Утро в таверне, как всегда, началось с никогдаря. Сверчок, опять же, как всегда, не разделял мою привычку. Он запрыгнул на плечо и забухтел в ухо:
– Вот скажи мне, зачем ты это ежедневно делаешь?
Я тщательно вырисовывала толстый крестик, стараясь вывести концы ровными, что, согласитесь, не так-то просто сделать угольной палочкой.
– Мне нравится!
– Пачкаешься, бумагу выписываешь из города… – продолжал ворчать он.
– Считай, что меня это успокаивает. Даты идут непонятно в какую сторону, сезоны меняются произвольно. А так – сама расчертила, сама помечаю. Хотя бы не путаюсь в “сегодня”, “завтра” и “неделю назад”.
– Ну-ну…
– Слушай, насекомое, откуда в тебе столько сарказма? И вообще, тебе-то что?
Сверчок умел драматически стрекотать, потирая ножки друг о друга. Чем и занялся, осуждая.
Я лизнула испачканные пальцы, вытерла о передник. Потом, одумавшись, всё-таки пошла к рукомойнику.
Помахала метлой в зале, растопила очаг, поздоровалась с Мирабель в углу, не получив ответа. Её говорящее окно совсем потухло. Так и висело у виска девушки, а ведь ещё пару недель назад там хотя бы пробегали всполохи.
Дверной колокольчик тренькнул три раза, отсчитывая прибывших. Сначала решительно влетел загорелый лохматый парень. Его одежда состояла из толстых полосок кожи и шкур, между которыми бугрились мышцы. С мечом на левом бедре и кинжалом справа таких размеров, что тот соперничал с мечом. Следом проскользнул смуглый раскосый эльф в расшитой тунике и с огромным луком. И уже после них, потупив взор, просеменила худенькая красавица в нежно-лавандовом одеянии. У всех троих у висков светились говорящие окна, но у девушки – самое яркое. Команда устроилась за столом, потребовала картошки с мясом, вежливо попросила тушёных овощей и скромно прошептала про куропатку.
Оба спутника тут же влюблённо уставились на лавандовую барышню. Её окно вспыхнуло, побежали строки.
“Эвелина опасливо огляделась. Всё вокруг было так непривычно, так непохоже на сиротский приют, в котором она выросла: полная таверна, гогочущая грубая компания за столом в углу…”
Я скептически воззрилась на одиноко торчащую за угловым столом Мирабель, но тут же свет мигнул, дверь распахнулась пинком и гогочущая компания, мужская и бородатая, ввалилась в зал, заполонив собой пространство. Возгласы “Пива! Эля! Жарь кабанчика, хозяйка!” зазвенели в ушах.
Очаг разгорелся, и сверчок смог полетать над едоками, планируя с балок. Такая уж особенность у моего постоянного друга: летать – только, когда тепло.
Пока я сновала по залу, подавая блюда, чуть не пропустила появление новых посетителей: вихрастого крепкого парня и бойкой девушки в зелёном с кучей амулетов на шее и руках. На её плечах питомцы топтались сразу с двух сторон: на левом гордо восседал тощий чёрный кот, а за правое цеплялся здоровый ворон.
– Адептка. Точно адептка. И её лучший друг.
– Не возлюбленный? – сверчок вцепился мне в волосы за ухом.
– Нет, смотри: у него нос картохой и говорящее окно маленькое, так что без вариантов. Лучший друг-недотёпа, скорее всего. Для ироничности!
Колокольчик снова сработал. За дальний столик в углу уселись двое вольных охотников. Последним, не скрипнув, не потревожив колокольчик, в зал вплыл тайный маг и шпион – мрачный, крючконосый обладатель узловатого посоха и плаща, покрытого рунами.
День в одночасье превратился в вечер, все шумели, хохотали и чавкали, их окошки пестрели меняющимися на ходу буквами.
Резкий треск разорвал пространство. Разом стало темнее, потолок поплыл, задвигался, пошёл в разные стороны, обнажая дыру прямо над первой троицей. Вся команда побледнела, девушка всхлипнула и юркнула под стол. Гигантский клюв из сотен железных писательских перьев просунулся вовнутрь, схватил эльфа, закрывавшего голову руками, и проглотил. Тут же протолкнулся в дыру снова, выплюнул другого эльфа, более худощавого, светловолосого и сероглазого, но в той же тунике.
Остроухий блондин сжевал лист салата с тарелки предшественника и осоловелым влюблённым взглядом огладил высунувшуюся девицу в лавандовом. Та моргнула, икнула, убрала с лица выражение ужаса и благосклонно повела плечиком.
