"Последняя дочка" Пролог.
— Ты как-то раздобрела последнее время, Стёпка! — усмехнувшись, произнесла соседка Марья. Стояла она посередь своего огорода и жевала во рту травинку. — Неповоротливой стала. Вон, траву-то прополоть не можешь уже. Смотри, загуляет от тебя Фрол. И так все знают, что женился на тебе, потому что отцы у вас сговорились!
Степанида покраснела. Столько лет прошло, а ей всё этим отцовским сговором тыкали. Да, не на неё по молодости Фролушка заглядывался, но живут они, ладно душа в душу уже почти двадцать годков. И ни разу она от мужа слова грубого не слыхивала, не пенял он ей ни разу, за то, что навязана ему была папаней. И долг супружеский исполнял Фролушка исправно.
Ведь кабы не люба была она, Степанида, Фролу, разве народили бы они таких прекрасных деток? Дочки, конечно, не красавицы писанные, но и не страхолюдины какие, и собой ладные да хозяйственные. А сыновья все в отца пошли и удалью, и пригожестью лица. А вот, что раздобрела она последнее время, то правда, уже и согнуться нормально не может, и дышать тяжело. И по дому она с трудом управляется последнее время, а огород совсем запустила: трава так и прет на грядках. Двигаться стало тяжело, низ живота постоянно тянул, и поясница ныла. Уж не хворь на неё какая нашла. Степанида призадумалась.
— Фрол, ты чем жёнку свою потчуешь, что она ползёт как на дрожжах? — не унималась Марья. Она увидела Фрола, вышедшего на крыльцо, и решила продолжить обсуждение Степанидиной внезапной полноты, а заодно самой покрасоваться — в молодости была Марья первой красавицей на селе, да и сейчас сохранила стройный стан и толстую косу без единого седого волоска. В молодости она пользовалась большим успехом у мужчин, да и теперь многие искали её благосклонности, только Фрол не поддавался её чарам.
Вот и сейчас, не обращая внимания на Марью, Фрол подошел к жене и посмотрел на неё с беспокойством.
— У тебя всё хорошо, Стёпушка? — спросил он.
— Да что с нами, бабами, сделается-то? — попыталась встрять Марья, но, поняв, что её не слушают, сплюнула в сердцах и наклонилась над своей грядкой.
А Степанида, увидев, что Марья больше не смотрит в их сторону, тихо ответила:
— Да, притомилась я что-то, Фролушка, голова кружится, и брюхо тянет.
А потом вдруг залилась краской, схватилась за живот руками да как припустила к калитке.
— Ой, Фролушка, ой, — всё время вскрикивала она на бегу.
Фрол побежал за ней.
— Стой, Степанида, стой, ты куда?
***
— О, Велибог, Бог всех живых тварей! О, Великий Змей, Царь всех ползучих тварей! Прояви свою милость! Пожалей детей своих! Пошлите нам змеевицу! – пели змеи, кружась в причудливом танце, извиваясь телами, переплетаясь друг с другом в замысловатые косы и вытягивая свои длинные чешуйчатые тела к небу.
Лес вокруг тихо гудел, словно откликаясь на магическую мелодию змеиной молитвы, не слышно было ни щебетания птиц, ни стрекота насекомых, ни один зверь не мог приблизится этому месту. Здесь, на древней поляне высокие деревья с густыми кронами образовывали зеленый шатер вокруг их повелителя – могучего дуба, сквозь который пробивались лишь редкие солнечные лучи.
Здесь у могучего векового дуба собралось несметное множество змей. Ядовитые и безобидные, наземные и морские, все они просили об одном. Негоже змеям быть без своего человека, который понимал бы их и связывал с этими странными двуногими, которые сами не понимают, что творят.
***
Давным-давно жили двуногие с миром животных в единении. Был единый язык и единые правила для всех. Был баланс. Красивое слово «баланс». Его придумали змеи, они были самыми мудрыми на Земле, у них всегда спрашивали совета. Их представители нашептывали предводителям звериных семейств Свод законов. И тяжкая кара настигала того, кто осмеливался нарушить эти законы.
И был у всех единый бог Велибог, и Великие Цари правили всеми живыми тварями по воле его, и помогали в нуждах их, но и к ответу призывали и наказывали по всей строгости.
