«— Мать, я нынче один, Пелагея, насколько я понял, тоже без мужа. Я люблю ее с самого детства, ты знаешь, да что там, все Волошино знает, и Пелагея… Почему ж нет? — спросил он.
Варвара скорбно покачала головой, вздохнула:
— Ой, ня знай, Феденька. Работаю я с ей, знаю яе лучша усех у нашей деревни. Хорошая Палаша баба, слов нет, да токма как ба ты об яе зубы-то не обломал, санок! — Варя тревожно взглянула на сына. — Боюсь я за тебе шибко. Хочу, штоба шастлив был. Выбери каво попрошше, а?
Варвара с надеждой посмотрела на сына. Тот мотнул головой, словно бодливый бычок».
Часть 46
Сыну Варвара приготовила чистое исподнее, виновато глянув на Тимоху:
— Твое новое достамши! Ня забижаешьси на мене?
— Дарю, Федька! — крякнул дед. — У мене ишшо полный сундук.
Все трое рассмеялись, понимая, что это просто шутка. Какой там полный сундук!
— Ну што, Федька, пошли у баню-то? — позвал дед. — Готово ужо!
…Через пару часов Федя с наслаждением протянул, лежа на лавке:
— Ох, хороша банька у тебя, батя!
— Таки я чавой тебе сказывал! Бабы рази могуть топить-та да веником отхаживать? — проговорил Тимоха, закуривая папиросу.
— Бать, и мне дай покурить!
Дед протянул папиросу Федору со словами:
— А ты давай душу мене открой! Кумекаю я так, што есть тебе чавой сказывать без материных ушей.
Федор кивнул:
— Есть, батя, да не про войну. Меня вчера одна ваша баба Глафира так огорошила, что не знаю, как матери сказать.
— Чавой? — напрягся дед.
— Была невеста у меня до войны. Свадьбу играть хотел, а тут война, растудыт твою. Аккурат перед нею сладилось у нас все. Думал, что на днях батю отправлю со сватами. В Волчьем Логе она жила. Глафира ваша тоже оттудава.
Старик кивнул, знаю, мол про Глашку.
Федор замолчал, глубоко затянулся и проговорил:
— Расстреляли Лизу. Мать моя знает.
Тимофей кивнул. Рассказывала, мол, Варвара. И это знаю.
— Так вот, батя! Сын у меня там подрастает. Родила Лиза в сорок втором, получается. Стало быть, пять лет моему пацану. Вот так!
— Да как жа енто? Как жа Варвара-то ня знай? — дед был взволнован не меньше самого Федора. — Вот тебе и на!
— Не знаю, дед, почему не сообщила. Глафира сказала, что Лизина мать, тетка Нюра, стала нелюдимой с тех пор, ни с кем не знается! Я хочу как-то осторожно сказать матери и съездить вместе с ней в Лог.
Тимоха кивнул:
— Отвязу вас, канешна. Севодни ужо ничавой ня говори. И так ей через край. Но и тянуть низя! У Глафиры-то язык — помело!
Федор кивнул:
— Может, завтра. И как же потом быть — не знаю. Сын ведь мой! Забрать хочу! А с другой стороны чужой я ему. А с бабкой хорошо ему! Всю жизнь ведь с ней! — Федор тяжело вздохнул, досадно бросил окурок.
— Ты, енто, Федор, так далече ня гляди. Давай поедем сперва, а ужо потома… кумекать будям! Но забирать мальца от бабки… эх, ня знай! У нас вона сваю ня забираеть Андрей. Да она и сама ня хочеть. Батьку люблит, к яму бегат часто, но живеть с Палашкой. Привыкла! Понимашь?
Федор посмотрел на деда с благодарностью:
— Понимаю, батя!
— Федька… — нерешительно обратился Тимоха к Федору, — я вот чавой спросить тебе ишшо хотел… ты, енто… чавой думашь дальша-то делать? Ну жить-та иде? Я уж больна мать твою люблю… и она мене… как жа…
— Бать, где моя мать — там мой дом… а ее дом, гляжу я, там, где твой. Ну так думай сам, бать.
— От, Федька, уважил так уважил! — обрадовался Тимофей. — А то у мене сердце-та ужо у пятках стучить. Токма чичас вот вернулоси на место!
Федор улыбнулся, но тут же помрачнел:
— И, бать… знаешь… еще одна причина есть у меня здесь остаться… да не знаю, говорить ли?
— Сказывай! Подсоблю, — подбодрил дед Федора.
— Пелагею я давно люблю. С детства.
Дед присвистнул:
— Эк ты хватил! Пелагея!
— Да, бать! Понимаю! Лет на десять она меня старше!
— Дык хрен одногодок-та ня ищеть! Ня об ентом я чичас.
— А о чем, бать? — опешил Федор.
— Ты видал яе нынча?
Федор махнул рукой:
— Нет мне разницы. Не в ногах и руках дело!
— Ня об ентом я, Федька! Обожди! Палаша — коммунист, орденоносец, санитаркой она была на фронте…
— Дед, так и я не лыком шит. Ты думаешь, почему я так долго с войны шел?
