— На новую жену у тебя деньги есть, а заплатить алименты ребенку нет, — возмутилась Марина.
Её слова ударили меня под дых, словно хук профессионального боксера. Я стоял, опустив глаза, не в силах посмотреть ей в лицо. Чувство вины накатывало волнами, грозя утопить меня в своих мутных водах. В голове пронеслось: "Как же так вышло? Когда я успел стать таким... плохим?"
— Марин, ну ты же знаешь, что сейчас тяжелые времена... — начал я, но она перебила меня резким взмахом руки. Её глаза метали молнии, и я невольно сделал шаг назад.
— Да-да, конечно. Тяжелые времена. Только вот на Мальдивы со своей новой пассией ты слетать умудрился. А сыну на новые кроссовки денег нет!
Я сглотнул ком в горле. Она была права. Абсолютно права. И от этого становилось еще паршивее.
— Послушай, я могу объяснить... — попытался вставить я, но Марина не дала мне шанса.
— Объяснить? — она горько рассмеялась. — О, я уверена, ты можешь. Ты всегда умел красиво говорить, Сережа. Только вот нашему сыну от твоих красивых слов ни холодно, ни жарко.
Знаете, говорят, что развод — это маленькая смерть. Чушь собачья. Это не маленькая смерть, это медленная и мучительная агония, растянутая на годы. Особенно когда есть ребенок. Ребенок, которого ты любишь больше жизни, но почему-то умудряешься делать ему больно снова и снова.
Мы с Мариной были женаты десять лет. ДЕСЯТЬ ЛЕТ! Как-то незаметно прошли эти годы — будто песок сквозь пальцы. Вроде только вчера была свадьба, звенели бокалы, а я, от счастья кричал на весь ресторан: "Я люблю эту женщину!" А сегодня... Сегодня мы чужие люди, которых связывает только общий ребенок да взаимные упреки и обиды.
— Послушай, — я попытался взять себя в руки, сделал глубокий вдох. — Я знаю, что накосячил. Но я исправлюсь, обещаю. Вот, держи...
Я протянул ей конверт с деньгами. Жалкая попытка откупиться, но что еще я мог сделать? В этот момент я ненавидел себя больше, чем когда-либо.
Марина презрительно фыркнула: — О, спасибо, благодетель! Как щедро с твоей стороны вспомнить о сыне раз в полгода.
Её сарказм больно резанул по сердцу. Я молча смотрел, как она пересчитывает купюры, и вдруг поймал себя на мысли — когда же мы стали такими чужими? Когда любовь превратилась в ненависть, а нежность — в желчь?
...Наверное, это началось, когда родился Димка. Нет, я безумно любил сына — и сейчас люблю, хоть и паршиво это показываю. Но появление ребенка словно провело между нами черту.
Я вспомнил тот день, когда Марина сказала мне, что беременна. Мы были в парке, кормили уток. Она вдруг замолчала, а потом тихо произнесла: "Сереж, кажется, у нас будет малыш". Я тогда уронил весь хлеб в воду и, наверное, минуту стоял с открытым ртом. А потом... потом я закружил её, смеясь и крича от радости. Мы были так счастливы, так полны надежд...
Что же случилось потом? Марина с головой ушла в материнство, а я... А я струсил. Испугался ответственности, навалившихся проблем, бессонных ночей. Начал чаще задерживаться на работе, ездить в командировки. А потом появилась Лена...
— Эй, ты меня вообще слушаешь? — голос Марины вырвал меня из воспоминаний. Она щелкнула пальцами перед моим лицом, и я вздрогнул.
— А? Да-да, конечно...
— Я говорю, этого мало. Диме нужны новые зимние ботинки, куртка, да и вообще... Ты хоть знаешь, сколько стоит сейчас собрать ребенка в школу?
Я покачал головой. Конечно, не знаю. Откуда мне знать? Я же неудачник, который променял семью на... На что? На иллюзию свободы?
— Марин, я... Я постараюсь найти еще денег. Правда.
Она устало вздохнула и вдруг как-то сразу постарела. Господи, когда же под её глазами появились эти морщинки? Когда в волосах заблестела седина? Неужели это я сделал с ней?
— Знаешь, Сереж, — тихо сказала она, и в её голосе я услышал не злость, а усталость и... разочарование? — Я ведь не о деньгах. Точнее, не только о них. Димка скучает по тебе. Вчера спрашивал, придешь ли ты на его день рождения в следующем месяце.
Я почувствовал, как к горлу подкатывает ком. День рождения сына... Я совсем забыл! Какой же я никчемный отец...
— Конечно приду! — выпалил я. — Обязательно приду. И подарок будет, самый лучший!
Марина грустно улыбнулась: — Ему не нужен "самый лучший подарок". Ему нужен отец. Просто побудь с ним, поговори. Знаешь, он недавно спросил меня, почему ты нас больше не любишь...