Хохот и галдёж вернулись в зал. Меня передёрнуло. Я аккуратно пошебуршила по спинке перепуганного сверчка.
– Выдохни, не за нами!
Тот прострекотал ногами отбой тревоги и на этом успокоился.
– Пронесло. Да и куда нам такое, мы слишком мелкие сошки в сюжете. Даже ты, – сверчок огляделся и ткнул ногой в угловой стол. – А знаешь, на кого похож вон тот бородатый? Помнишь, ту дрянь, которую тебе в мужья выдали, чтобы ты выходила с заплаканными глазами?
– Ой, не напоминай, а? Хорошо, автор потом этот кусок вымарал.
– Ну, зато в тот раз целая глава была с твоим участием. Отношение к тебе показало положительные качества спутника героини, считавшегося мерзавцем.
Сюжет перескочил к ночи. Большинство разошлось по комнатам наверху или по домам. Кто-то просто выпал из сцены. Меня всё ещё потряхивало после явления Пера, да и призрак бывшего муженька, пусть и мимолётного, не добавил спокойствия. Сверчок уже начал запечную песню, а я, пользуясь отсутствием заказов, вышла на улицу за глотком воздуха.
Звёзды яркие, тщательно прорисованные на небе, качались и позванивали. Дорога вилась от моей таверны, серебрясь в лунном свете, призывая. С одной стороны светились окнами крепкие деревенские дома и синел лес за ними, с другой — туманное не прописанное пространство. Пройтись бы по этой дороге хоть раз, увидеть… Да хотя бы край деревни! Посмотреть на лес, другие селения, города, а может быть, и столицу. Неважно, что её название ежедневно меняется. Столица же! Может быть, встретить там тех, кто проезжал через мою таверну и запомнился?
Дверь скрипнула.
– Ах, какие тут звёзды!
Глаза у девушки в лавандовом отражали небесный свет. Я даже залюбовалась. Всё-таки красота – она и есть красота.
– Вы, наверное, в столицу едете?
Эвелина (вроде бы?) кивнула.
– Да. Вы там бывали?
– Нет. Я нигде не бывала, – очень хотелось добавить что-то от души, но губы привычно сварливо произнесли, – и не хочется, нечего мне там делать.
Она зашептала доверительно:
– А я так боюсь! Я воспитывалась в сиротском приюте, но обстоятельства… Все эти бури в мире, магические предзнаменования… И этот странный знак на моём запястье. Как у той пропавшей принцессы. Но вдруг я не имею отношения…
Я вздохнула. На этот раз даже редакторская воля меня не удержала. Возможно, потому что у моей мелкой героини не был прописан цинизм?
– Миру угрожает опасность. Вы – сиротка. И у вас есть знак, повторяющий королевский. Не волнуйтесь, вы – точно пропавшая принцесса!
Она вся затрепетала:
– Вы так думаете?
– Абсолютно уверена!
Говорящее окошко заныло: “Эвелина смотрела на звёздный свет, её грудь вздымалась. Впервые она чувствовала себя такой свободной. Тут тихий шорох нарушил её уединение. Девушка обернулась – у конюшни маячила тёмная фигура. Эльф наблюдал за ней”.
Я перевела взгляд. Ну да, торчит голубчик у конюшни. Придётся уйти, не буду мешать любовной сцене.
Уже вернувшись к стойке, вздохнула. С одной стороны – всё у моих гостей повторяется. С другой – как же жалко, что я потом редко получаю вести об их судьбах. Это же так увлекательно: знать, к чему приходят уходящие от тебя.
***
– Может, хоть раз нолик нарисуешь?
– Нет. Крестики – это постоянство.
– А тебе не приходило в голову, что ты как бы перечёркиваешь свой будущий день?
Я застыла с палочкой. Вот ведь философ, заставил задуматься! Не знаю, не знаю… Может, начать обводить? Или ритуал проводить перед сном? Но я так привыкла настраиваться на день…
Стаканы и кружки сегодня решительно отказывались очищаться, сколько ни три. Я подняла глаза: да, угол у очага стремительно зарастал паутиной, по полу моталась какая-то грязь. А это что такое под лавкой? Маленькое перекати-поле? Авторы вообще представляют себе перекати-поле и его размеры?
Вздохнула:
– Что, мы сегодня опять «грязная харчевня»?
– А то! – застрекотал сверчок. – Все признаки налицо. Кстати, о лице… В зеркало лучше не смотрись.