— Откудава мене знать? Ты ничавой ня сказывал.
— Не могу я всего рассказать. Поверь, батя! И в партию тоже вступил. Без этого никак нельзя было. Все в сорок пятом домой пришли, а меня, бать, только сейчас отпустили. Эх, хочу тебе рассказать все, да нельзя. Бать!
— Понямши, Федька! Ня дурак я! Ну у добрый час тада. Палаша — баба ня простая. Дохтур! — дед поднял палец. — Со всей округи к ей едуть и едуть! Тута, знашь, она девчонку с войны привяла, Настюшку! Так ейный батька потома нашелси. Вродя как сам Бог велел им местя быть — Палаше да Андрею. Так нет жа. Он постарше тебе будять, а словно сын яе. Коммунист тожа! А ты говоришь! Нынча с Катькой нашей живеть! Чижолая она чичас.
Дед многозначительно посмотрел на Федора:
— Кишка ня тонка ли у тебе для Палаши? Ты для яе пацан малолетний.
— Поглядим! Бать! Люблю я ее. Буду добиваться, не отступлю, — твердо сказал Федор и долбанул кулаком по лавке.
— Ну што жа! Добрай час! Можат, и сладится у вас, коль так кулачишшем-та греметь можашь! Токма ня енто главное ишть. Хочь я и сам ня знай, што главное!
Дед внимательно посмотрел на Федора, будто впервые его видел.
— По виду-то ты, паря, старше мене! Да и ня в ентом дело. Ну коль решил, то давай, давай. Палашке тожа шастья охота! Эх, Федька, скольки баб у нас безмужних! Чичас узнають, што мужик у нас появилси, набегуть. Думаю я, ужо все знають. У деревни, сам знашь как! Ты ишшо токма идешь, а деревня уся гудить ужо, бабы наряжаютси, мужаки самогон достають!
— Знаю, батя.
— Тимоша, Феденька! — раздался голос Варвары. — Ну чавой вы тама, соколята мои? Ня потонули ишть?
— Ну давай, вставай! — засуетился дед. — Вишь, скучат мать за нами.
…Пока мужики были в бане, Варвара нажарила картошки с салом и луком, напекла блинов. Стол был богато накрыт: грибочки, огурчики, лучок, сало, зелень, капустка.
— Давай, давай, санок, кушай! А то ентот старый дурень у баню тебе поташшил… голоднова…
— Ну, мать, нет! Не права! Банька у бати что надо. Давно я так славно не парился. Да, почитай, с сорок первого…
— Санок, а я вот слышу, говор у тебе совсем ненашенскай стал. Ты как Палаша говоришь. Ты, чавой жа, тожа какие-та курсы училси, как она? Она говорить, што тама ужо стала по-ихнему, по-городскому. Так…
— Мать, — перебил Федор, — давай так! Я тебе сейчас кое-что покажу, и мы больше не разговариваем об этом.
Мать испуганно кивнула.
Федор залез в свой вещмешок и вынул награды.
Дед и Варвара раскрыли рты.
— Ну по ентим показателям ты Палашку шибко обскакал, — изрек дед.
— Федя, — всплеснула руками Варвара, — ты опять ишть за свое. И Тимоше ужо рассказал, штоль?
Федор нервно встал, прошел по хате, снова сел. Тимоха и Варя следили за ним встревоженными взглядами.
— Мать, я нынче один, Пелагея, насколько я понял, тоже без мужа. Я люблю ее с самого детства, ты знаешь, да что там, все Волошино знает, и Пелагея… Почему ж нет? — спросил он.
Варвара скорбно покачала головой, вздохнула:
— Ой, ня знай, Феденька. Работаю я с ей, знаю яе лучша усех у нашей деревни. Хорошая Палаша баба, слов нет, да токма как ба ты об яе зубы-то не обломал, санок! — Варя тревожно взглянула на сына. — Боюсь я за тебе шибко. Хочу, штоба шастлив был. Выбери каво попрошше, а?
Варвара с надеждой посмотрела на сына. Тот мотнул головой, словно бодливый бычок.
— Ой, лихо! И за тебе няспокойна мене и за яе: ня чужая она мене. Скольки горя у ей приключилоси! Другая ба и ня сдюжила. Ногу потерявши, Егорка ня дождалси яе, живеть под боком с молодою жаною, робятенка сродили. Если ба ня Палаша, ня знай, чавой бы была с робятенком ихним. Да и с Анфиской. Потома Петька… уехавши, а про Андрея и слов нету у мене. Как ба мене хотелоси, штоба он с ей был, штоба семья, ишть девчонка у их, Настенька, да и усе бабы так говориля, но сердце-та, оно как?! Яму ня прикажашь! — утерла глаза Варвара. — От узять мене, к примеру! Как увидала я Тимоху свово, так и екнуло у мене — мой он мужик, для мене. И усе тут! Понимашь мене?
Татьяна Алимова
Все части повести здесь ⬇️⬇️⬇️