Случайно попала в руки книга воспоминаний актрисы Рины Зелёной (называется «Разрозненные страницы»), изданная ещё в 1981-м. Фильмы с Риной Зелёной я всегда любил, поэтому за чтение взялся с охотой. К тому же, не будь она даже замечательной актрисой – всё равно, воспоминания человека, видевшего в жизни так много и так многих, читать интересно. Она утешала плачущего Есенина, играла с Маяковским в бильярд, дружила с невероятным количеством ярких людей на протяжении десятилетий: от К. Чуковского и до С. Капицы, от А. Ахматовой до Кукрыниксов. Исполняла свои номера в гостиной у М. Горького и ела пельмени с П. Бажовым. Ей посвящали стихи многие поэты – от обэриутов, до Н. Асеева… Словом, ей есть, что вспомнить. Совершенно естественно, что мемуары Рины Зелёной можно прочесть и под совсем другим углом: рассматривая их как источник исторических сведений. Источник, на мой взгляд, очень ценный. Почему? Во-первых, потому, что эта книга ни в малейшей степени не претендует на какие-либо исторические обобщения: как и большинство людей искусства, Р. Зелёная жила в своеобразном мире, заполненном актёрскими заботами. О них и пишет. И в своих мемуарах, и, пожалуй, в жизни она была человеком весьма «аполитичным»: в отличие от многих других «творческих интеллигентов», она не поддалась соблазну стать оракулом и вещать, раздавая оценки эпохам, людям и политическим теориям. В книге нет попыток «прогнуться» под советскую власть: в 1981-м, да ещё и знаменитой актрисе это было уже не нужно. Но нет также и попыток «писать между строк», «эзоповым языком» и т.п.: уныло похожие друг на друга рассказы о том, как тоскливо и душно было творческим людям в СССР, ещё не были общеобязательной частью всяких воспоминаний. Хотя при желании «писание между строк» не составляло особого труда в предсмертном СССР. Да что там – если бы 80-летняя Рина Зелёная даже издала свои воспоминания не в Москве, а где-нибудь в «Ардисе», то могла ли она ждать заметных неприятностей? По большому счёту, нет. Но Р. Зелёная, судя по всему, была вообще далека от всякой политической возни.
Это особенно видно из её репертуара. В КПСС тоже, к слову сказать, никогда не состояла (и то – попробуйте представить себе Черепаху Тортилу на партсобрании…).
Итак, исторические подробности были для Р. Зелёной лишь фоном, о котором она в книге воспоминаний говорит то там, то здесь скороговоркой. Что же, тем интереснее в эти подробности вглядеться!
Вот, например, пассаж о «годах великого перелома»: «…то незабываемое время конца 20-х – начала 30-х годов, которые как-то слили тех, кто давно работал в искусстве, с теми, кто только что входил в него. Плеяда самых молодых поэтов, актёров, композиторов, художников сразу ворвалась в жизнь и была с удивлением и интересом встречена знаменитыми стариками (им тогда было по 40-50 лет), которые много лет вершили судьбу искусства. Открывались и закрывались театры … Каждый день новые имена, новые победы и поражения.» Вот странно! Ведь все мы твёрдо знаем из рассказов Сванидзе и от прочих волкогоновых, что после Октября 17-го «в стране произошла культурная катастрофа», что лучшие люди страны были или перебиты, или изгнаны, а чудом уцелевшие спешно сушили сухари! Что всякая преемственность с «Россией, которую мы потеряли», была разорвана, а страна была отдана на откуп всяким «шариковым». Тут уж одно из двух: либо Р. Зелёная жила и работала в каком-то другом СССР, либо «живущие не по лжи» в очередной раз лгут.
Да что там начало 30-х! Вот как жили в Москве «тех самых» 37-38 годов. В то время огромной популярностью в СССР пользовался «белый эмигрант» А. Вертинский. Несмотря на то, что жил он по другую сторону «железного занавеса». «О Вертинском мы слышали чуть ли не со дня рождения. … Потом каждое появление новой пластинки – как взрыв. Все бегали ошалелые друг к другу, хвастались, пересказывали сюжеты песен, стихи прозой, мотив учили с голоса. … Пели, подражали, слушали, даже пародировали. Судили-рядили. А человек этот жил невесть где, в другом мире. Появились «коллекционеры», они собирали пластинки – добывали, прямо не знаю где.» Одним словом, все дрожали от страха перед обыском и арестом. Вот С. Образцов даже публично пел собственную песенку, выдавая её за Вертинского, о чём и пишет Р. Зелёная. Одновременно с этим «многие годы время от времени возникали слухи, что А.Н. Вертинский собирается возвращаться в Союз». В первый раз Вертинский обратился в советское посольство с просьбой разрешить ему вернуться аккурат в 37-38-м. Эти «закрытые сведения» немедленно становятся известны всем в СССР. Но ещё интереснее, пожалуй, другое: Вертинский был весьма заметной фигурой среди русской эмиграции. О его обращении к советским властям попросту не могли не знать западные «министерства любви». В том, что они не одобряли решение Вертинского вернуться в СССР, сомневаться не приходится. Равно как и в том, что пытались его отговорить, «повлиять» на него. Но тогда вот что удивительнее всего: почему же западные спецслужбисты не объяснили ему, что там, куда он так стремится, сплошной ГУЛАГ, что «половина страны сидит, а половина охраняет», что и его, и его любимых дочерей ждёт, очевидно, страшная судьба? О неосведомленности спецслужб Запада относительно советской реальности и речи быть не может: спецслужбы ели свой хлеб не зря, а сколь непроницаемым был «железный занавес» мы только что убедились. Если отбросить всякие откровенно шизофренические версии, то останется одно: ничего подобного Вертинскому не сообщали потому, что этого и близко не было. Потому, что и сам он был вполне в курсе советских дел (отнюдь не только из газеты «Правда») и на подобную попытку «раскрыть ему глаза» отреагировал бы смехом.