А потом, что-то случилось. И спустилась на Землю Тьма темная, и мелькали искры в небе, и грохотало так, что все живое забилось по норам да по пещерам своим, и носа высунуть никто не смел. Время замерло будто. А потом все стихло. Небо просветлело и выползли твари живые на полянки да на лужайки, хотели обсудить происшедшее, но никто уж не понимал друг друга. Зато среди двуногих вдруг нашлись те, кто понимал речи животных, птиц и тварей ползучих. Они-то и стали проводниками-переводчиками, связывая все живое воедино.
Странным все это показалось змеям, но нужно было привыкать к новой жизни. Кое-как на совете договорились соблюдать прежние правила, но по-прежнему жить уже не получилось. Если животные еще как-то смогли соблюдать прежние веками налаженные договоренности, хотя и не понимали друг друга, то двуногие постоянно нарушали правила.
Они назвали себя людьми.
«Человек – царь зверей!» — говорили они гордо, а животных стали они величать своими меньшими братьями. Теперь стали они прикрывать свои тела, кто травкой да листочками, а кто и мародерствовал, братьев меньших убивал, да из шкурки себе вторую кожу выделывал. Людей, понимающих, язык животных, стали называть колдунами и мошенниками, их боялись, хотя и приглашали на совет, но многих просто изгоняли.
Потом вдруг способность понимать всех живых существ была людьми утрачена, теперь один человек мог понимать только один язык, например, язык птиц, а то и вовсе только воробьев понимал али соек, а остальные языки не разбирал. Но и таких людей, становилось все меньше и меньше. Дошло до того, что совсем не стало змеевиц. Почему-то дар понимать язык змей последние несколько сотен лет доставался только женщинам. Двуногие окрестили их ведьмами и стали сжигать на кострах. Сколько слез пролили змеи над своими сестрами. И вот теперь все змеи собрались здесь у векового дуба в день летнего равноденствия и молили Велибога послать им змеевицу.
***
Бабка стояла около калитки уткнув руки в боки. Это была невысокая женщина с согнутой спиной и морщинистым лицом, на котором отражались годы трудов и забот. Её глаза, глубокие и проницательные, казалось, могли видеть насквозь. Вот и теперь она с внимательно смотрела на подбегающую к ней внучку.
— Ну, наконец-то, уж думала, не дождусь, когда ты догадаешься ко мне прийти, —проворчала она, — поздновато же до тебя дошло.
— Бабанька, помоги, — Степанида схватилась за калитку, — помоги, я, кажется, рожаю.
— Конечно, рожаешь, — сердито ответила старуха, — я давно уже знаю, что ты брюхатая.
— Кто брюхатый? — подбежавший Фрол ошарашенно глядел то на Степанидину бабку, то на Степаниду.
— Кто, кто? Дед Пихто, — бабка так зыркнула на Фрола, что тот аж язык прикусил. — Жене вон своей в хату помоги пройти да на стол уложи, а сам за водой беги.
Тут до Фрола дошло.
— Ах, ты любушка моя, вот подарочек-то нам на старости лет. Это ж как так? — на лице мужчины блуждала счастливая улыбка.
Степанида раскраснелась и хотела, было, потупить очи, но приступ боли заставил её согнуться пополам. Видя, что жене сейчас не до его причитаний, мужчина подхватил её на руки и понёс в хату, где удобно уложил на стол. Он хотел было немного задержаться, но старуха, вошедшая в горницу за ним следом, прикрикнула:
— За водой беги, охламон. Потом друг на друга любоваться будете.
Ещё солнце не успело сесть, как маленькую избёнку на краю селения огласил недовольный детский крик, звонкий и пронзительный.
— Дочушка, — причитал Фрол, омывая маленькое тельце тёплой водой, чувствуя, как в его руках этот крохотный комочек жизни дышит и двигается, полный решимости начать долгий путь в этом мире. — Дочушка, красавица, Ульянушка! Последушка!
Бабка стояла рядом, наблюдая за происходящим с суровым, но довольным выражением лица. Вот и она дождалась. Теперь можно доживать спокойно.
***
Молния осветила лес, громыхнул гром, и на лес обрушился дождь. Змеи подняли головы вверх и прошелестели: «Благодарим тебя, великий Бог всего сущего!»