Записки поэта | Анастасия Брит

Я открыл дверь квартиры, сбросил ботинки и вдохнул воздух — пахло чистящим средством с лимоном и чем-то ещё, резким, как свежий пластик. После недели в командировке я мечтал только об одном: рухнуть в кресло, поставить пластинку — может, "Dark Side of the Moon" или старый "Led Zeppelin" — и дать музыке унести меня туда, где нет отчетов, дедлайнов и начальников с их вечным "надо вчера". Я прошёл в гостиную, потянулся к полке, где стояла моя коллекция винила, и замер. Полка была пуста. Мои пластинки — пятьдесят три штуки, собранные за пятнадцать лет, — пропали...

Я всегда считал, что знаю свою маму. Тамара Васильевна — невысокая, жилистая, с седыми прядями, вечно торчащими из-под платка, и голосом, который режет воздух, как нож по стеклу. 58 лет, полжизни одна, меня, тянула на себе, после того как отец сбежал, оставив за собой только запах перегара и пустую тумбочку. "Я тебя вырастила без этих мужиков никчёмных!" — любила она повторять, постукивая ложкой о край тарелки. И я кивал, думая: да, мам, ты молодец. Пока не понял, что эта женщина, с её вечным "всё для тебя", готова была перечеркнуть мою семью ради своих призраков прошлого...

Дождь хлестал по стёклам маршрутки, как будто кто-то там, наверху, выливал вёдра воды прямо мне на голову. Я сидел у окна, смотрел, как огни города расплываются в серую кашу, и пытался не думать о том, что Ленка рядом. Она уткнулась в телефон — пальцы стучали по экрану, быстрые, злые, будто выстукивали азбуку Морзе. Её лицо, освещённое голубоватым светом, было каменным. Два часа назад мы орали друг на друга в том дурацком кафе на углу, где кофе всегда горчит, а официантки смотрят с жалостью. Теперь молчали...

Я сидел в своей комнате, пил кофе и слушал, как дождь барабанит по стеклу. Пятница, вечер, покой — впервые за неделю я мог выдохнуть. Никаких звонков с работы, никаких дедлайнов, только я, мой диван и старый плейлист с Nirvana в колонке. Большая комната — мой угол, мой мир. Здесь все мое: полки с книгами, гитара в углу, стол, заваленный чертежами. Я три года копил на эту квартиру, сам выбирал обои, сам таскал мебель по лестнице, потому что лифт сломался. И вот теперь я тут — один, в тишине, как король в своем замке...

Я с детства мечтала о машине. Не о какой-то там дорогущей тачке с кожаным салоном и блестящими дисками — нет, мне хватило бы старенького "Форда" или "Лады", лишь бы ездил. Чтобы сесть за руль, включить радио, рвануть куда-нибудь за город — туда, где ветер в лицо и никто не спрашивает, почему ты такая задумчивая. У нас в семье была одна машина — папин "Ниссан", потрепанный, но верный, как старый пес. Я всегда думала, что он достанется мне. Ну, или хотя бы нам с братом пополам. Пока отец не открыл рот и не разбил мои мечты в один хмурый вечер...

Я стояла на кухне, держа в руках кружку с остывшим чаем, и смотрела, как мама режет лук. Нож мелькал в ее руках — быстро, уверенно, как всегда. За окном моросил дождь, капли стучали по стеклу, а в груди у меня стучало что-то другое — обида, злость, шок. Только что мама сказала фразу, которую я не забуду никогда: "Доченька, квартира по завещанию отходит брату, а ты сама заработаешь". Просто так, между делом, будто о погоде. Я моргнула, вдохнула запах лука, который уже щипал глаза. Это что, теперь официально? Мой дом, моя жизнь — все брату, а я "сама заработаю"? Все началось полчаса назад...

Я стояла у банкомата, глядя на экран, где светилась надпись: "Баланс: 2 347 руб." Два месяца назад там было почти двести тысяч. Мои деньги. Мои сбережения, которые я копила три года, отказывая себе в отпуске, в новых шмотках, в нормальном кофе по утрам. А теперь — пустота. И все из-за нее. Из-за Катьки, моей "лучшей подруги", которая клялась вернуть долг сразу после свадьбы. Свадьба была. А Катька… Катька пропала. Все началось с ее звонка. Голос в трубке дрожал, слова путались — она рыдала так, что я еле разобрала...

Я стоял в прихожей, похлопывая себя по карманам, и чувствовал, как внутри начинает закипать раздражение. Ключи. Мои чертовы ключи от машины — их не было. Ни в джинсах, ни в куртке, ни на полке, где я всегда их бросаю. Пятница, вечер, пацаны уже ждут в баре — Серега, Леха, Витек, с пивом и дурацкими шутками, от которых я отвык за последние месяцы. А я тут стою, как идиот, и не могу выйти из собственной квартиры. Потому что ключи пропали. И я знал, кто в этом виноват. — Оля! — крикнул я, поворачиваясь к кухне...

Я стояла на балконе, глядя на город, который гудел внизу — машины, огни, люди, спешащие куда-то по своим делам. В руках остывал кофе, а в голове крутились слова Мишки, сказанные час назад. "Если не запишешь половину имущества на меня в брачном договоре, я не буду жениться на тебе". Просто, четко, как приговор. Я моргнула, вдохнула холодный воздух. Это что, шутка? Или он правда решил вот так, за месяц до свадьбы, выкатить мне ультиматум? Мой Мишка. Тот самый, который два года назад клялся, что любит меня "за душу", а не за что-то еще...

Я стояла под своей яблоней, вдыхая запах спелых плодов, и чувствовала себя почти счастливой. Сентябрь, вечер, воздух прохладный, а ветки гнутся под тяжестью красных яблок — моих яблок. Эту яблоню я посадила пять лет назад, когда только купила дом. Маленький саженец, тонкий, как прутик, а теперь — вот она, красавица, каждый год радует урожаем. Я протянула руку, сорвала яблоко, надкусила — сладкое, сочное, с легкой кислинкой. Мой сад. Моя гордость. Пока не раздался голос с той стороны забора. — Лариса, ты чего там яблоки рвешь без спросу? Я обернулась, чуть не поперхнувшись...

Я стояла на кухне, резала лук для супа, и воздух вокруг был пропитан этим резким запахом, от которого глаза щипало, а нос морщился. За стенкой Лёнька бренчал на гитаре — тихо, но с душой, напевая что-то своё, невнятное, но такое родное. Ему девять, а он уже сочиняет — мелодии простые, как ручей в деревне, где я росла, но в них есть что-то, от чего сердце сжимается. Я улыбнулась, глядя на доску, где лук превращался в мелкие кубики. Мой мальчик. Мой музыкант. Нож двигался ровно, почти автоматически, пока в кухню не вошёл Игорь...

Я никогда не был из тех, кто лезет в чужие дела. Знаете, как это бывает: живешь себе тихо, никого не трогаешь, и вроде все нормально. Но иногда жизнь подкидывает такие сюжеты, что молчать — грех. Вот и с Наташкой, соседкой моей, так вышло. Не смог я больше слушать, как этот ее Славик, козел редкостный, из нее жилы тянет. День за днем — крики, ругань, слезы через стенку. А потом — раз, и решил: хватит. Надо что-то делать. Живем мы в старой хрущевке, где стены — одно название. Слышно все: как ложка о тарелку звякает, как телевизор орет, как кто-то чихнул на другом конце коридора...