Исторически латыши - нация крестьян и рыбаков. Море - это ключевое понятие не только латвийской географии, но и латвийской истории. Формулу "история как заложница географии" обычно применяют к России, судьбу и политику которой в огромной степени определили холодный климат и необозримая территория. Но для Латвии аналогичная зависимость не менее очевидна.
Ее судьбу определило приморское положение. По морю сюда пришли немцы, основавшие Ригу и владевшие здешними землями долгие века. Ключевое положение латвийской (ливонской, лифляндской) столицы на балтийском берегу заставляло рвать ее друг у друга сменявшихся завоевателей: поляков, шведов. Выход к морю надеялись получить здесь русские цари, начиная как минимум с Ивана Грозного - и получили-таки в лице Петра I.
Статус крупного морского порта позволил Риге стать большим, богатым, важным городом, а в начале XX века - одной из промышленных столиц Российской империи. Порт, открытый всем ветрам, не может не быть космополитичным. Смешавшийся в Риге языковой и культурный "коктейль" позволял ей убедительно преодолевать собственную провинциальность: и в позднеимперские времена, когда латыши, немцы, евреи, русские строили здесь "югендстильные" дома, и в позднесоветские, когда Рига сделалась одной из культурных столиц гигантского СССР.
Но это же разноязычие обернулось политическими проблемами, в которых страна вязнет уже 30 с лишним лет.
Почти всем, что приносило Риге и Латвии известность и доход, город и страна обязаны морю. Море - это портовый транзит, курортные пляжи, круизный туризм (включая алкогольные туры шведов на паромах фирмы Tallink), копченые камбала и скумбрия - куда более ценное кулинарное достояние, нежели серый горох.
Море - даже такое, как мелкий, пресный и холодный Рижский залив - обеспечивало Юрмале культовый статус у советской богемы и российской элиты. Да и западный шарм Риги, готические достопримечательности ее Старого города, ее славное ганзейское средневековье - тоже наследие торгового, морского прошлого столицы.
Благодаря морю образцово провинциальное ныне Курземе сделалось в XVII веке, во времена курляндских герцогов, ни много ни мало колониальной державой, владелицей карибского острова Тобаго. Национальное латышское возрождение в XIX веке - то, что увенчалось созданием независимого государства - шло под стук кораблестроительных инструментов: на рубеже позапрошлого и прошлого веков в Лифляндской и Курляндской губерниях спустили на воду больше полутысячи только крупных судов.
А где спасалось во время смуты 1919 года первое правительство независимой Латвии? На пароходе "Саратов", на лиепайском рейде.
Перебежчики из Советской России в Латвию: трагические судьбы >>
Еще Кришьянис Валдемарс, лидер младолатышей, истово ратовал за развитие в Латвии (не существовавшей тогда) судостроения и мореходного дела - благодаря этому фанату моря из сухопутной курляндской усадьбы в Российской империи появилось первое морское товарищество, а на территории будущей ЛР - 10 мореходных училищ.
Однако при всей громадной роли моря в ее прошлом и настоящем Латвия так и не стала истинно морской страной. Не смогла и не захотела в полной мере использовать все выгоды своего положения "морских ворот" гигантского постсоветского пространства - даже российский транзит, с которого страна снимала барыши в девяностые, оказался упущен.
И дело не только в экономике и геополитике. В первую очередь дело в психологии. Все прочее - следствия. Ведь настоящая морская страна - это страна открытая. Это "все флаги в гости будут к нам". Это разноязыкий гвалт и этническая пестрота. Это терпимость к чужому и готовность к новизне. Это прагматизм, всегда отличавший моряков и торговцев, и отсутствие местечковых комплексов.
А в нынешней Латвии торжествует прямо противоположный подход. Консервативный. Охранительный. Идейный. С упором на местные традиции, национальные ценности, чистоту языка.
Иностранцам без знания госязыка запрещено покупать латвийскую землю. И это не только борьба с пресловутой "русской угрозой". Это стремление запереться на своем пятачке, в своем кругу, отгородиться от большого, неуютного, непонятного мира. Это психология не моряка и торговца, непоседы и авантюриста, а крестьянина, привязанного к своему участку земли, хуторянина, живущего вековыми земледельческими традициями и не доверяющего чужакам.
В XXI веке из двух основных латвийских исторических типажей - моряка и крестьянина - победил второй. Сотни лет существования на границе земной и водной стихий вроде бы подталкивали Латвию к тому, чтобы стать страной-портом, страной-рынком. Но у нее получилось стать только страной-хутором.
Латвия: история и люди. Узнать больше >>