Эти слова ударили меня словно обухом по голове. В глазах защипало, и я почувствовал, как по щеке скатилась предательская слеза. Я поспешно вытер её, но Марина заметила. Она всегда все замечала.
— Я... Я люблю вас. Обоих люблю. Просто я такой идиот... — мой голос дрогнул, и я замолчал, боясь окончательно расклеиться.
— Да уж, — хмыкнула Марина. — Тут не поспоришь.
Мы помолчали. Было слышно, как тикают часы на стене — размеренно, равнодушно. Тик-так, тик-так. Отсчитывают секунды нашей разрушенной семьи. Я вспомнил, как мы покупали эти часы. Марина долго выбирала, а я ныл, что хочу есть и пора уже домой. Господи, каким же я был дураком...
— Знаешь, — вдруг сказала Марина, и в её голосе мне послышалась какая-то... нежность? — А ведь я до сих пор помню, как ты сделал мне предложение. Помнишь? Мы гуляли в парке, шел дождь...
— ...и у меня не было с собой зонта, — подхватил я, чувствуя, как губы сами собой растягиваются в улыбке. — Боже, какой же я был мокрый и нелепый.
— Зато искренний, — улыбнулась она. — Ты встал на одно колено прямо в лужу и протянул мне это дурацкое пластмассовое колечко из автомата с жвачками...
— А ты рассмеялась и сказала...
— "Ты что, с ума сошел?" — мы произнесли это одновременно и рассмеялись — впервые за долгое время.
И в этот момент я вдруг отчетливо понял: я все еще люблю эту женщину. Люблю её морщинки, её уставший взгляд, даже её колкости и упреки. Потому что за ними — забота о нашем сыне. О НАШЕМ сыне!
— А помнишь, как мы выбирали имя для Димки? — вдруг спросила Марина. — Ты хотел назвать его Спартаком.
Я застонал от смущения: — О боже, не напоминай! Я был ненормальным фанатом.
— Был? — она подняла бровь. — А кто в прошлом месяце орал на весь дом, когда забили гол?
— Эй, это нечестно! Тот пенальти был...
И тут мы оба осеклись, поняв, что впервые за долгое время говорим... нормально. Без упреков, без злости. Просто как люди, которые когда-то любили друг друга.
— Марин, — тихо сказал я. — А может... Может, нам попробовать все сначала? Я знаю, я облажался по полной. Но, может, еще не поздно все исправить?
Она долго смотрела на меня, словно пытаясь разглядеть что-то в глубине души. В её глазах плескалась целая буря эмоций — обида, усталость, но и... надежда? Потом она медленно покачала головой:
— Нет, Сереж. Поздно. Мы уже не те наивные дети, что были десять лет назад. Слишком многое изменилось.
— Но...
— Но, — перебила она меня, — мы можем попробовать стать хорошими родителями для Димки. Ты ведь этого хочешь?
Я кивнул, не в силах произнести ни слова. В горле стоял ком размером с футбольный мяч.
— Тогда начни с малого. Приходи к нему чаще. Звони. Интересуйся его жизнью. И да, плати алименты вовремя! — она шутливо ткнула меня кулаком в плечо.
— Обещаю, — сказал я. И впервые за долгое время это было не пустое обещание. — Клянусь, я стану лучшим отцом на свете. Ну, или хотя бы попытаюсь им стать.
— Только не перестарайся, — усмехнулась Марина. — А то еще станешь лучше меня, и что мне тогда делать?
Мы стояли у подъезда, не зная, что еще сказать друг другу. Вдруг Марина спросила:
— Как она? Твоя... новая?
Я пожал плечами: — Да никак. Расстались месяц назад.
— Вот как, — она явно пыталась скрыть удовлетворение в голосе. — Ну, бывает.
— Ага, бывает, — эхом отозвался я. — Знаешь, она... она не ты.
Марина удивленно посмотрела на меня, но ничего не сказала. А я вдруг понял, что впервые за долгое время сказал что-то искреннее, что-то настоящее.
Повисла неловкая пауза. Мимо прошла парочка с собакой, и я невольно вспомнил, как мы с Мариной мечтали завести пса. "Когда-нибудь, — говорила она, — у нас будет большой дом, куча детей и обязательно собака". Что ж, хотя бы часть этой мечты сбылась — у нас есть Димка.
Марина вздохнула: — Ладно, мне пора. Дима с бабушкой, надо их забрать из парка.
— Можно... можно мне с вами? — неуверенно спросил я, сам удивляясь своей смелости.
Она удивленно подняла бровь, но потом кивнула: — Почему бы и нет? Думаю, Димка будет рад.
Мы пошли по улице — не вместе, но рядом. И хотя между нами по-прежнему была пропасть, мне показалось, что через неё вот-вот перекинется хрупкий мостик. Мостик, по которому я смогу вернуться — если не к жене, то хотя бы к сыну.