Мои глаза тут же уткнулись в стеклянный кувшин.
– Нет, правда, лучше не надо.
Я повертела в пальцах сальные патлы, бесстыже свесившиеся на плечи.
– Ладно, ты прав. Пойду готовить “какую-то баланду с кусками жира” и портить пиво.
Может, смородинового морса туда налить? Как раз станет кислым, но хоть немного полезным. Этим худосочным девицам витамины не помешают.
Всё-таки попыталась оттереть пару центральных столов. Привычно кивнула застывшей в углу Мирабели, привычно не получила ответа. Её стеклянный взгляд продолжал полировать столешницу. Кстати, покрытую мутными, похоже, липкими разводами и присохшей шелухой от семечек.
Тьфу!
В другом углу молодой маг в простой и пыльной одежде, но с холёными руками чистил аккуратные ногти, делая вид, что никого не ждёт. Говорящее окно у виска сияло.
Компания зловещего вида мужчин в середине зала поглощала дрянное пиво, молча сверкая глазами вокруг.
Распахнулась дверь. Сегодня без приветственного звоночка: колокольчик-то "грязной харчевне" не полагался. Петли противно проскрипели. Жеманно озираясь, на пороге появилась жгучая юная брюнетка в алом платье в цветочек. Ну как, в платье… Ткани на это одеяние пошло немало, но закреплено на девушке оно было так себе и закрывало не то, чтобы много.
Разбойники разом обернулись, злобно сощурились.
Окошко у прелестницы заверещало: “Опасность, опасность”, — кричало всё внутри Иллирины! За все предыдущие семнадцать лет ни разу ей не было так страшно!”
– Семнадцать? – присвистнул в ухо сверчок. – Что-то она одета не по возрасту!
Я прочистила пальцем оглушённое свистом ухо, кивнула:
– Да и приключения её, судя по формам, ждут… Недетские…
Словно услышав наши реплики, редакторский клюв тут же разбил потолок. Клюнул, по счастью не девушку, а её говорящее окно. Слово “семнадцать” изменилось на “девятнадцать”. Но декольте на платье опустилось ещё на пару сантиметров, а разрез на бедре заполз почти на пояс.
Я прошептала сверчку:
– Давай, когда начнётся драка, и вон тот любитель ухоженных ногтей в углу станет швыряться фиолетовыми молниями, пойдём на улицу, а? Там закат красивый сегодня… А нас до конца сцены точно не вспомнят.
– Меня – так до утра, – кивнул сверчок. – Этой литераторше, судя по всему, уютные сверчки в тишине по ночам не нужны.
Закат был хорош! Вот не на том автор сосредотачивается, если умеет достоверно описывать такие закаты!
Сверчок не выдержал долгого молчания:
– Слушай, а эта Мирабелина так и будет у нас торчать? Полстола загораживает, тебе вокруг неё подметать неудобно.
Я пожала плечами:
– Так и будет. Пока автор следующую сцену не придумает и не передвинет её отсюда.
– А если не придумает?
– Тогда пока не сотрёт. Или не забудет про сюжет, и она постепенно не рассосётся. А до той поры Мирабель – часть интерьера.
– Слушай… А я почему жить остался? Меня тоже забросили.
– Ну, ты-то часто появляешься. Ты же поёшь за печью.
– Да, но я же, не побоюсь этого слова, личность! Меня упоминают только за печкой. Редко, одним предложением. Но я же с тобой говорю? Говорю. Думаю. Мыслю.
– Следовательно, существуешь! – улыбнулась я.
– Откуда это? – пошевелил усами мой собеседник.
– Не знаю, в окошках несколько раз видела.
– Ну да, существую. И действую за рамками едва упоминаемого персонажа. И я всё думаю: может, это ты как-то сделала?
– Я? Да что я могу сделать? Я над собой-то не властна: так иногда зареветь хочется, но у меня даже слёз не бывает.
Сверчок возмутился:
– Ну, знаешь! Из всех, кого я тут вижу, ты самая… своевольная. Как у тебя это получилось-то?
Теперь уже фыркнула я:
– А я почем знаю? У людей вши в голове заводятся, а у меня, вот – собственные мысли.
Помолчали. Сверчок выжидательно смотрел на меня. Я вздохнула:
– Я правда не знаю, почему стала такой. Видимо, тот, кто первым описал эту таверну и меня, был талантливым человеком. И этот образ, хотя бы в отдельных чертах, стали таскать друг у друга. Но от того, что мне каждый раз приходилось меняться и приспосабливаться, оттого, что в меня влилили много разной писательской воли я… Развилась, что ли…?