В «Разрозненных страницах» часто рассказывается о гастролях – не удивительно, ведь они важная часть актёрской жизни. Тогдашние актёры ездили по всей стране, о «кассовых» и «некассовых» поездках разговоров не было. Даже на Северный полюс Р. Зелёная летала, чтобы играть и петь для полярников. Знаменитые тогдашние актёры выступали в маленьких посёлках, в заводских цехах, в рабочих столовых… Временами летали на гастроли за границу. На первый взгляд, ничего удивительного в этом нет: и в РФ вся актёрская братия до санкций не вылезала из заграничных поездок. Однако следует помнить важнейшее отличие нынешних заграничных гастролей от тогдашних. Вся попса РФ и все петросяны-шендеровичи до недавнего времени летали, на самом деле, не за границу, а на очередной «Брайтон Бич». Благо русских эмигрантов по всему свету – что цыган! Ни на одном континенте в наши дни нет ни одной страны, где не было бы своей «русской общины». Вот для этих странных в своей массе людей, потерявших одну родину, но не приобретших новой взамен, похожих на упавшие с полки часы (где остановившиеся стрелки всегда показывают точное время падения), и поют-играют нынешние гастролёры. «Упавшие с полки» лечат и лелеют свою ностальгию, а гастролёры зарабатывают валюту. Никогда и нигде на подобные концерты не ходят местные, «коренные» жители – что могут сообщить Бабкина с Газмановым американцам или французам?! Споют про путинских «казаков» или про ельциновских «офицеров»? Искусство третьесортной, безнадежно провинциальной Рашки никому больше не нужно. Там и своего подобного добра навалом. Но советские актёры – трудно даже представить! – были интересны во всём мире. Причин было две (надо сказать, весьма связанных между собой): с одной стороны, советские артисты представляли невероятную страну. Которую одни боялись, другие восхищались ей – но никто не относился равнодушно. Другая же причина в том, что советское искусство не было ни эпигоном «цивилизованного мира», ни средством зарабатывания бабла. Оно было по-настоящему самобытным, а актёры в массе своей были весьма требовательны к себе. Поэтому и их концерты (в частности те, в которых участвовала Р. Зелёная) собирали переполненные залы повсюду – от Ирана до Англии. Вот воспоминания о первых концертах советской эстрады в Лондоне. Р. Зелёная выходит на сцену, и весь зал (заполненный, повторим, «настоящими», а не одесскими англичанами) ломает голову: что же будет делать незнакомая советская актриса, плясать или петь? Р.Зелёная обращается к залу голосом четырёхлетнего ребёнка. Шок, шквал аплодисментов… И это при том, что говорила она по-русски! Но ей тут же оказывается мало – Р. Зелёная хочет в Англии имитировать речь именно английских малышей. Она скромно упоминает, что «немножко уже знала английский». И отправляется к витринам лондонских игрушечных лавок, чтобы понаблюдать и послушать настоящих местных детей. (Нельзя, всё же, не восхититься многогранностью её таланта – это какие же нужны языковые способности, помимо актёрских?! Чтобы вот так вот, по ходу гастролей, между концертами научиться имитировать детскую речь на чужом языке! Многие ли из выпускников иняза вообще смогут без подготовки понять лепетание маленького ребёнка по-английски?) Надо отметить, что с точки зрения современной коммерческой эстрады её шаг абсолютно нелеп: ведь английская публика и так рукоплещет её номерам даже когда они исполняются по-русски, чего же ещё?