Пока мы шли, я украдкой поглядывал на Марину. Она изменилась за эти годы — стала строже, серьезнее. Но в уголках её глаз все еще прятались смешинки, которые я так любил раньше.
— Как Димка в школе? — спросил я, пытаясь нарушить молчание.
— Нормально, — пожала плечами Марина. — Только с математикой беда. Весь в тебя.
— Эй! — возмутился я. — Я, между прочим, в школе отличником был!
— Ага, потому что я тебе контрольные решала, — фыркнула она.
И мы снова рассмеялись. Господи, как же мне не хватало этого — просто идти рядом и болтать ни о чем.
— А помнишь, как мы с ним в зоопарк ходили? — вдруг спросил я. — Ему тогда года четыре было.
— Еще бы не помнить, — усмехнулась Марина. — Ты ему мороженое купил, а он...
— ...размазал его по всему лицу и рубашке! — закончил я. — Боже, каким же он был чумазым!
— А ты не лучше, — поддразнила Марина. — Пытался его отмыть и сам весь перемазался.
Мы снова замолчали, но теперь это молчание было... уютным? Как будто что-то начало оттаивать между нами.
Вдруг Марина остановилась и серьезно посмотрела на меня: — Сереж, я хочу, чтобы ты понял. Я не пытаюсь отобрать у тебя сына или сделать тебя плохим в его глазах. Просто... просто будь рядом, ладно? Ему это нужно.
Я кивнул, чувствуя, как к горлу снова подкатывает ком: — Я буду. Клянусь, буду.
Мы подошли к парку. Я увидел Димку издалека — он качался на качелях, а бабушка стояла рядом. Сердце сжалось от нежности и вины.
— ПАПА! — вдруг закричал Димка, заметив меня. Он спрыгнул с качелей и помчался к нам.
Я присел на корточки, раскрыв объятия, и он влетел в них со всего разбега. Я прижал его к себе, чувствуя, как по щекам текут слезы.
— Привет, чемпион, — прошептал я. — Прости, что давно не приходил.
— Ничего, — пробубнил Димка мне в плечо. — Главное, что ты здесь.
Я поднял глаза на Марину. Она смотрела на нас, и в её взгляде была... надежда?
— Пап, а ты надолго? — спросил Димка, отстраняясь.
Я перевел взгляд на Марину, безмолвно спрашивая разрешения. Она едва заметно кивнула.
— Знаешь что, сынок? — сказал я, растрепав его волосы. — Я, пожалуй, останусь на ужин. Если мама не против.
— Ура! — завопил Димка. — Мам, можно папа останется?
Марина улыбнулась — той самой улыбкой, в которую я когда-то влюбился: — Конечно, можно. Только пусть поможет с посудой.
— Есть, мэм! — шутливо отсалютовал я.
И пока мы шли домой — Димка между нами, держа нас обоих за руки — я думал о том, что, может быть, еще не все потеряно. Может быть, мы сможем стать не просто бывшими супругами, а... друзьями? Родителями, которые вместе заботятся о своем ребенке?
А по дороге домой я мысленно составлял список — что нужно купить Димке на день рождения, во сколько записать его в футбольную секцию, и как помочь ему с этой треклятой математикой...
Кто знает — может быть, однажды я снова стану тем искренним парнем, который делал предложение пластмассовым колечком посреди лужи? Ведь никогда не поздно начать сначала. Никогда не поздно стать лучше — ради тех, кого любишь.
Когда мы подошли к подъезду, Димка умчался вперед, а мы с Мариной остались стоять у входа.
— Спасибо, — тихо сказал я.
— За что?
— За шанс. За то, что не послала меня куда подальше.
Она пожала плечами: — Ты все еще отец Димки. И... знаешь, может, ты и правда изменился.
Я посмотрел ей в глаза: — Я постараюсь. Ради него. Ради... нас?
Марина покачала головой, но в её взгляде не было злости: — Давай не будем забегать вперед, ладно? Просто... будь хорошим отцом. Остальное — посмотрим.
И когда мы поднимались в лифте, слушая, как Димка взахлеб рассказывает о своем новом конструкторе, я подумал: может быть, это и есть начало. Начало чего-то нового, чего-то... правильного.
А за ужином, помогая Димке решать задачку по математике (и, честно говоря, с трудом вспоминая, как это делается), я поймал на себе взгляд Марины. И в этом взгляде было что-то... теплое. Что-то, дающее надежду.
Кто знает, может быть, однажды мы снова станем семьей. Не такой, как раньше — лучше. Мудрее. Сильнее. Ведь самое главное у нас уже есть — любовь к нашему сыну. А с этим фундаментом можно построить что угодно. Даже новое счастье.