, она держалась до последнего, выполняя всё по инструкции, даже дольше, чем должна была. Как всегда, оставила рабочее место в порядке, вытерла стол, выключила компьютер. Коллеги уже разошлись, и офис казался пустым и холодным.
Когда она вышла на стоянку, инстинктивно начала искать машину взглядом, но вспомнила, что она всё ещё стоит возле дома. Эта небольшая деталь окончательно выбила её из равновесия. Похоже, сегодня с самого утра всё сговорилось против неё.
Обречённо вздохнув, она направилась к автобусной остановке. Вечер был прохладным, и Дарья зябко поёжилась, прижимая сумку к груди. На улице сгустились сумерки, редкие фонари тускло освещали тротуар. Она устала, опустошена, но вместе с тем внутри теплилась странная, непривычная решимость. Дарья ещё не знала, как дальше сложится её жизнь, но понимала, что больше не будет терпеть то, что делало её несчастной. Она словно подошла к черте, за которой начинается новая глава.
Когда она вернулась домой, её встретила тишина. В квартире никого не было. На мгновение Дарья задумалась, куда могли подеваться Дмитрий и его сестра. Обычно они оба были дома к этому времени, и на неё тут же обрушивались новые придирки и требования. Она могла бы позвонить мужу, но не захотела. Сегодня ей хотелось только одного — побыть одной.
Дарья медленно прошла в спальню и, закрыв за собой дверь на ключ, почувствовала, как наконец спадает тяжесть напряжения. В этот момент у неё появилось отчётливое чувство, что она заслужила эту тишину, этот маленький островок покоя, пусть даже всего на вечер. Она подошла к шкафу, встала на цыпочки и, протянув руку к самой верхней полке, достала бутылку вина и коробку конфет. Дарья долго хранила их, как будто ожидала особого момента, когда ей действительно понадобится что-то, чтобы себя поддержать.
Эту коробку конфет подарила ей близкая подруга — её единственная настоящая опора, человек, который был рядом, когда все остальные исчезли. Но год назад её подруга попала в аварию и не выжила. Потеря была настолько тяжёлой, что Дарья до сих пор не могла говорить об этом даже самой себе, не могла думать об этом, не расплакаться.
Она села на кровать, осматривая коробку в руках. Вспомнила слова подруги: "Эти конфеты для твоего самого трудного дня. Откроешь их, когда почувствуешь, что на пределе." Подруга, как всегда, оказалась права — сегодня был именно такой день.
Дарья взглянула на бутылку и нахмурилась. "А чем я её открою?" — подумала она. Сняла верхнюю этикетку и облегчённо вздохнула — вино оказалось не пробковым, а с пластиковой крышкой. Она быстро открыла бутылку и налила себе в свадебный бокал, который нашла в шкафу. Пальцы машинально обвели узор на бокале, вспоминая день, когда они с Дмитрием обменялись этими бокалами. "Как давно это было," — подумала Дарья, чувствуя, как гаснут последние искры светлых воспоминаний о тех временах.
Она вскрыла коробку конфет, думая, что её ждут обычные сладости, но когда открыла крышку, сердце замерло. Внутри оказались особенные конфеты. Каждая из них была завернута в обёртку, на которой были напечатаны их с подругой совместные фотографии — снимки с путешествий, с дней рождений, с вечеров за чашкой чая на кухне. Дарья была потрясена — подруга явно готовила этот подарок заранее, обдумывая каждый нюанс.
Но ещё больше её поразила записка, спрятанная под слоем конфет. Дарья осторожно развернула её и начала читать.
"Даша, моя дорогая. Ты для меня не просто подруга — ты моя родная сестра. Я верю в тебя. Знаю, что ты сильнее, чем думаешь. У тебя всё получится, и однажды ты найдёшь своё счастье, настоящее счастье. Помни, что я всегда с тобой, даже если меня нет рядом. Ты никогда не одна. Я люблю тебя."
Дарья прочитала записку, и слёзы медленно покатились по её щекам. Она сжала листок в руках, словно пытаясь удержать частичку подруги. Воспоминания всплывали одно за другим — их долгие разговоры, смех, советы, которые они давали друг другу, совместные планы, которые так и остались мечтами.
Слёзы, которых она сдерживала так долго, наконец прорвались. Дарья разрыдалась — вслух, громко, отпуская всю накопившуюся боль, злость и разочарование. Ей казалось, что вместе со слезами уходит какая-то часть тяжести, которая так долго давила на её плечи. Это были слёзы потерь, слёзы обиды и, может быть, слёзы прощания с теми надеждами, которые она так упорно хранила.
Когда поток эмоций немного утих, она села на кровати, обняв колени и опустив голову. Вино стояло рядом, но она даже не прикасалась к нему — ей стало всё равно. Всё, что ей нужно было сейчас, — это почувствовать себя живой, почувствовать, что она может быть слабой, что ей не нужно больше притворяться.
И тут, среди полного опустошения, внутри что-то зажглось. Словно тихий, едва заметный огонёк надежды, который был там всегда, но который она не замечала. Подруга верила в неё. Даже после смерти, через эту коробку конфет и записку, подруга поддерживала её, напоминала, что она сильная, что у неё всё получится.