— Тридцать лет, Коля! Тридцать лет ты врал мне в глаза! — Вера Павловна со звоном опустила чашку на блюдце. Руки дрожали, и чай выплеснулся на белоснежную скатерть.
— Верочка, давай поговорим спокойно... — Николай Степанович нервно теребил край пиджака, избегая смотреть жене в глаза.
— Спокойно?! — она горько усмехнулась. — А ты был спокоен, когда каждый месяц отправлял деньги своей... своей первой семье? Когда мы откладывали каждую копейку на ремонт, когда я донашивала старые сапоги, потому что "денег нет"?
Всё началось с обычного звонка. Вера проверяла электронную почту мужа — искала письмо от турфирмы про их предстоящий отпуск. Письмо нашлось, но вместе с ним обнаружилась целая переписка с некой Ларисой. Десятки сообщений, подтверждения банковских переводов, поздравления с днём рождения... Тридцать лет двойной жизни уместились в несколько минут чтения.
— Я должен был им помогать, пойми, — Николай наконец поднял глаза. — У Ларисы никого больше не было. А Димка... он же мой сын.
— Сын? — Вера вцепилась в край стола. — У тебя есть сын? И ты молчал... всё это время молчал! А я-то думала, почему ты так противился, когда я хотела ребёнка. "Давай подождём, встанем на ноги"... А потом — "уже поздно, здоровье не то". Ты же просто не хотел второй семьи!
Она встала, прошлась по кухне. За окном накрапывал дождь, серое октябрьское небо давило свинцовой тяжестью. Тридцать лет совместной жизни рассыпались, как карточный домик, обнажая неприглядную правду.
— Вера, я люблю тебя, — Николай попытался взять её за руку, но она отшатнулась. — Всё это время я любил только тебя. Лариса... это другое. Это долг, понимаешь?
— Долг? — она развернулась к нему. — А передо мной у тебя долга не было? Я отказалась от аспирантуры, чтобы поддержать твою карьеру. Ухаживала за твоей матерью последние пять лет её жизни. Всегда была рядом, всегда поддерживала... А ты?
В дверь позвонили. Резко, требовательно. Вера машинально взглянула на часы — половина девятого вечера. Кто мог прийти так поздно?
Николай дёрнулся, как от удара током: — Не открывай! Я сам...
Но Вера уже шла к двери. Распахнула её и замерла: на пороге стояла женщина лет шестидесяти, с крашеными рыжими волосами и усталым лицом.
— Лариса? — одними губами произнёс Николай.
— Здравствуй, Коля, — женщина переводила взгляд с него на Веру. — И вы... здравствуйте. Вы ведь Вера Павловна?
— Проходите, — механически произнесла Вера, отступая в сторону. — Раз уж день откровений, давайте все карты на стол.
Они снова сидели на кухне. Три чашки с остывающим чаем, молчание, прерываемое тиканьем часов.
— Дима умирает, — наконец произнесла Лариса. — Почки отказывают. Нужна операция в Германии. Я продала квартиру, но этого мало...
— Сколько? — глухо спросил Николай.
— Два миллиона. Рублей, — она нервно сцепила пальцы. — Я знаю, это много...
— У нас есть сбережения, — начал Николай, но Вера его перебила: — Постой. Ты хочешь сказать, что продала СВОЮ квартиру? А где теперь живёшь?
— У подруги пока... — Лариса опустила глаза. — Временно.
Вера встала, подошла к окну. В отражении стекла она видела две сгорбленные фигуры за столом — женщину, которая тридцать лет делила с ней мужа, и мужчину, которого, как ей казалось, знала всю жизнь.
— Значит, так, — она развернулась. — Сейчас мы все вместе поедем в больницу к Диме. Я хочу видеть документы, диагноз, счета из клиники. А потом... — она посмотрела на мужа, — потом мы продадим дачу. Ту самую, которую ты получил в наследство от отца и так старательно оформил только на себя.
— Вера... — выдохнул Николай.
— Молчи, — оборвала она. — Тридцать лет молчал, теперь моя очередь говорить. Дача стоит около трёх миллионов. Этого хватит на операцию и реабилитацию. А потом... — она перевела взгляд на Ларису, — потом мы с вами вместе подумаем, как поступить с нашим... общим мужчиной.
Лариса вздрогнула: — Вы поможете? Но почему?
— Потому что я не он, — Вера кивнула на побледневшего Николая. — Я не могу позволить мальчику умереть только потому, что его отец — трус и лжец. И потому что... — она горько усмехнулась, — кажется, нам с вами есть о чём поговорить.
Они ехали в больницу в тяжёлом молчании. Дождь усилился, барабанил по крыше машины. Николай вжался в водительское сиденье, а две женщины на заднем сиденье тихо переговаривались.
— Знаете, — вдруг сказала Лариса, — я ведь всегда думала, что он вас любит больше. Иначе зачем бы жил с вами?
— А я думала, что знаю его, — ответила Вера. — Выходит, мы обе ошибались.
Когда они подъехали к больнице, дождь прекратился. В свете фонарей блестели мокрые деревья, воздух пах озоном и поздней осенью.
— Вера, — Николай попытался взять её за руку, но она отстранилась.
— Знаешь, что самое страшное? — она посмотрела ему в глаза. — Не то, что ты лгал. А то, что ты струсил. Тридцать лет назад ты мог всё рассказать, и мы бы вместе нашли выход. Но ты выбрал ложь. Малодушную, трусливую ложь. И сейчас... сейчас уже ничего не исправить.
В больничном коридоре пахло лекарствами и хлоркой. За дверью палаты лежал молодой мужчина — точная копия Николая в молодости. Сын, о существовании которого Вера узнала только сегодня.
— Я подам на развод, — тихо сказала она мужу. — Не сейчас, сначала поможем Диме. Но потом... потом всё закончится.
— Вера...
— И знаешь что? — она впервые за вечер улыбнулась. — Спасибо тебе.
— За что?!
— За то, что наконец-то правда вскрылась. Я столько лет жила во лжи, а теперь... теперь я свободна. И, кажется, у меня появилась подруга, — она кивнула на Ларису, которая разговаривала с врачом. — Возможно, нам обеим это нужно.
Через неделю дача была продана. Через месяц Диму прооперировали в Германии. А ещё через полгода в уютном кафе в центре города встретились две женщины. Первая положила на стол документы о разводе, ну а вторая — справку о выздоровлении сына.
— Знаешь, — сказала Лариса, помешивая кофе, — а я ведь всю жизнь тебя ненавидела. Думала, что именно ты отняла у меня счастье.
— А я будто жила чужую жизнь, — ответила Вера. — Но теперь... теперь всё будет иначе.
Недолго они посидели молча, каждая смотрела в окно на весенний город, но в то же время они любовались им вместе.
— Как думаешь, — резко спросила Лариса, — что было бы, если бы мы встретились тогда, тридцать лет назад, встретились бы также в кафе и просто поговорили...
— Мы бы поняли многое раньше, — закончила Вера. — Но знаешь... может, всему своё время и раньше мы бы не справились?
За окном сияло апрельское солнце, на улицах начали распускаться первые цветы, и две женщины с общим прошлым, впервые за долгое время смотрели в будущее без лжи и недомолвок. Иногда молчание действительно бывает не золотом, а тяжёлыми оковами, от которых нужно избавиться, чтобы начать свою жизнь заново.
И они начали.