– Как думаешь, есть ещё такие, как ты?
– Как мы!
– Как мы, – послушно кивнул друг.
– Не знаю. Наверняка, но это же надо вырваться отсюда и сравнить. А это у меня пока не получилось.
Закат плавился у самого горизонта. Над нами, в тёмно-фиолетовой бездонности зажглись первые робкие звёзды.
– И всё-таки. Может, ты попробуешь говорить с Мирабелиной? Вдруг это что-то даст?
– Не знаю. Давай, я её причешу, что ли? А то она выглядит совсем заброшенной.
***
Масло сегодня взбивалось с трудом. Вспомнить бы, откуда я беру сливки для него, и поменять место. И надо посчитать, сколько дней уже причёсываю Мирабель. Но ведь мне не показалось, она сегодня посмотрела на меня? Осмысленно посмотрела!
Надо не только крестики черкать, надо бы ввести приход-расход посетителей. Интересно, сколько за последнюю неделю появлялось новых сироток, адепток, прекрасных юных и не очень ведьм, заколдованных принцесс и новых спасительниц мира? Пару раз приходили героини, которые всё это совмещали!
Большинство окошек у них повторяли друг друга, но пару раз были и необычные. Вести бухгалтерию сюжетов – чем не новое развлечение?
Сверчок приполз, принялся наворачивать круги рядом и вздыхать (честное слово, вздыхать!), пока я возилась с маслом.
– Ты чего?
– Всё нормально, решил посмотреть, чем ты занимаешься.
– Сверчок! От тебя уже подоконник проминается!
Он сделал ещё круг, прежде чем сказать:
– Там Индрис приехал.
Я стукнула маслобойкой о стенки. Во рту стало сухо, я сглотнула. Потом продолжила дело.
– Значит, на четвёртый том пошли! Когда уже они с Иветтой поженятся, преодолев все испытания?
Сверчок остановился, почесал передние ноги, потом задние.
– Жалко, что автор оборвал ветку про вашу дочь. Такая хорошенькая, рыженькая…
– Сверчок, отвали, а? – взорвалась я. – Не ровен час, зашибу, а ты – существо хрупкое!
Он ещё раз моргнул и уполз куда-то в угол. Летать-то он не может, пока не разгорится очаг.
Может, не выходить в зал?
Долго топталась, но всё-таки собрала заказанную еду (дался им этот зелёный горошек всякий раз?), принесла. Прекрасная магичка Иветта принялась элегантно накалывать горошины вилкой, её окно стрекотало как ненормальное. Обнаглев, я уставилась на Индриса. Всё равно же не отреагирует – не прописано. Две новых родинки и стильный седой локон появился в чёрных волосах. Меч богаче, чем в прошлом томе, здоровая серебряная цепь с головой леопарда на шее.
Я стояла вплотную и смотрела неотрывно, пока они ели, смаковали и перекидывались внутренними шутками, а его окно голосило о любви к Иветте, о новых трудностях на пути спасения мира, о злобном колдуне с запада, в котором видится что-то знакомое. Так и не взглянув на меня, они доели, обогнули мою фигуру как часть стола и вышли. Колокольчик тренькнул, провожая.
Я смотрела, как две конных фигуры всё уменьшаются в окне.
В кладовой я рыдала всухую. Со слезами удалось поплакать только в тот самый раз, когда автору понадобился мой заплаканный вид. Фоновым персонажам слёз по своему желанию не положено.
Я же никто? Никто. Лицо меняется, остаётся только нужная сегодня рыжина волос. Имя сама себе присвоила. Кто я в книгах? “Рыжая хозяйка”, “угодливая хозяюшка”, “грузная баба в засаленном переднике”?
Тисса! Тисса? Тисса.
Волосы играли со своей длиной, сползали по плечам и укорачивались обратно. Платье натягивалось и снова становилось свободным. Фартук шуршал вокруг пояса. Как я разница, как я выгляжу в темноте кладовой? Какая разница, кто я?
От желания выйти исполнять роль хозяюшки хотелось выть, и я выла в кулак. Потом прошло.
Сушёные яблоки. В полной кладовой вкус имели только сушёные яблоки.
Который час? Который день?
Никогдарь рвался очень хорошо. На крупные кусочки, крупные – на средние, средние – на мелкие.
В углу паутина вырастала и пряталась, вырастала и пряталась…
***
– Тисса, выходи! – пробурчал в замочную скважину сверчок.