Да, мы и сейчас знаем, что большая часть творчества Р. Зелёной была связана с детьми. Для них и о них она играла и пела. И была знаменитым имитатором детской речи. Очень примечательно то, как она сама рассказывает об этом. В её воспоминаниях за этими имитаторскими номерами всегда стояли попытки разобраться глубже в детской психологии раннего возраста, вообще лучше понять тот внутренний мир, в котором живут маленькие дети. Всё это – предмет её постоянных дискуссий с К. Чуковским и с А. Барто. Тут виден особый, исключительно советский подход к любому явлению: стремиться всё и всегда заострять в качестве научной (или ещё какой-либо) проблемы, смотреть на мир глазами исследователя. Подобный взгляд доминировал даже среди актёров.
При этом вполне естественно в мире существовала устойчивая мода на всё русское – считалось, что «рюсс» это круто. В ответ на подобную западную моду Р. Зелёная создаёт свой номер, где пародирует увлечение русским стилем, изображая при этом танцовщицу мюзик-холла. Словом, идёт нормальная жизнь великой страны: с неизбежной для таких стран культурной экспансией, со снисходительно-добродушной иронией по поводу собственных «культурных побед». Да, кто это там говорит про «тоталитарный изоляционизм»?! Оказаться в культурной изоляции такая страна как СССР не могла в принципе: и в силу своей огромности и значимости для всей Земли, и по причине особой русской «всемирности», которая была изначально заложена в советском проекте. Как ни парадоксально, но если кто-то и очутился-таки в культурной изоляции, так это «открытая» Рашка: всякие матрёшки-самовары, бывшие некогда для Запада манящими символами загадочного чужого, прочно заняли место в одном ряду с туземными масками и перьями «третьего мира». Невостребованность – разве ж это не вид изоляции?
Так какими они были, советские актёры? Пусть и не все, но что именно почиталось нормой, кому принадлежала «культурная гегемония»? В «Разрозненных страницах» часто рассказывается про фронтовые гастроли. Говорит о них Р. Зелёная без того слащавого пафоса, которым часто стали подменять воспоминания о Войне к началу 80-х. Никаких рассказов о собственном героизме или героизме товарищей по труппе. Рассказывает, скорее, с юмором: о том, как ехали зимой в кузове грузовиков, в страшной тесноте друг на друге, как не спали по несколько суток, как замерзали, если с машиной неисправность. А потом переодевались да гримировались в палатке или блиндаже и выполняли свою работу по «культурному обслуживанию» бойцов. Бомбёжки, обстрелы, рвущиеся совсем неподалёку снаряды? Что же, на то и война. До сих пор все помнят про батарею лейтенанта Зубкова под Новороссийском: отрезанные от своих, окружённые со всех сторон бойцы больше года (!) удерживали клочок советской земли под почти непрерывным шквальным огнём фашистов. В конце концов наши войска прорывают блокаду и берут под контроль одну-единственную горную дорогу, связывающую батарею Зубкова с советскими частями. Дорога, естественно, изо всех сил обстреливается гитлеровцами (как и сама батарея). Всякая поездка на батарею – смертельный риск.
«У нас в театре смятение: сказали, что выступление на батарее Зубкова состоится, но поедут не все. Будем тянуть жребий. В труппе такое волнение, что директор обещает взять всех, если влезем в одну машину. Влезли» Итак, телеоператоров у них с собой нет, в виду отсутствия телевидения в те годы. Газеты если и упомянут про такие гастроли, то лишь бегло – в середине Войны было много других новостей. Стало быть, ни малейших шансов использовать поездку для пиара, у актёров нет. Сможет ли нынешняя гламурно-патриотическая россиянская эстрада хотя бы немного понять мотивы, двигавшие в тот момент актёрами Ленинградского театра миниатюр вместе с их руководителем (и другом Р. Зелёной) А. Райкиным? Следует признать, что в сталинском СССР удалось добиться почти невозможного: даже творческая интеллигенция этой удивительной страны была представлена, в большинстве, людьми достойными.
«А телевидение у нас, дорогие друзья, очень хорошее. … Отдельные зрители, очевидно, недовольны программами. Говорят, что за границей работают все сорок каналов, а программ и того больше. Ну и пусть. А представьте себе, одна старая американка, русская по происхождению, прожившая всю жизнь за границей, приехав к нам впервые, плакала перед телевизором, глядя рядовую для нас передачу о детстве одного современного поэта. Она была поражена, что можно рассказывать о таких светлых и чистых чувствах и переживаниях. Она сказала потом, что привыкла видеть на экране только цветные преступления, ужасы Хичхока, злобу, жестокость и позорно публичный секс. Что же с ней было бы, если бы она увидела наши действительно добрые передачи.» На дворе, повторю, 81-й год. Через 10 лет, в 1991-м Рина Зелёная уйдёт из жизни. Получается, что вовремя уйдёт: ей, отдавшей так много сил советскому «доброму» телевидению – каково было бы ей увидать на экране всё то, что было привычно для старой американки?! Между тем, времени оставалось совсем мало. "Ветры перемен" дули над страной уже во всю...
Михаил Шатурин