– Нет.
– Да выходи ты скоррей, ты уже два дня в каморке сидишь. Там спрашивают… тебя!
– Что им опять? Пиво кислое, эль слишком светлый, принимаем ли мы седла в залог?
– Тисса! Там что-то невообрразимое! Там Мирабель очнулась и моет свой стол! Там, мырр, спрашивают тебя за стойкой. Рыжую Тиссу! И там, там… выходи, уррмя!
Последний звук так удивил, что я решилась распахнуть дверь.
– Ты… Сверчок? Ты чего… – голос аж осип, а глаза, наверное, смешно вытаращились на пушистого зверя под ногами.
Тот повернулся
– Ага, я кот! Я толстый! Я рыжий! Я кот!
Он три раза подпрыгнул, покрутился на месте, плюхнулся на пол.
– Не понимаю пока, как ходить на четырёх лапах вместо шести. Но как здорово не бояться каждую минуту, что тебя придавят!
– Котов тоже придавливают.
– Скучал по твоему юмору! – он потёрся о правую ногу.
Я присела и осторожно пригладила шерсть его на спине. Мягкая! Подсунула руку под живот и попыталась поднять.
– Я тебя всё равно буду звать Сверчком. Нормальное имя для кота. Ну ты тяжёлый!
– Ага, я хорош, да? У меня даже маленькое окошко… Тисса!
Теперь мой неожиданный питомец уставился на меня.
– У тебя окно. Окно! Огромное! Светится!
Я скосила глаза. Повернула голову, покачалась. Светящийся квадрат с закруглёнными углами у моего виска тоже качнулся. Мигнул. Побежали буквы, и мягкий голос заговорил:
“Каждое утро Рыжая Тисса споро переделывала все текущие дела, чтобы было время от души повозиться с дочкой до первых посетителей”.
Я прислонилась к стене, сглотнула.
Дверь в мою комнату приоткрылась, и оттуда высунулась заспанная мордашка с кудряшками вокруг.
– Мама? Я проснулась, а тебя нет. Ты зал подметала, да?
Она побежала ко мне, я присела, подхватила, всхлипнула. Уткнулась носом в волосики, в шейку, втянула такой знакомый запах.
Маленькая моя, маленькая моя!
– Мама, ты чего? Тебе сон плохой приснился, да?
– Да, милая, очень плохой. Я чуть-чуть поплачу, ладно? Это нужно, чтобы сон выплакался.
Я, действительно, позволила себе совсем чуть-чуть. Моя доченька смотрела на меня серьёзными серыми глазами и гладила по мокрым щекам.
Подхватив её на руки, я вышла в зал.
Подметавшая пол Мирабель кивнула мне. Но теперь за угловым и центральным столами появились две новых застывших героини: сиротка в зелёном и адептка с летучей мышью. Мирабель посмотрела на них участливо:
– Застыли. Бедные.
Я кивнула, шёпотом спросила Сверчка:
– Это я сделала?
Тот наклонил голову:
– Может, и ты. Ты пропала, а вместе с тобой – вдохновение авторов. Сцены застопорились. С другой стороны – ну что это за авторы, которые не могут перенести место действия? И, может, девушки ещё очнутся. Зато ты оживила Мирабелину! И, наверное, в этот момент кто-то задумался о героине — хозяйке харчевни?
Оглядев зал, я вздрогнула. У стойки стоял… Индрис! Два шага с колотящимся сердцем. Нет, не Индрис. Очень похож, но волос светлее, тёмный каштан, бородка аккуратнее, более худощавый. Тот же автор? Впрочем, разве это важно…
Вгляделась жадно, пересчитывая морщинки вокруг лукавых глаз, то ли запоминая, то ли узнавая лёгкую усмешку, свесившийся локон, дорожную сумку.
– Здравствуйте, хозяюшка Тисса. Меня зовут Тиль. Говорят, только вы знаете, где растёт тот волшебный хмель, из которого варят ваше пиво.
Я снова вздрогнула (какой сегодня «дрожащий» день!), окошко ожило, зазвучали слова:
«Рыжая Тисса улыбнулась, её зелёные глаза ярко вспыхнули – она узнала этот голос…»
Узнала, окошечко, конечно, узнала. Я крепче обняла прижавшуюся малышку, зарылась рукой в кудряшки на затылке. Из моего левого глаза самовольно побежала мокрая дорожка.
Можно.
Теперь уже можно.
Автор: Саша Нефертити
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